он решил перейти к решительным действиям: к ним подталкивало не только
оскорбленное самолюбие, но и естественный инстинкт самосохранения.
Что поделать, законы бандитского мира в подобных случаях просты и су-
ровы. Не нанесешь удар первым - можешь заказывать для себя деревянный
макинтош и место на Хованском кладбище. Но первый удар, нанесенный про-
тивником неточно, с промахом, оставляет его оппоненту значительные шансы
выжить и ударить в ответ.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Казалось, ничто не изменилось в жизни Солоника после возвращения в
Афины из Италии. Все так же светило солнце над греческой столицей, пусть
зимнее, но все равно ласковое и яркое, все так же плескалось синее море,
наливалось голубизной небо. Саша, выходя рано утром во дворик, следил,
как взъерошенные воробьи, совсем как в Москве, суетятся на бордовой че-
репице крыши его коттеджа.
Где-то далеко, в неком условном, словно бы ирреальном, выдуманном ми-
ре оставалась бескрайняя заснеженная Россия с ее зонами, пересылками и
централами. Где-то была огромная суматошная Москва с ее бандитами, блат-
ными и ворами в законе, ментами, РУОПом, "конторой", прокуратурой, мрач-
ным следственным изолятором "Матросская тишина", где он, Александр Маке-
донский, еще несколько месяцев назад ожидал суда и смертного приговора.
Перемены последних месяцев впечатлили настолько, что все чаще и чаще
Македонский задавал себе вопрос: а может, всех этих страшных, странных и
неправдоподобных событий в его жизни на самом деле и не было? Может
быть, все происшедшее лишь приснилось ему, может быть, это случилось и
не с ним вовсе, а с кем-то другим, а он, Солоник, узнав обо всем из кни-
ги или фильма, вбил себе в голову, что это и была его жизнь?!
Да и не киллер он никакой, а немолодой уже, степенный и далеко не
бедный человек, решивший провести остаток жизни в тепле и неге солнечной
Эллады, у желтых камней древнего Парфенона...
Но безукоризненно исполненный паспорт на имя греческого гражданина
Владимироса Кесова, огромный оружейный арсенал, хранившийся в подвале
под тихим коттеджем, и мобильный телефон, иногда говоривший сухим голо-
сом серенького чекистского Куратора, убеждали в обратном: он, Александр
Сергеевич Солоник, наемный убийца, марионетка в чужих руках, человек,
купивший жизнь самой дорогой ценой - собственной свободой.
А иногда случалось и наоборот. Вечерами, спускаясь в подвал проверить
и почистить оружие, Саша прицеливался из "АКСа" или снайперской винтовки
в темный угол, подолгу размышляя - чье исполнение могут заказать ему в
следующий раз. Ведь Коновал наверняка был не последней его жертвой, на-
верняка будут и еще.
Разумеется, будут. И теперь, в конце 1995 года, эти люди ни о чем не
подозревают: гребут под себя деньги и фирмы, дербанят коммерсантов, раз-
бираются с конкурентами, назначают "стрелки", ходят по саунам, трахают
телок, пьют, веселятся, строят планы на далекую перспективу, не зная,
что планам этим не суждено сбыться.
В такие минуты киллер снова становился уверенным в себе. Заключи-
тельную точку в жизни этих пока неизвестных людей поставит именно он, а
стало быть, он, Саша, хозяин их судеб. Считать себя вершителем чужих
жизней - самое большое искушение. Солоник, все более проникаясь
собственной значимостью, был уверен, что дальнейшее его существование в
конечном итоге сложится столь же благополучно, как и до приезда в Гре-
цию.
Алена, неотступно бывшая при нем, казалось, все понимала, но никогда
не задавала лишних вопросов. Лишь взгляд ее сделался беспокойнее и прон-
зительнее да тонкая сеть морщинок ложилась у глаз. Иной раз, спрашивая
Солоника о чем-то мелком, малосущественном, она внезапно смолкала на по-
луслове.
Тогда, в конце 1995 года, Македонский любил бывать в одиночестве.
После посещения спортзала и стрелкового тира садился за руль белоснежно-
го джипа, отъезжал подальше и, оставив машину где-нибудь в оливковой или
апельсиновой роще, подолгу бродил по пологим горам. И, наверное, сотни и
тысячи раз задавал себе один и тот же вопрос - кто же он на самом деле?
