Все получалось, как он и ожидал. Меркитские курени только что
перебрались на летние кочевья. Люди, измученные зимними холодами,
радовались теплу, свежей зелени, были ленивы и неосмотрительны. Три первые
куреня он захватил без всякого сопротивления. Но дальше дело пошло
труднее. Меркитские воины начали быстро стягиваться в тугой кулак. За
каждый курень приходилось сражаться с возрастающим ожесточением.
Идти дальше было опасно. И хотя добыча, попавшая в его руки, оказалась
невеликой и не шла ни в какое сравнение с тем, что захватили когда-то у
татар, он благоразумно повернул назад.
Провожая его, вдали на холмах маячили всадники. Тэмуджин послал к
Тохто-беки пленного меркита.
- Передай своему нойону: слышал я, что когда-то мой отец
Есугей-багатур попортил тебе, Тохто-беки, шею. Я довершу то, что начал мой
отец,- вернусь и сниму твою криво сидящую голову! Жди меня.
Меркит уезжал на куцей хромоногой лошадке, колотил ее пятками в бока,
со страхом оглядывался, а вслед несся хохот, свист воинов, смех нойонов.
К Тэмуджину подъехал Нилха-Сангун, спросил:
- Ты не забыл, что вся добыча принадлежит моему отцу?
- Тебе велел напомнить о добыче отец?- сузил глаза Тэмуджин.
- Я, кажется, могу спросить и сам.
Спросить-то он, конечно, мог. Но эти расспросы раздражали Тэмуджина.
Нилха-Сангун раньше был неплохим человеком, добродушным, покладистым, но
за время скитаний по чужим владениям сильно изменился, стал беспокойным,
недоверчивым, въедливым и все норовил подменить собою отца.
- О добыче и о другом я хотел бы поговорить с ханом-отцом.
- Он сейчас среди воинов Джагамбу...
Это надо было понимать так: хочешь поговорить - поезжай. Хотя ты и хан,
и победитель, но не отцу искать встречи с тобой. Тэмуджин опустил руки,
начал пригибать к ладоням пальцы - раз, два, три, четыре...
- Нилха-Сангун, я хочу отблагодарить хана-отца перед лицом своих
воинов. Позови его сюда.
Сын Ван-хана медлил. Его круглое, щекастое лицо (когда вернулся из
скитаний, был худ и бледен, но быстро набрал тело) стало хмуро-задумчивым,
должно быть, он решал, правильно ли будет, если отец поедет на зов
Тэмуджина. Смотри, какой!.. Тэмуджин снова начал загибать пальцы, но небо
вразумило Нилха-Сангуна, он повернул лошадь, поскакал назад, к воинам
Джагамбу.
Боорчу и Джэлмэ, слышавшие весь разговор, всяк по-своему оценили сына
Ван-хана.
- Гордец!- бросил немногословный Джэлмэ.
- Моя бабушка говорила о таких: мерин, все еще думающий, что он
жеребец!- сказал Боорчу.
Они судили о сыне Ван-хана слишком уж вольно, по-доброму Тэмуджину
следовало пресечь такие речи, но он промолчал.
Ван-хан подъехал вместе с Нилха-Сангуном, Джагамбу и своими нойонами.
Тэмуджин велел остановить войско, построить его в круг. В середину круга
въехал вместе с Ван-ханом.
- Мои верные воины! Я водил вас на злокозненных татар - мы сокрушили
их. Я повел вас на меркитов, и они бежали в страхе. Однако было время - я
держал в руках не разящий меч, а обломок железа для выкапывания корней.
Мое имя и моя жизнь исчезли бы в безызвестности, но нашелся великодушный
человек, который посадил меня на коня, вложил в руки оружие, поддержал
отеческим словом. Этот человек - Ван-хан. Воины и нойоны, настал день,
когда я могу за добро воздать добром, возместить хотя бы малую долю того,
что получил от хана-отца. Всю добычу я отдаю Ван-хану.
Воины молчали. И он понял, что воинская добыча принадлежит не только
ему. Всяк должен был получить свою долю - таково древнее привило. Он
грубо, неосмотрительно нарушил его, и это Могло плохо сказаться на его
будущем. Отыскал глазами Боорчу и Джэлмэ. Но советоваться было некогда.
Повернулся к Ван-хану:
- Позволь, хан-отец, без награды не оставить отважных.
- Делай, сын, как тебе лучше.
