из машины. Кот играл с ней, трогая ее слегка лапкой, когда она толкнула
стеклянную дверь входа в лечебницу. Я взглянул на макса. Он сидел позади.
Движение моей головы, должно быть испугало его, потому что он нырнул под
сиденье водителя. Я откинул сидение, так как не хотел лезть за ним под
него, боясь, что он оцарапает мне руки. Кот лежал в углублении пола
машины. Он, казалось, был очень возбужден. Дыхание его было ускоренным, он
взглянул на меня. Наши глаза встретились и захватывающее ощущение
завладело мной. Что-то охватило мое тело, какая-то тревога, отчаяние, или
может быть раздражение из-за того, что я участвую в происходящем.
Я чувствовал необходимость объяснить максу, что это было решением
моей подруги, и я только помогаю ей. Кот продолжал смотреть на меня, как
бы понимая мои слова.
Я посмотрел, не идет ли она. Через стеклянную дверь я мог видеть, что
она разговаривает с приемщицей. Тело мое ощутило странный толчок, и я
автоматически открыл дверцу машины. "Беги, макс, беги! - сказал я коту. Он
выпрыгнул из машины и промчался через улицу, стелясь телом по земле, как
настоящая кошка. Противоположная сторона улицы была пустой. Там не стояло
автомашин, и я мог видеть как макс бежит по улице вдоль тротуара. Он
добежал до угла большого бульвара, а затем нырнул в водосточное отверстие
канализационного люка.
Моя подруга вернулась. Я сказал ей, что макс убежал. Она забралась в
машину, и мы уехали, не сказав ни единого слова.
В последующие месяцы этот инцидент стал для меня символом. Мне
казалось, а может я видел, отчаянный блеск в глазах макса, когда он
взглянул на меня, прежде чем выпрыгнуть из машины, и я верил в то, что на
какой-то момент это кастрированное, перекормленное и бесполезное
животное-игрушка стало котом.
Я сказал дону Хуану, что убежден, что макс перебежал улицу и нырнул в
канализационный люк, когда его "кошачий дух" был неуязвим, и что может
быть ни в какое другое время своей жизни не была его "кошачесть" столь
очевидной. Впечатление, которое этот случай произвел на меня было
незабываемым. Я рассказал эту историю всем своим друзьям. После
рассказывания и перессказывания ее мое отождествление с этим котом стало
очень приятным.
Я считал себя похожим на Макса, сверхиндульгированного, одомашненного
многими способами и, однако же, я не мог не думать, что всегда была
возможность одного момента, в который дух человека может овладеть всем его
существом, точно так же, как дух "кошачести" овладел разжиревшим и
бесполезным телом макса.
Дону Хуану понравилась история, и он сделал несколько замечаний
насчет нее. Он сказал, что не так уж трудно позволить духу человека
взлететь и взять верх. Удержать его, однако, это нечто такое, что может
сделать только воин.
- Что насчет истории с кошками? - спросил я.
- Ты рассказывал мне, что, по твоему мнению, ты пользуешься своими
возможностями, как макс, - сказал он.
- Я считаю, что это так.
- Что я пытался тебе рассказать, так это что, как воин, ты не можешь
просто поверить в это и все это так оставить. Должен верить в случае с
максом означает, что ты принимаешь тот факт, что его побег мог быть
бесполезным порывом. Он мог прыгнуть в канализационный люк и сразу
погибнуть. Он мог утонуть или умереть от голода, или мог быть съеден
крысами. Воин принимает в расчет все эти вероятности, а затем он выбирает
верить в соответствии со своим внутренним предрасположением.
Как воин, ты должен верить, что макс сделал это. Что он не только
убежал, но что он сохранил свою силу. Ты должен верить в это. Скажем так,
что без этой веры ты не имеешь ничего.
Различие стало очень ясно. Я думал, что я действительно избрал
верить, что макс выжил, зная, что он избалован жизнью мягкого подушечного
воспитания.
