оно не имело на меня того длительного эффекта, и я смог проследить за
движениями дона Хенаро глазами. Я видел, как он прыгнул на нижнюю ветку
дерева. Я проследил за его прыжком на расстояние двадцати пяти-тридцати
метров и испытал странное зрительное расстройство. Не то, чтобы он прыгнул
посредством пружинящего действия своих мышц. Он скорее скользнул по
воздуху, частично катапультированный своим ужасным криком и притянутый
какими-то смутными линиями, эманированными из дерева. Казалось, дерево
втянуло его своими линиями.
Дон Хенаро оставался на нижней ветке какую-то секунду. Он был
повернут ко мне левым профилем. Затем он стал выполнять серию странных
движений. Его голова болталась, тело дрожало. Несколько раз он засовывал
голову между колен. Чем больше он двигался и елозил, тем труднее мне было
фокусировать глаза на его теле. Он, казалось, растворялся, я мигнул в
отчаянии, а затем сместил свою линию зрения, поворачивая голову направо и
налево, как научил меня дон Хуан. Из левой перспективы я увидел тело дона
Хенаро так, как я никогда его не видел. Казалось, он, переодевшись,
переменил свою внешность. На нем был меховой костюм. Окраска меха была как
у сиамской кошки: светло-дымчато-коричневая с немного темным
шоколадно-коричневым на ногах и спине. У него был длинный толстый хвост.
Костюм дона Хенаро делал его похожим на мохнатого коричневого длинноногого
крокодила. Я не мог различить его головы и очертаний лица.
Я выпрямил голову в ее нормальное положение. Вид переодетого Хенаро
остался неизмененным.
Руки дона Хенаро задрожали. Он встал на ветке, вроде как бы
переступил и прыгнул к земле. Ветка находилась в трех-четырех метрах от
земли. Насколько я мог судить, это был обычный прыжок человека, одетого в
костюм. Я видел, как тело дона Хенаро почти коснулось земли, а затем
толстый хвост его костюма завибрировал, и вместо того, чтобы приземлиться,
он взлетел вверх, как бы под действием беззвучного реактивного двигателя.
Он делал это вновь и вновь. Временами он хватался за ветку и крутился
вокруг дерева или как угорь извивался между ветвей. А затем он скользнул
вниз и кружился вокруг нас или хлопал в ладоши, касаясь верхушек деревьев
животом.
Пилотаж дона Хенаро наполнил меня испугом. Мои глаза следили за ним,
и два-три раза я ясно различил, что он пользуется какими-то сверкающими
нитями, как если бы они были тяжами для того, чтобы переносить его с места
на место. Затем он промчался над вершинами деревьев к югу и исчез за ними.
Я попытался предугадать то место, откуда он появится вновь, но он не
появился совсем.
Тут я заметил, что лежу на спине, хотя я и не осознавал перемены
перспективы. Мне все время казалось, что я смотрел на дона Хенаро из
стоячего положения.
Дон Хуан помог мне сесть, а затем я увидел дона Хенаро, который шел к
нам с безразличным видом. Он игриво улыбнулся и спросил меня, как мне
понравились его полеты. Я попытался что-нибудь сказать, но был
бессловесен.
Дон Хенаро обменялся странным взглядом с доном Хуаном и опять сел на
корточки. Он наклонился и зашептал мне что-то в левое ухо. Я слышал, как
он говорит мне: "почему ты не пойдешь полетать со мной?" Он повторил это
пять или шесть раз. Дон Хуан подошел ко мне и зашептал в мое правое ухо:
"не разговаривай, просто следуй за Хенаро".
Дон Хенаро заставил меня сесть на корточки и зашептал мне опять. Я
слышал его с кристально ясной точностью. Он повторял свои слова раз
десять. Он сказал: "доверься нагвалю. Нагваль возьмет тебя".
Затем дон Хуан зашептал мне на правое ухо другую фразу. Он сказал:
"перемени свои чувства".
