Дон Хуан и дон Хенаро глупо смеялись. Дон Хуан закатал свои штаны и
подошел ко мне поближе. Он посмотрел мне в глаза и, сказав, что я еще не
готов, слегка толкнул меня обратно в воду. Мое тело не оказало никакого
сопротивления. Я не хотел окунаться снова, но не было никакого способа
передать мое желание моим мышцам, и я упал, откинувшись назад. Холод был
даже еще более интенсивным. Я быстро вскочил и вылетел на противоположный
берег по ошибке. Дон Хуан и дон Хенаро улюлюкали и свистели, и бросали
камни в кусты передо мной, как если бы они загоняли бычка, отбившегося от
стада. Я пересек речку обратно и уселся на камень рядом с ними. Дон Хенаро
вручил мне мою одежду с меня текла вода, и я не хотел одеваться прямо
сразу. Дон Хуан повернулся к дону Хенаро и громким голосом сказал: "бога
ради, дай человеку полотенце!". Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять
абсурдность этого.
Я чувствовал себя очень хорошо. Фактически я был так счастлив, что не
хотел даже разговаривать. У меня однако была уверенность, что если я
выкажу свою эйфорию, то они окунут меня в воду опять.
Дон Хенаро следил за мной. В его глазах был блеск, как у дикого
животного. Они пронизывали меня насквозь
- Прекрасно, - сказал дон Хуан внезапно. - теперь ты собран. Но под
эвкалиптами ты индульгировал как сукин сын.
Я хотел истерически рассмеяться. Слова дона Хуана казались мне
необычайно забавными, и мне понадобилось чрезвычайное усилие сдерживать
себя. А затем какая-то часть меня издала команду. Неконтролируемое
раздражение в средней части моего тела заставило меня снять одежду и
плюхнуться обратно в воду. Я оставался в реке около пяти минут. Холод
восстановил мое чувство трезвости. Когда я вышел, я был опять самим собой.
- Хорошо показано, - сказал дон Хуан, похлопывая меня по плечу.
Они повели меня назад к эвкалиптам. По дороге дон Хуан объяснил, что
мой тональ был опасно уязвимым и что несоответствие поступков дона Хенаро,
казалось, было для него слишком большим испытанием. Он сказал, что они
решили не трогать его больше и возвращаться к дому дона Хенаро. Но тот
факт, что я знал, что мне нужно залезть в речку опять, изменил все. Однако
он не сказал, что они намереваются делать.
Мы стояли в середине поля на том же самом месте, где мы были раньше.
Дон Хуан был справа от меня, а дон Хенаро слева. Оба они стояли с
напряженными мышцами в состоянии алертности. Они выдерживали такую
напряженность около десяти минут. Я перевел глаза с одного на другого. Я
думал, что дон Хуан даст мне намек относительно того, что делать. Я был
прав. В какой-то момент он расслабил свое тело и пнул ногой твердые
комочки земли. Не глядя на меня он сказал: "я думаю, нам лучше пойти". Я
автоматически решил, что дон Хенаро должно быть имел намерение дать мне
еще одну демонстрацию нагваля, но решил не делать этого. Я почувствовал
облегчение. Я ждал еще чего-нибудь для полного подтверждения. Дон Хенаро
тоже расслабился, а затем оба они сделали шаг вперед. Тогда я понял, что
на этом мы все закончили. Но в этот же момент, как я расслабился, дон
Хенаро опять издал свой невероятный вопль.
Я начал отчаянно дышать. Я оглянулся: дон Хенаро исчез. Дон Хуан
стоял передо мной. Его тело тряслось от смеха. Он повернулся ко мне.
- Я прошу прощения, - сказал он шепотом, - но другого способа нет.
Я хотел спросить насчет дона Хенаро, но почувствовал, что если я не
буду продолжать дышать и отжимать вниз свою диафрагму, то я умру. Дон Хуан
указал подбородком на какое-то место позади меня. Не сдвигая ног я начал
поворачивать голову через левое плечо. Но прежде чем я смог увидеть на что
он указывает, дон Хуан прыгнул и остановил меня. Сила его прыжка и
скорость с которой он меня схватил, заставили меня потерять равновесие.
