охраняющие это осознание, но этого можно было ожидать. Эти барьеры
являются тем, что делает такое осознание уникальной задачей.
- Почему я этого так боюсь, дон Хуан?
- Потому что ты думаешь, что дубль это то, что говорят слова.
Двойник, или другой ты. Я выбираю эти слова, чтобы описать это. Дубль -
это ты сам. И к нему нельзя подходить никаким другим образом.
- Что если я не хочу его иметь?
- Дубль - это не дело личного выбора. Точно также, как не от личного
выбора зависит, кто отбирается учиться знанию магов, которое ведет к
такому осознанию. Ты когда-нибудь задавал себе вопрос, почему именно ты?
- Все время. Я сотни раз задавал тебе этот вопрос, но ты так и не
ответил.
- Я не имел в виду, что ты должен задавать этот вопрос как требующий
ответа. А в смысле размышления воина над его огромной удачей. Удачей от
того, что он нашел вызов.
- Превратить это в обыкновенный вопрос - это средство обычных
рассудительных людей, которые хотят, чтобы ими или восхищались, или чтобы
их жалели. Я не интересуюсь такого рода вопросом, потому что нет способа
ответить на него. Решение выбрать тебя было решением силы. Никто не может
изменить планов силы. Теперь, когда ты выбран, ты уже ничего не можешь
сделать, чтобы остановить выполнение этого плана.
- Но ты сам мне говорил, дон Хуан, что всегда можно упасть.
- Это верно. Всегда можно упасть. Но я думаю, что ты имеешь в виду
что-то другое. Ты хочешь найти путь к отступлению. Ты хочешь иметь свободу
упасть и закончить все на собственных условиях. Слишком поздно для этого.
Воин находится в руках силы и его единственная свобода заключается в том,
чтобы избрать неуязвимую жизнь. Нет никакого способа разыграть победу или
поражение. Твой рассудок может хотеть, чтобы ты упал и проиграл битву
совершенно, чтобы отказаться от целостности себя. Но есть контрмера,
которая не позволит тебе провозгласить ложную победу или ложное поражение.
Если ты думаешь, что можешь отступить в гавань поражения, то ты не в своем
уме. Твое тело будет стоять на страже и не позволит тебе пойти этим путем.
Он начал мягко смеяться.
- Почему ты смеешься? - спросил я.
- Ты в ужасном положении, - сказал он. - Для тебя слишком поздно
возвращаться, но слишком рано действовать. Все, что ты можешь - это только
наблюдать. Ты в жалком положении ребенка, который не может вернуться в
материнское чрево, но в то же время не может ни побегать вокруг, ни
действовать. Все, что может ребенок, это наблюдать и слушать поразительные
рассказы о действиях, которые ему рассказывают. Ты сейчас как раз в таком
положении. Ты не можешь вернуться в чрево своего прежнего мира, но в то же
время ты и не можешь действовать с силой. Для тебя есть только наблюдение
за поступками силы и выслушивание сказок, сказок о силе.
- Дубль - это одна из этих сказок. Ты это знаешь и именно поэтому
твой рассудок этим настолько захвачен. Ты бьешься головой о стену, если
притворяешься понимающим. Все, что я могу об этом сказать в виде
объяснения, так это то, что дубль, хотя к нему и приходят через
сновидения, настолько реален, насколько это только может быть.
- Согласно тому, что ты мне рассказал, дон Хуан, дубль может
совершать поступки. Может ли в таком случае дубль?..
Он не дал мне закончить мою линию мысли. Он напомнил мне, что
неуместно говорить, что это он рассказал мне о дубле, если я могу сказать,
что видел его сам.
- Конечно, дубль может совершать поступки, - сказал я.
- Конечно! - ответил он.
- Но может ли дубль действовать от самого себя?
- Это он сам, проклятие! Мне было очень трудно объяснить свою мысль.
Я хотел сказать, что если маг может совершать два поступка одновременно,
то его способность к утилитарному производству удваивается. Он может
работать на двух работах, быть в двух местах, видеть двух людей и т.д.