Я мог слышать, как оба они говорят мне сразу, но я мог слышать их
также и индивидуально. Каждое из заявлений дона Хенаро имело отношение к
общему контексту скольжения по воздуху. Фразы, которые он повторил десятки
раз, казалось, были фразами, выгравированными в моей памяти. Слова дона
Хуана, с другой стороны, имели отношение к особым командам бесчисленное
количество раз. Эффект такого двойного нашептывания был совершенно
необычным. Казалось, звук их индивидуальных слов расщеплял меня пополам. В
конце концов бездна между двумя моими глазами стала настолько велика, что
я потерял чувство единства. Было что-то, что являлось несомненно мною, но
оно не было твердым. Оно было скорее светящимся туманом, темно-желтой
дымкой, которая имела ощущения.
Дон Хуан сказал мне, что он собирается склеить меня для летания.
Ощущение, которое я тогда имел, было похоже но то, что слова эти, как
щипцы, скручивали и скрепляли мои "ощущения".
Слова дона Хенаро были приглашением последовать за ним. Я чувствовал,
что хотел, но не мог. Расщепление было настолько большим, что я был лишен
всех возможностей. Затем я услышал то же самое короткое заявление,
бесконечно повторяемое или обоими: "взгляни на эту прекрасную летающую
форму. Прыгай, прыгай! Твои ноги достигнут вершин деревьев, эвкалипты
похожи на зеленые точки. Черви - это свет".
В какой-то момент что-то во мне, должно быть, исчезло. Может быть,
мое осознание того, что мне говорят. Я ощущал, что дон Хенаро все еще со
мной, однако с точки зрения своего восприятия, я мог только различать
огромную массу совершенно необычных источников света. По временам их
сияние уменьшалось, а по временам источники света становились
интенсивными. Я испытывал также движение. Эффект был похож на то, что меня
втягивает вакуум, и я несусь без всякой остановки. Когда мое движение,
казалось, спадало, и я мог действительно сфокусировать свое сознание на
источниках света, вакуум опять уносил меня прочь.
В какой-то момент, будучи между двумя рывками туда и сюда, я испытал
крайнее замешательство. Мир вокруг меня, чем бы он ни был, приближался и
удалялся в одно и то же время. Отсюда и вакуумподобный эффект. Я мог
видеть два отдельных мира: один, который уходил от меня, а другой, который
приближался ко мне. Я не осознавал этого, так как осознаешь обычно,
то-есть я не понял это так, как это было бы ранее скрытым. Скорее у меня
были два осознания без объединяющего заключения.
После этого мое восприятие стало смутным. В нем или не было точности,
или же восприятий было слишком много, и я не мог их рассортировать.
Следующим набором различимых восприятий была серия звуков, которая имела
место в конце длинного трубовидного образования. Трубой был я сам, а
звуками были слова дона Хенаро и дона Хуана, которые опять говорили мне в
уши. Чем более они говорили, тем короче становилась труба, пока звуки не
оказались в тех границах, которые я понимал. Иначе говоря, звуки слов дона
Хуана и дона Хенаро достигли моего нормального спектра восприятий. Сначала
звуки осознавались как шумы, затем как слова, которые выкрикивают, и,
наконец, как слова, которые мне шепчут на уши.
Затем я заметил предметы знакомого мира. Очевидно я лежал лицом вниз.
Я мог различить комочки почвы, маленькие камешки и сухие листья, а затем я
осознал поле с эвкалиптами.
Дон Хуан и дон Хенаро стояли рядом со мной. Было еще светло. Я
чувствовал что мне нужно забраться в воду, чтобы стать самим собой. Я
дошел до реки, разделся и оставался в холодной воде достаточно долго,
чтобы восстановить равновесие в своих ощущениях.
Дон Хенаро ушел, как только мы добрались до его дома. Он небрежно
потрепал меня по плечу, когда уходил, я отскочил, как рефлекторная
реакция. Я думал, что его прикосновение будет болезненным. К моему
изумлению, это было просто мягкое похлопывание по плечу.
Дон Хуан и дон Хенаро смеялись как два ребенка, празднующие шалость.
- Не будь таким прыгучим, - сказал дон Хенаро, - нагваль не все время
преследует тебя.