Когда я падал на спину, у меня было ощущение, что моей испуганной реакцией
было схватиться за дона Хуана и следовательно я увлекаю его вместе с собой
на землю, но когда я взглянул вверх, впечатление моих осязательных и
зрительных чувств оказались в полном несоответствии. Я увидел, что дон
Хуан стоит надо мной и смеется в то время как мое тело безошибочно ощущало
вес и давление другого тела поверх меня, почти пригвоздившее меня к земле.
Дон Хуан вытянул руку и помог мне подняться. Моим телесным ощущением было
то, что он поднимает два тела. Он понимающе улыбнулся и прошептал, что
никогда нельзя поворачиваться налево, когда смотришь на нагваль. Он
сказал, что нагваль смертельно опасен и что нет необходимости делать риск
более опасным, чем он уже есть. Затем он мягко перевернул меня и обратил
лицом к огромному эвкалипту. Наверное это было самое старое дерево здесь.
Его ствол был почти вдвое толще, чем у любого другого. Он указал глазами
на вершину. Дон Хенаро сидел на ветке. Он был лицом ко мне. Я мог видеть
его глаза как два огромные зеркала, отражающие свет. Я не хотел смотреть,
но дон Хуан настаивал, чтобы я не отводил глаза. Очень повелительным
шепотом он приказал мне моргать и не поддаваться испугу или
индульгированию.
Я заметил, что если я постоянно моргаю, то глаза дона Хенаро не
кажутся такими пугающими. Только тогда, когда я смотрю пристально, взгляд
его глаз становится сводящим с ума.
Он сидел на корточках на ветке долгое время. Затем совершенно не
двигаясь телом, он спрыгнул на землю и приземлился в том же самом
положении на корточках в четырех метрах от меня. Я наблюдал полную
последовательность его прыжка и знал, что я воспринял больше, чем мои
глаза позволили мне ухватить. Дон Хенаро не прыгнул в действительности.
Казалось, что-то толкнуло его сзади и заставило его скользить по
параболической кривой. Ветка, на которой он примостился была, пожалуй,
метрах в тридцати над землей, а дерево располагалось метрах в 50 от меня.
Таким образом его тело должно было описать параболу и приземлиться там,
где оно это сделало. Но сила, необходимая, чтобы покрыть такое расстояние,
не была продуктом мышц дона Хенаро. Его тело было "сдуто" с ветки на
землю. Какой-то момент я мог видеть подошвы его ботинок и зад его тела,
описывающий параболу. Затем он мягко приземлился хотя его вес разбил сухие
комки почвы и даже поднял немного пыли.
Дон Хуан засмеялся позади меня. Дон Хенаро поднялся, как если бы
ничего не случилось, и потянул за рукав моей рубашки, чтобы дать мне знак,
что мы уходим.
Никто не говорил до дома дона Хенаро. Я чувствовал в себе собранность
и ясность. Пару раз дон Хуан останавливался и осматривал мои глаза,
заглядывая в них. Он казался удовлетворенным. Как только мы прибыли, дон
Хенаро ушел за дом. Было еще начало дня. Дон Хуан сел на пол около двери и
указал место, где сесть мне. Я был утомлен. Я лег и выключился как свет.
Я проснулся, когда дон Хуан потряс меня. Я попытался посмотреть
время, но моих часов не было. Дон Хуан вынул их из кармана рубашки и
вручил мне. Был час дня. Я взглянул вверх, и наши глаза встретились.
- Нет, тут нет объяснений, - сказал он отворачиваясь от меня, - можно
быть только свидетелем нагваля.
Я обошел дом, разыскивая дона Хенаро. Его там не было. Я вернулся
назад к фасаду. Дон Хуан приготовил мне поесть. После того, как я кончил
есть, он начал говорить.
- Когда имеешь дело с нагвалем, никогда не следует смотреть на него
прямо, - сказал он. - ты смотрел на него пристально этим утром, и поэтому
из тебя ушли все соки. Единственный способ, как можно смотреть на нагваль,
так это как если бы он был обычным явлением. Следует моргать, чтобы
прервать пристальный взгляд. Наши глаза - это глаза тоналя, или пожалуй,
более точным будет сказать, что наши глаза были выдрессированы тоналем.