Таинственный киллер-одиночка, каковым его представляли в России? Жесто-
кий боевикчистильщик из шадринской преступной группировки? Послушный
агент-ликвидатор, каковым был на самом деле, или же простой курганский
парень, волею судеб оказавшийся и тем, и другим, и третьим, парень,
жизнь которого по большому счету все-таки не сложилась?!
Наверное, последнее утверждение было ближе к истине.
А вывод был однозначным: его, великого и ужасного киллера, рано или
поздно убьют. Вечерние размышления в подвале-арсенале с "АКСом" или
снайперской винтовкой в руках - не более чем самоуспокоение. Солоник был
достаточно умен, чтобы понимать очевидное. Еще на зоне под Ульяновском
он хорошо запомнил древнее латинское изречение, часто встречающееся у
блатных в виде татуировок: Memento more - "помни о смерти".
Эти слова как нельзя лучше характеризуют состояние профессионального
наемного убийцы. Уж если он живет благодаря чужой смерти, стало быть, по
всем законам должен помнить и о том, что смертей сам. Может быть, в
большей степени, чем другие живущие на Земле.
И уж если кому-то так скоро суждено поставить точку в его судьбе, то
надо успеть насладиться жизнью, испытав все удовольствия, которые она
только может предоставить. А уж если рядом с тобой любимая женщина, ко-
торая, бросив все, приехала к тебе, то почему бы не сделать и ее жизнь
легкой и красивой?!
Если его смерть неизбежна, стоит ли о ней думать? В такие минуты Ма-
кедонскому жадно хотелось жить, получать удовольствия, наслаждаясь се-
годняшним днем, не вспоминая о том, что наступит завтрашний день.
И хотелось, чтобы рядом была Алена. В один из теплых ноябрьских вече-
ров, после плановой встречи с Куратором, Македонский вернулся домой.
Алене показалось, что он выглядел немного спокойней, чем обычно.
- Собирайся, через три дня отправляемся в большой круиз, - Саша неб-
режно бросил на стол два билета и кредитную карточку. - Испания, Фран-
ция, Лазурный берег, Монте-Карло. Отдохнем, повеселимся!
Удивительно, но Алена не высказала особой радости по поводу грядущего
отдыха и веселья. Лишь спросила осторожно:
- У тебя в ближайшее время не будет никакой работы?
- Нет, - не глядя на нее, произнес Саша, и по его помрачневшему лицу
девушка поняла, что напрасно задала этот вопрос.
Вечер накануне отъезда выдался лунным. Безжизненный свет заливал ве-
ранду коттеджа. Хозяева пили вечерний чай, мирно беседовали. Александр
строил грандиозные планы, рассказывал, куда он еще хочет повезти Алену,
какие впечатления желает получить, что ей подарить и где сфотографиро-
ваться. Мания "фоткаться" у памятных мест неискоренима у всех провинциа-
лов.
Девушка молчала, лишь изредка бросая на Солоника короткие и странные,
как ему показалось, взгляды.
- Саша, а если бы ты все бросил и мы уехали куда-нибудь насовсем...
Понимаешь? - горячая сухая ладонь девушки легла на его руку.
- Куда? - не глядя на нее, спросил он глухо.
- Ведь у тебя есть деньги, мы можем исчезнуть... Насовсем, понимаешь?
Наигранная веселость тут же исчезла с лица Солоника.
- Исчезнуть? Это невозможно. Ты многого не знаешь, не понимаешь... А
все рассказать я тебе не могу, не имею права!
Тонкие ноздри Алены задрожали, миндалевидные глаза вспыхнули холодным
блеском, голос дрогнул. Казалось, еще чуть-чуть, и она расплачется.
- Саша, я до сих пор не могу понять, кто ты на самом деле? Куда ты
так часто пропадаешь? Что это за странный русский, который часто звонит
тебе на мобильный телефон? Почему у нас в подвале так много всякого ору-
жия? За что тебе платят такие огромные деньги? И вообще - чем ты занима-
ешься?
Солоник не ответил - над столом повисла тяжелая, томительная пауза.