- Верить - легко и спокойно, - продолжал дон Хуан. - должен верить -
нечто другое. В этом случае, например, сила дала тебе великолепный урок.
Ты использовал лишь часть его. Предпочел использовать. Однако, если ты
должен верить, то ты должен использовать все события.
- Я понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал я.
Мой ум находился в состоянии ясности, и мне казалось, что я схватываю
его концепции совсем без всяких усилий.
- Боюсь, что ты еще не понимаешь, - сказал он почти шепотом.
Он посмотрел на меня. Секунду я выдерживал его взгляд.
- Как насчет другого кота? - спросил он.
- А? Другого кота? - повторил я невольно.
Я забыл о нем. Мой символ крутился вокруг макса. Другой кот не имел
для меня никаких последствий. Он не имел ко мне никакого отношения.
- Но он имеет! - воскликнул дон Хуан, когда я выразил свои мысли. -
должен верить означает, что ты должен брать в расчет и другого кота, того,
который пошел, играя и облизывая руки несущей его к его року. Это был тот
кот, который пошел к своей смерти доверчиво, полный своих кошачих
суждений.
Ты думаешь, что ты похож на макса, поэтому ты забыл о другом коте. Ты
даже не знаешь его имени. Должен верить означает, что ты должен учитывать
все и прежде чем решить, что ты похож на макса, ты должен взять в расчет,
что ты может быть похож на другого кота. Вместо того, чтобы убегать,
спасая свою жизнь и пользуясь своими возможностями, ты, может быть,
радостно идешь к своему року, наполненный своими суждениями.
В его словах была непонятная печаль. Или может быть печаль была моей.
Долгое время мы молчали. Мне никогда не приходило в голову, что я могу
походить на другого кота. Мысль была очень неприятной для меня.
Какое-то замешательство и приглушенный звук голосов вывели меня
внезапно из моих умственных рассуждений.
Полицейские разгоняли людей, собравшихся вокруг человека, лежащего на
траве. Кто-то подложил ему под голову скатанный пиджак. Человек лежал
параллельно улице лицом к востоку. С того места, где я сидел, я почти мог
наверняка сказать, что его глаза были открыты.
Дон Хуан вздохнул.
- Какой прекрасный день, сказал он, глядя на небо.
- Я не люблю город Мехико, - сказал я.
- Почему?
- Я ненавижу смог.
Он покачал ритмично головой, как бы соглашаясь со мной.
- Я бы лучше был с тобой в пустыне или в горах, - сказал я.
- Если бы я был тобой, я бы этого не сказал, - сказал он.
- Я не имел в виду ничего плохого, дон Хуан.
- Мы оба знаем это. Имеет значение, однако, не то, что ты хотел
сказать. Воин или любой другой человек в данном случае определенно не
может хотеть быть где-либо еще. Воин, потому что живет по вызову. Обычный
человек
- Потому что он не знает, где его найдет его смерть. Взгляни на того
человека, что лежит на траве. Как ты думаешь, что с ним неладно?
- Он или пьян или болен, - сказал я.
- Он умирает! - сказал дон Хуан с абсолютной уверенностью. Когда мы
сели здесь, я уловил отблеск его смерти, когда она кружила вокруг него.
Вот почему я велел тебе не вставать. Дождь или солнце, но ты не должен
вставать в этой скамейки пока все не кончится. Это тот знак, которого мы
ожидали. Сейчас конец дня, как раз сейчас солнце почти садится. Это твой
час силы. Взгляни! Вид этого человека только для нас.
Он указал, что с того места, где мы сидели, нам ничто не заслоняло
вида этого человека. Группа зевак собралась полукругом с другой стороны от
него, противоположной нам.
Вид человека, лежащего на траве, был для меня очень беспокоящим. Он
был сухой телом, темный кожей, еще молодой. Его черные волосы были коротки
и вились. Рубашка его была расстегнута, и грудь не покрыта. Он носил
оранжевую кофту с дырами на локтях и какие-то старые, избитые, серые
босоножки. Он был напряжен. Я не мог сказать, дышит он или нет. Я
раздумывал над тем, умирает он или не умирает, как сказал дон Хуан. Или
может быть просто дон Хуан использует событие, чтобы сделать свою точку.