Поэтому тональ считает их своими. Одним из источников твоего
замешательства и неудобства является то, что твой тональ не отступается от
твоих глаз. В тот день, когда он это сделает, твой нагваль выиграет
великую битву. Твоей помехой или лучше сказать помехой каждого, является
стремление подстроить мир согласно правилам тоналя. Поэтому каждый раз,
когда мы сталкиваемся с нагвалем, мы сходим с дороги, чтобы сделать наши
глаза застывшими и бескомпромиссными. Я должен взывать к той части твоего
тоналя, которая понимает эту дилемму, и ты должен сделать усилие, чтобы
освободить свои глаза. Тут нужно убедить тональ, что есть и другие миры,
которые могут проходить перед теми же самыми окнами. Нагваль показал тебе
это сегодня утром. Поэтому отпусти свои глаза на свободу. Пусть они будут
настоящими окнами. Глаза могут быть окнами, чтобы заглядывать в хаос или
заглядывать в эту бесконечность.
Дон Хуан сделал метущее движение левой рукой, показывая на все
окружающее. В его глазах был блеск, и его улыбка была одновременно и
пугающей и обезоруживающей.
- Как я могу это сделать? - спросил я.
- Я говорю, что это очень простое дело. Может быть я говорю, что это
просто, потому что я уже так долго делал это. Все, что тебе следует
делать, так это расставить свое намерение в духе таможни. Когда ты
находишься в мире тоналя, ты должен быть тоже неуязвимым. Никакого времени
для разумной муры. Для воина намерение это ворота между этими двумя. Они
полностью закрываются позади него, когда он проходит туда или сюда.
Что нужно делать, когда обращаешься лицом к нагвалю, так это время от
времени смещать линию глаз, чтобы разорвать очарование нагваля. Сегодня
утром я заметил, что ты был исключительно уязвимым, и я изменил положение
твоей головы. Если ты находишься в подобных вещах, то ты должен быть
способен смещать ее сам. Смещение должно делаться, однако, только как
облегчение, а не как еще один способ ограждать себя, чтобы охранить
порядок тоналя. Я бы дал честное слово, что ты спасаешь его от
уничтожения. Этот страх плохо обоснован.
Больше нет ничего, что я мог бы тебе сказать, за исключением того,
что ты должен следить за каждым движением, которое делает дон Хенаро, не
опустошая себя. Сейчас ты испытываешь загружен ли твой тональ
несущественными деталями. Если на твоем острове слишком много ненужных
вещей, ты не сможешь выстоять встречу с нагвалем.
- Что со мной случится тогда?
- ты можешь умереть. Никто не способен выжить в намеренной встрече с
нагвалем без долгой тренировки. Требуются годы, чтобы подготовить тональ к
этой встрече. Обычно, если средний человек сталкивается лицом к лицу с
нагвалем, то шок бывает столь большим, что он умирает. Цель тренировки
воина состоит в таком случае не в том, чтобы обучать его колдовать или
очаровывать, а чтобы подготовить его тональ к тому, чтобы он не отключался
на ерунду. Труднейшее достижение. Воин должен быть обучен быть неуязвимым
и полностью пустым, прежде чем он сможет воспринять встречу с нагвалем.
В твоем случае, например, тебе следует перестать рассчитывать. То,
что ты делал этим утром, было абсурдным. Ты называешь это объяснением. Я
называю это бесплодной и назойливой настойчивостью тоналя иметь все под
своим контролем.
- Что делает человека готовым для того, чтобы сила предоставила ему
учителя?
- Никто не знает этого. Мы только люди. Некоторые из нас - люди,
которые научились видеть и использовать нагваль, но ничто из того, что мы
смогли достичь в нашей жизни, не может раскрыть нам планов силы. Поэтому
не у каждого ученика есть бенефактор. Сила решает это.
Я спросил его, был ли у него самого и учитель и бенефактор, и в
первый раз за тринадцать лет он свободно разговаривал о них. Он сказал,
что как его учитель, так и его бенефактор были из центральной Мексики. Я