сразу. Дон Хуан терпеливо слушал.
- Позволь мне сказать так, - продолжал я. - гипотетически, может ли
дон Хенаро убить, позволив это сделать своему дублю?
Дон Хуан смотрел на меня. Он покачал головой и отвел глаза в сторону.
- Ты набит сказками о насилии, - сказал он. - Хенаро никого не может
убить, просто потому что у него более не осталось заинтересованности в
окружающих его людях. К тому времени, когда воин способен победить видение
и сновидение, и осознает свое свечение, в нем не остается подобных
интересов.
Я указал на то, что в начале моего ученичества он заявил, что маг,
направляемый своим олли может быть перенесен за сотни миль, чтобы нанести
удар своему врагу.
- Я ответственен в твоем замешательстве, - сказал он, - но ты должен
вспомнить, что в другой раз я рассказывал тебе, что с тобой я не следую
той последовательности, которую мне предписывал мой собственный учитель.
Он был магом, и мне следовало бы на самом деле толкнуть тебя в тот мир. Я
этого не сделал, потому что меня не заботят больше подъемы и падения
окружающих меня людей. Однако, слова моего учителя запали в меня. И я
неоднократно разговаривал с тобой в той манере, в которой он сам бы
говорил со мной. Хенаро человек знания. Самый чистый из всех их. Его
поступки неуязвимы. Он вне обычных людей и вне магов. Его дубль - это
выражение его радости и его юмора. Таким образом он, пожалуй, не сможет
использовать его для создания или разрешения ординарных ситуаций.
Насколько я знаю, дубль это сознание нашего состояния как светящихся
существ. Он может делать все, что угодно и тем не менее он предпочитает
быть ненавязчивым и мягким.
- Моей ошибкой было ввести тебя в заблуждение заимствованными
словами. Мой учитель был не способен производить те эффекты, которые
создает Хенаро. Для моего учителя, к несчастью, некоторые вещи были так
же, как и для тебя, только сказками о силе.
Я почувствовал себя обязанным отстаивать свою точку зрения. Я сказал,
что говорил в гипотетическом смысле.
- Не существует гипотетического смысла, когда ты говоришь о мире
людей знания. Человек знания, пожалуй, не может действовать по отношению к
окружающим людям каким-либо вредным образом. Гипотетически или как бы там
ни было иначе.
- Но что если окружающие люди замышляют что-то против его
безопасности и здоровья. Может ли он тогда использовать своего дубля для
собственной защиты?
Он щелкнул языком в неодобрении.
- Что за невероятное насилие в твоих мыслях, - сказал он. - никто не
может замышлять против безопасности и здоровья человека знания. Он видит,
поэтому он предпримет шаги, чтобы избежать всего подобного.
- Хенаро, например, предпринял рассчитанный риск, встречаясь с тобой.
Однако нет ничего такого, что ты мог бы сделать, угрожающее его
безопасности. Если что-то такое есть, то его видение даст ему знать.
Наконец, если есть в тебе что-либо врожденно вредное для него, и его
видение не может до этого добраться, тогда это его судьба, и ни Хенаро, ни
кто другой не сможет избежать этого. Так что, как видишь, человек знания
все контролирует, не контролируя ничего.
Мы помолчали. Солнце почти коснулось верхушек густых высоких кустов с
западной стороны дома. До захода солнца еще оставалось около двух часов.
- Почему ты не позовешь Хенаро? - спросил дон Хуан невзначай.
Мое тело подпрыгнуло. Моей первоначальной реакцией было бросить все и
бежать к машине. Дон Хуан расхохотался. Я сказал ему, что не нуждаюсь в
том, чтобы доказывать что-либо самому себе, и что я вполне удовлетворен
тем, что разговариваю с ним. Дон Хуан не мог перестать смеяться. Наконец
он сказал, что это позор, что дон Хенаро не может насладиться такой
великолепной сценой.
- Видишь ли, если тебе не интересно позвать Хенаро, то мне интересно,
- сказал он решительным тоном. - мне нравится его компания.