Мой прошлый опыт с ним придавал мне уверенность, что он каким-то образом
заставлял все укладываться в свои загадочные схемы.
Поле долгого молчания я повернулся к нему. Его глаза были закрыты. Он
начал говорить, не раскрывая их.
- Этот человек сейчас умрет, - сказал он. - хотя ты не веришь этому,
не так ли? - он открыл глаза и секунду смотрел на меня. Глаза его были
столь пронзительны, что я застыл.
- Нет, не верю, - сказал я.
Я действительно чувствовал, что все это слишком просто. Мы пришли
посидеть в парк и прямо в тот, как если бы все это было подстроено, где
был умирающий человек.
- Мир подстраивает себя к себе самому, - сказал дон Хуан, выслушав
мои сомнения. - это не подстроено. Это - знак, действие силы.
Мир, поддерживаемый разумом, делает все это событием, которое мы
можем понаблюдать секунду на своем пути к более важным делам. Все, что мы
можем сказать об этом - так это, что человек лежит на траве парка,
вероятно, пьяный.
Мир, поддерживаемый волей, превращает это в действие силы, которое мы
можем "видеть". Мы можем видеть смерть, кружащуюся вокруг человека,
погружающую свои крючки все глубже и глубже в его светящиеся волокна. Мы
можем "видеть", как светящиеся волокна теряют свою натянутость и исчезают
одна за другой.
Это две возможности, открытые для нас, светящихся существ. Ты
находишься где-то посередине, все еще желая, чтобы все находилось под
рубрикой разума, и тем не менее, ты можешь отбросить тот факт, что твоя
личная сила выдвинула знак. Мы пришли в этот парк после того, как ты нашел
меня, там, где я тебя ждал. Ты нашел меня, просто наткнувшись на меня, не
думая, не планируя, и не используя намеренно свой разум. А затем мы
садимся здесь и ждем знака. Мы осознаем присутствие этого человека. Каждый
замечает его по-своему. Ты своим разумом, я - своей волей.
Этот умирающий один из кубических сантиметров шанса, которых сила
воина всегда делает доступными для воина. Искусство воина состоит в том,
чтобы быть текучим для того, чтобы схватить его. Я его схватил, а ты?
Я не мог ответить. Я осознал бесконечную пропасть внутри себя и на
мгновение ощутил те два мира, о которых он говорил.
- Какой это исчерпывающий знак! - продолжал он. - и все для тебя.
Сила показывает тебе, что смерть неизменная добавка к долгу верить. Без
осознания смерти все обычно, тривиально. Только потому, что смерть
подкарауливает нас, мир является неизмеримой загадкой. Сила показала тебе
это. Все, что я сделал сам, так это развернул детали знака, чтобы тебе
было ясно направление. Но, развертывая детали, я показал тебе также, что
все, мною сказанное сегодня тебе, это то, во что я должен верить сам,
потому что это - продолжение моего духа.
Мгновение мы смотрели друг другу в глаза.
- Я помню стихотворение, которое ты читал мне, - сказал он, отводя
глаза в сторону, - о человеке, который давал обет умереть в париже. Как
оно там?
Это было стихотворение Цезаря Вольхео "Черный камень на белом камне".
Я очень много раз читал и перечитывал дону Хуану по его просьбе первые две
строфы:
Я умру в Париже, когда идет дождь,
В тот день, который я уже помню,
Я умру в париже, и не убегу прочь
Может быть осенью, как сегодня, в среду.
Это будет среда, потому что сегодня,
Когда я пишу эти строки - среда.
Мои кости чувствуют поворот
И никогда настолько как сегодня за весь мой путь
Я не видел себя настолько одиноким.
Стихотворение нагнало на меня неописуемую меланхолию.
Дон Хуан сказал, что он должен верить, что умирающий имел достаточно