Он чмокнул губами, как бы не одобряя мою повышенную реакцию, и с
видом доброжелательства и товарищества протянул свои руки. Я обнял его. Он
похлопал меня по спине очень дружеским теплым жестом.
- Твое внимание должно быть на нагвале только в определенные моменты.
Все остальное время мы такие же люди, как все остальные на этой земле.
Он повернулся к дону Хуану и улыбнулся ему.
- Разве это не так, Хуанчо? - спросил он, подчеркивая слово Хуанчо -
забавное уменьшительное имя от Хуан.
- Это так, Хенарчо, - ответил дон Хуан, образовывая слово Хенарчо.
Они оба расхохотались.
- Должен предупредить тебя, - сказал мне дон Хуан, - ты должен
развить совершеннейшую бдительность, чтобы быть уверенным, когда человек
это нагваль, а когда человек это просто человек. Ты можешь умереть, если
придешь в прямой физический контакт с нагвалем.
Дон Хуан повернулся к дону Хенаро и с сияющей улыбкой спросил: "разве
это не так, Хенарчо?
- Это так, абсолютно так, Хуанчо, - ответил дон Хенаро, и они оба
засмеялись.
Их ребячество очень трогало меня. События дня были утомительными, и я
был очень эмоционален. Волна жалости к самому себе охватывала меня. Я уже
готов был заплакать, повторяя самому себе, что то, что они со мной
сделали, было необратимым и скорее всего вредным. Дон Хуан, казалось,
читал мои мысли и покачал головой с жестом недоверия. Он усмехнулся. Я
сделал попытку остановить свой внутренний диалог, и моя жалость к самому
себе исчезла.
- Хенаро очень теплый, - заметил дон Хуан, когда дон Хенаро ушел. -
планом силы было, что ты нашел мягкого бенефактора.
Я не знал, что сказать. Мысль о том, что дон Хенаро являлся моим
бенефактором, интриговала меня до бесконечности. Я хотел, чтобы дон Хуан
побольше рассказал мне об этом. Он, казалось, не был расположен к
разговору. Он посмотрел на небо и на вершины темных силуэтов деревьев
сбоку от дома. Он уселся, прислонившись к толстому раздвоенному столбу,
вкопанному почти перед дверью, и сказал, чтобы я сел рядом с ним слева. Я
сел рядом. Он пододвинул меня за руку поближе, пока я не коснулся его. Он
сказал, что это время ночи опасно для меня, особенно в данном случае.
Очень спокойным голосом он дал мне ряд наставлений. Мы не должны были
сдвигаться с этого места, пока он не увидит, что это сделать можно. Мы
должны были поддерживать разговор без перерывов. И я должен дышать и
моргать, как если бы я видел перед собой нагваль.
- Разве нагваль поблизости? - спросил я.
- Конечно, - сказал он и усмехнулся.
Я практически навалился на дона Хуана. Он начал говорить и
практически вытягивал из меня каждый вопрос. Он даже вручил мне блокнот и
карандаш, как если бы я мог писать в темноте. Он заметил, что я должен
быть настолько спокоен и нормален, насколько это возможно, и нет лучшего
способа укрепить мой тональ, как делая заметки. Все это дело он повернул
на особый уровень. Он сказал, что делать заметки - мое предрасположение, а
раз так, то я должен быть способен их делать в полной темноте. В его
голосе был оттенок вызова, когда он сказал, что я могу превратить делание
заметок в задачу воина, а в этом случае темнота никак не будет
препятствием.
Каким-то образом он, должно быть, убедил меня, потому что я ухитрился
записать часть нашего разговора. Основной темой был дон Хенаро как мой
бенефактор. Мне было любопытно узнать, когда дон Хенаро стал моим
бенефактором. И дон Хуан предложил мне вспомнить предположительно
необычное событие, которое произошло в тот день, когда я встретил дона
Хенаро, и которое послужило правильным знаком. Я ничего не мог вспомнить
подобного рода. Я начал пересказывать события. Насколько я мог помнить,
это была ничем не замечательная и случайная встреча, которая произошла