Они молчали бесконечно долго, и эта пауза, полная внутреннего напря-
жения, окончательно сокрушила Алену.
Первым нарушил молчание Солоник.
- Ничего, все будет нормально, - наконец бросил он классическую фра-
зу, свидетельствующую о попытке самоуспокоения и нежелании думать о бу-
дущем, - все будет хорошо...
На следующий день они отбыли самолетом в Испанию. Круиз обещал быть
долгим: средиземноморское побережье Испании и Франции с заездом в Мон-
те-Карло. В Коста-Браво Солоник несколько раз звонил какому-то русскому,
общался с ним на непонятном конспиративном языке, но Алена, бывшая в
этот момент рядом с Сашей, больше не задавала ему никаких вопросов...
Нигде время не тянется так мучительно медленно, как в тесном замкну-
том пространстве. А особенно - в тюремной камере.
Все друг о друге знают все, что можно: жена, дети, родственники, бо-
лезни, биография, чем занимался на "волняшке", какие сроки кому грозят,
как кошмарят следаки на допросах и какую статью шьют. И каждый день -
одни и те же впечатления: подъем, баландер с тележкой, чай, иногда - ба-
ня, но куда чаще - вызовы на допрос.
И разговоры, разговоры... Как ни странно, Свечников особо не тяготил-
ся своим нынешним положением. Время работало на него, и теперь, сидя в
"Петрах", он был уверен, что решит все свои проблемы на воле после неиз-
бежной скорой "откидки".
Через несколько дней после того, как Свеча получил "маляву" от Шмеля,
он завел осторожный разговор с Конвертом. Этот человек был несомненным
знатоком блатных понятий, и бригадир урицких, знавший о понятиях лишь
понаслышке от покойного брата да немного от пацанов своей бригады, впи-
тывал их в себя, как губка воду.
- А чем это Шмель перед тобой провинился? - спросил брат покойного
Глобуса.
Конверт вкратце рассказал. Сидели с братвой в каком-то кабаке,
подъехали эти самые беспредельщики-спортсмены, вели себя шумно, вызываю-
ще и нагло. Виталик сделал им справедливое замечание: пацаны, нельзя же
так, не одни вы тут. А березовские быки, у которых Шмель был старшим, на
его кентов наехали. Одному руку вывихнули, другому глаз подбили и ребро
сломали, а ему, Конверту, пришлось удариться в бега.
- Если бы не ты, быть бы этому Шмелю инвалидом, - резюмировал блат-
ной. - Ладно, оставлю я его. Он и так наказан.
Свеча закурил, глубоко затягиваясь, и предучредительно поднес зажи-
галку к сигарете собеседника. Заметил на философский лад:
- Что правда, то правда. За такие вещи надо обязательно наказывать,
это справедливо. Но троим бить одного все-таки нельзя. Я не жалею, что
за этого пацана заступился - твои кенты его и так сильно отделали. Пос-
лушай, - тон Свечникова сделался вкрадчивым. - Я тут у тебя прокон-
сультироваться хотел бы по одному вопросу.
Конверт едва заметно улыбнулся - роль знатока-эксперта в спорных воп-
росах ему явно льстила.
- Давай.
- Есть у меня один пацан знакомый, звеньевой в одной группировке. И
такая с ним приключилась история...
Свечников долго, подробно и детально рассказывал о вымышленном паца-
не, звеньевом некой абстрактной подмосковной группировки: мол, хороший
человек, в авторитет входит, а старшие его сперва затирали, а потом
подставить решили. Послали на "стрелку", которую кинули специально под
него. Добазарились с конкурентами, чтобы те выслали на "стрелку" бы-
ков-ликвидаторов, подвели под "косяк" и вальнули. Насилу выкрутился.
Тюрьмы и зоны делают человека необыкновенно проницательным. Конверт,
имевший четыре судимости и проведший в местах лишения свободы лет четыр-
надцать, не был лишен этого качества и потому сразу понял, о каком паца-
не идет речь. Понял, но вида не подал. Даже не поинтересовался, что это
за группировка такая.
- Конечно, старшие этого твоего друга поступили как законченные него-
дяи, - вздохнул он, выпуская изо рта колечко дыма. - Не нужен им человек
- пусть скажут честно. Но чтобы подставлять внагляк... За такое, конеч-