Ван-хан, видимо, не хуже, чем он, чувствовал, что означает молчание
воинов,- хороший старик все-таки. Тэмуджин привстал на стременах, и голос
зазвенел с веселой силой:
- Воины и нойоны, хан-отец не принимает всю добычу. Он великодушно
уступает часть добытого вам. Пусть каждый возьмет то, что может увезти на
своем верховом коне. Вы заслужили большего, и я буду помнить об этом. Я
поведу вас в другие походы, и вы получите вдвое больше того, что отдали
сегодня.
Воинский строй рассыпался, люди устремились к повозкам с захваченным
добром.
Все получилось не так уж плохо, и Тэмуджин был доволен.
- Ну что, хан-отец, сразу двинемся на твоего черного' братца, или
дадим отдохнуть и людям, и коням?
[' Х а р а - черный.]
Мелкие морщинки собрались на рябом лбу Ван-хана. Тэмуджин догадывался,
что у него сейчас на душе. Эрхе-Хара готовится к битве. Если они его разом
не одолеют, война станет затяжной, а это опасно: очухаются меркиты или
соберутся с духом тайчиуты... Придется отступить, а их отступление укрепит
Эрхе-Хара. И сам Тэмуджин немало думал об этом...
- Нам медлить нечего!- сказал Нилха-Сангун, непочтительно опережая
отца.- Я не увижу покоя, пока не вышвырнем Эрхе-Хара из наших кочевий!
- Экий ты торопливый,- с досадой упрекнул его Ван-хан,- Не подтянув
подпруги, кто вдевает ногу в стремя?
- Хан-отец, я, как и твой сын, думаю: на Эрхе-Хара надо идти сейчас.
- Почему, сын мой Тэмуджин?
- Мы побили Тохто-беки. Весть об этом сейчас летит по степи. Страх
вселяется в наших врагов. Этот страх-наш лучший воин. Сам учил меня
когда-то, хан-отец...
- Ты слишком высоко ставишь набег на меркитов, Тэмуджин.
- Хан-отец, все стоит на своем месте. Я знаю людей. Беда, которая
идет, всегда кажется больше той, что прошла. Пошли в свои кочевья людей,
пусть они шепотом устрашат нойонов и воинов.
- Ты молод, дерзок, но не безрассуден - пусть же будет по-твоему.
От обозов с добычей доносились крики, ругань. Воины метались, хватая
что подвернется под руку. Один приторочил к седлу двух живых овец, второй
- целую связку железных котлов, третий - молодую женщину, четвертый -
юртовый войлок. Мимо ехал Даритай-отчигин. Он нагрузил своего коня так,
что из-за узлов еле видна была его маленькая голова.
- Дядя,- окликнул его Тэмуджин,- ты почему так мало взял?
Даритай-отчигин повернул к нему потное озлобленное лицо.
- Постыдился бы, племянник мой хан Тэмуджин... Уравнял нас с
безродными воинами...
V
Рыжий, белоногий красавец конь закусывал удила, круто выгибал шею.
Эрхе-Хара левой рукой натягивал поводья, правой, стиснутой в кулак,
потрясал над головой.
- У-у, чесоточные овцы!..
Нойоны стояли у входа в ханскую юрту, безучастно слушали его ругань.
Поодаль толпились пешие нукеры с луками в руках. Неподвижно висели четыре
белых туга на высоких древках. И эти четыре туга, и эта большая юрта, и
эти нойоны с нукерами были его. У-у, проклятые нойоны... Легко и покорно
склонились перед ним, когда шел сюда с найманами. А сейчас так же легко
готовы склониться перед своим прежним повелителем Тогорилом-братоубийцей.
Истребить надо было всех до единого! Стоят, как каменные истуканы,
уверенные в своей неуязвимости. Рука потянулась к сабле, но, глянув на
нукеров, он понял, что не успеет зарубить ни одного из этих трижды
предателей. Закидают стрелами... Отпустил поводья. Конь вынес его из
куреня в открытую степь. За ним скакали человек десять - пятнадцать его
товарищей. С ними он был в изгнании, с ними пришел сюда, с ними уходит.
То ли ветер, то ли пыль бьет по глазам. Расплывается родная земля,
затуманиваются вершины сопок. Великий боже, где ты? Где твоя правда и
справедливость? Почему не сгинул, не издох в песках пустынь, не утонул в
реках, не пал от рук разбойных людей братоубийца хан?
Страна найманов, его вторая родина, встретила Эрхе-Хара унынием и
печалью народа: тяжело болел великий правитель, мудрый человек Инанча-хан.