Во рту у меня появился ужасно кислый привкус. Капли пота побежали у
меня с бровей и с верхней губы. Я хотел что-нибудь сказать, но сказать
было действительно нечего.
Дон Хуан бросил на меня долгий изучающий взгляд.
- Давай, - сказал он. - воин всегда готов. Быть воином это не значит
просто желать им быть. Это скорее бесконечная битва, которая будет длиться
до последнего момента нашей жизни. Никто не рождается воином. Точно так
же, как никто не рождается разумным существом. Мы сами себя делаем тем или
другим. Подтянись, я не хочу, чтобы Хенаро увидел тебя таким дрожащим.
Он поднялся и прошелся взад-вперед по чистому полу веранды. Я не мог
остаться бесстрастным. Моя нервозность была настолько интенсивной, что я
не мог больше писать и вскочил на ноги.
Дон Хуан заставил меня бежать на месте, обратясь лицом к западу. Он
заставлял меня делать такие же движения ранее в различных обстоятельствах.
Идея состояла в том, чтобы извлечь силу из сгущающихся сумерек, подняв
руки к небу с расставленными пальцами как веер, а затем сжимать их с
силой, когда руки находятся в средней точке между горизонтом и зенитом.
Упражнение подействовало, и я почти сразу успокоился и подтянулся.
Однако я не мог не удивиться тому, что случилось со "старым мной", который
никогда не мог расслабиться настолько полно, выполняя эти простые и
идиотские движения.
Я хотел сконцентрировать все свое внимание на той процедуре, которой
дон Хуан, без сомнения, последует, чтобы вызвать дона Хенаро. Я ожидал
каких-нибудь потрясающих поступков. Дон Хуан встал на краю веранды лицом к
юго-востоку, прижал руки ко рту и закричал: "Хенаро! Приди сюда!"
Секундой спустя Хенаро вышел из чапараля. Оба они сияли. Они
практически танцевали передо мной. Дон Хенаро очень приветливо
приветствовал меня, а затем уселся на молочную флягу.
Что-то было ужасно не так со мной. Я был спокоен, не озадачен,
какое-то невероятное состояние безразличия и оцепенения охватило все мое
существо. Казалось, я сам наблюдаю за собой из какого-то укромного места.
Бесцеремонным образом я стал рассказывать дону Хенаро, что во время своего
последнего визита он испугал меня чуть ли не до смерти, и что даже во
время моего опыта с психотропными растениями я не бывал в состоянии такого
полного хаоса. Они оба приветствовали мои заявления как будто я делал их,
чтобы намеренно рассмешить. Я засмеялся вместе с ними.
Очевидно они сознавали состояние моей эмоциональной онемелости. Они
наблюдали за мной, подшучивали надо мной, как если бы я был пьяным. Что-то
во мне отчаянно билось, чтобы обратить ситуацию во что-либо знакомое. Я
хотел быть озабоченным и испуганным.
В конце концов дон Хуан плеснул мне в лицо воды и сказал, чтобы я сел
и записывал. Он сказал, как делал это и раньше, что или я буду записывать,
или я умру. Простое действие записывания нескольких слов вернуло назад мое
знакомое настроение. Казалось, что-то опять стало кристально чистым.
Что-то такое, что секундой ранее было мутным и немым.
Пробуждение моего обычного меня означало также пробуждение моих
обычных страхов. Как ни странно, я менее боялся бояться, чем быть
неиспуганным. Знакомость моих старых привычек в независимости от того,
какими неприятными они были, была восхитительным лекарством.
Я полностью сообразил тогда, что дон Хенаро просто вышел из чапараля.
Мои обычные процессы начали функционировать. Я начал с того, что отказался
думать или рассуждать о событии. Я пришел к решению, ни о чем его не
расспрашивать. На этот раз я собирался быть молчаливым свидетелем.
- Хенаро прибыл опять исключительно для тебя, - сказал дон Хуан. Дон
Хенаро опирался о стену дома, прислонившись к ней спиной, в то время как
сидел на прогнутой молочной фляге. Он выглядел так, как будто ехал верхом