Что будет со страной, если он умрет? Кто сможет заменить его?
В ханской ставке было тихо. У голубого островерхого шатра в скорбном
молчании толпились люди. Эрхе-Хара пропустили в шатер. Инанча-хан лежал на
толстых шелковых одеялах. Его лицо безобразно распухло, почернело, глаза
заплыли, из круглого рта с хрипом вырывалось дыхание, колебля редкие седые
усы. Возле хана с правой стороны на коленях стояли два его сына, Таян-хан
и Буюрук, и юная наложница тангутка Гурбесу, с левой стороны сутулился
длиннорукий, уродливо-нескладный Коксу-Сабрак, о чем-то шептались сын
Таян-хана Кучулук, хмурый подросток, и главноначальствующий над писцами,
хранитель золотой ханской печати молодой уйгур Татунг-а.
Эрхе-Хара стал на колени в ногах хана, приложился губами к одеялу. Ему
хотелось плакать. Жаль было хана. К нему он был добр... Ему хотелось
плакать и от жалости к себе - кто теперь будет покровителем и заступником?
Таян-хан? Старший сын умирающего повелителя косит узкие глаза на красавицу
тангутку, незаметно ловит ее руку с длинными, гибкими пальцами, вздыхает,
но, кажется, не скорбь выдавливает его вздохи. Таян-хан человек мягкий, не
высокомерный, но с легким, ненадежным нравом. Ему, видимо, давно уже
надоело сидеть у ложа умирающего. Его руки все настойчивее ловят пальцы
тангутки. А Буюрук? Он сердито подергивает плечами и понемногу
придвигается к Гурбесу. Придвинувшись совсем близко, ущипнул тангутку за
бедро. Она медленно повернула голову, покрытую накидкой, гневно сверкнула
большими черными глазами. До чего же красива! Маленький прямой нос,
полные, немного вытянутые вперед и слегка вывернутые губы, грешные тени
под глазами... Не зря старый хан возвысил ее над всеми своими женами и
наложницами.
Костистой рукой Коксу-Сабрак тронул Эрхе-Хара за плечо, знакам приказал
следовать за собой. Они вышли из шатра. Коксу-Сабрак провел его в пустую
юрту, сипло спросил:
- Ну, что у тебя?
- Нойоны сдавали курень за куренем. Пришлось бежать.
- Эх, ты...- Коксу-Сабрак сел, подпер руками голову.
- А что я? Не надо было уводить воинов.
- Не надо было...- печально согласился Коксу-Сабрак.- Да что
сделаешь... Эх... Подвел нас великий хан.
В юрту вошел Буюрук.
- Эрхе-Хара опять выгнали,- сказал ему Коксу-Сабрак.- И меркитов побил
Тэмуджин. Этот маленький хан становится опасным.
- Плохо. Все плохо...
Буюрук ходил по юрте, подергивая крутыми плечами, взмахом головы
отбрасывал распущенные волосы, но они тут же наползали на лицо.
Коксу-Сабрак тоже поднялся, заложил руки за горбатую спину, поворачивал
голову вслед Буюруку - узкая, похожая на хвост жеребенка, борода елозила
по немощной груди.
- Все плохо,- повторил Буюрук.- Отец еще не испустил последнего
вздоха, а брат уже примеряет ханскую шапку.
- Пропадет государство,- вздохнул Коксу-Сабрак.- Не по его голове
ханская шапка. Без стыда липнет к отцовской наложнице у его смертного
ложа. Как может править народом человек, не умеющий управлять собой?
- Она, распутная, ему голову заморочила!- крикнул Буюрук, косоротясь.-
Властвовать хочет!
У юрты, послышалось Эрхе-Хара, прошумели и стихли легкие шаги. Он
встревожился. Неизвестно, чем кончится ссора братьев. Ему лучше держаться
подальше от того и другого...
- Я пойду,- сказал он.
- Погоди,- остановил его Буюрук.- Может быть, нам позвать сюда брата и
все ему высказать? Неужели он не одумается?
- Я уже говорил с ним.- Коксу-Сабрак безнадежно махнул рукой.- Не
слушает.
- Надо прикончить змею тангутку. Велю ее задушить! Тогда некому будет
нашептывать...
Полог юрты откинулся. В нее вошли Гурбесу и Кучулук. Остановились у
порога. В тени от накидки горящими углями мерцали глаза Гурбесу. Сын
