В курене, видимо, не ожидали этого. Когда Тогорил и его нукеры были уже
далеко, за ними бросилась в погоню беспорядочная толпа воинов. Но
приблизиться они не решились, постреляли издали, не причинив никому вреда,
и повернули обратно.
Еды теперь было вволю. Наевшись свежей баранины, отдохнув, его нукеры
повеселели. Но сам он становился все более мрачным. Его угнетало, что
приходится грабить собственных подданных, что впереди ничего хорошего.
Остается одно - выжидать. Когда уйдут найманы, возможно, удастся как-то
справиться с Эрхэ-Хара. Но ждать здесь нельзя. Его обложат со всех сторон,
убьют или принудят сдаться. Надо быстрее уходить из улуса кэрэитов,
уходить как можно дальше, на время исчезнуть, затеряться в степях.
Он знал, что между владениями тайчиутов и татар пустуют огромные
пространства. Надо идти туда.
Приняв это решение, Тогорил захватил в одном из куреней большой косяк
дойных кобылиц и ушел из владений кэрэитов, запутав следы.
Кочевий на пути попадалось все меньше и меньше, а вскоре вышли и вовсе
в безлюдную степь. Он нашел место для длительной стоянки, нукеры
спешились. Измученные долгой дорогой, они радовались отдыху, как дети. С
веселым гамом ставили походные палатки, разводили огни. Вкусно запахло
жареным мясом.
И вдруг наступила тишина. Все замерли, повернув головы в одну сторону.
На них двигалась конница. Около тысячи вооруженных всадников, сбитых в
прочный строй, неторопливой рысью приближались к ним. У Тогорила сжалось
сердце. Это конец. Но он все-таки приказал нукерам построиться для
сражения.
Конница, ощетинившись копьями, быстро приближалась. Тогорил судорожно
стискивал рукоятку меча, по спине тек противный холодок. Самое страшное в
сражении - эти вот мгновения ожидания. Страх железной рукой стискивает
сердце, все тело немеет, становится чужим. Потом все это исчезает. В
горячке сражения от криков ярости, звона оружия, храпа лошадей человек как
бы забывает самого себя.
Приблизившись на расстояние полета стрелы, конница остановилась, от нее
отделился всадник на сером жеребце. Перед рядами нукеров. Тогорила он
резко остановился. Жеребец под ним приплясывал, зло грыз удила, роняя на
траву клочья пены.
- Эй вы, татарские собаки! Бросайте оружие, или мы посечем всех до
единого!
- Мы не татарские собаки! Мы кэрэиты!- крикнул Тогорил.
Всадник удивленно открыл рот.
- И верно, не татары!
Жеребец, играя селезенкой, понес его к своим.
Ряды конницы раздвинулись, вперед выехал всадник на рыжем, белоногом
коне. Выслушав посланца, он шагом направился к кэрэитам. Тогорил поехал
ему навстречу. Всадник смерил его взглядом холодных серых глаз.
- Ты кто?
- Я хан кэрэитов Тогорил. А вы?
- Мы тайчиуты. Что ты, хан, ищешь здесь, так далеко от своего улуса?
- Улус у меня отняли. Это все, что осталось,- Тогорил показал на своих
нукеров.
- Как же так?..
- А-а... Нойоны предали,- с тоскливым вздохом сказал Тогорил.
- Нойоны?- В светлых глазах тайчиута промелькнула усмешка.- Что ты
думаешь делать, хан без ханства?
- Буду возвращать то, что принадлежит мне.
- Возвращать труднее, чем терять... Хочешь пойти со мной? Я Есугей.
Иду на татар.
Какой ему смысл идти на татар? Но если он откажется, захочет ли Есугей
оставить его за своей спиной? Наверное, нет. По всему видать, этот молодой
воин совсем не дурак, чтобы допустить такую опрометчивость.
- Я пойду с вами. Но потом в свою очередь вы поможете мне.
- Не уподобляйся, хан, торговцу побрякушками,- насмешливо проговорил
Есугей.- Всему свое время.
Есугей, как видно, не очень-то верил ему. Его нукеров всунул в строй
своего войска так, что они не могли сделать ни единого незамеченного.
шага, всегда были под строгим надзором сотен глаз. Но Тогорилу пришлась по
нраву предусмотрительная осторожность Есугея.
Они приближались к татарским нутугам с бесшумностью кошки, скрадывающей
мышь. Далеко вперед уходили дозоры, ощупывая дорогу, задерживая всех
случайных путников. А потом передвигаться стали только ночью, днем
отдыхали, выставив крепкое охранение.
В рассветный час вышли на один из татарских куреней. Сотни кибиток
стояли вплотную друг к другу, образуя замкнутый круг, за повозками
теснились юрты и шатры. В курене залаяли собаки, тревожно зарокотал
барабан, засуетились люди.
Есугей издал боевой клич:
- Урагша! '
[' У р а г ш а ! - Вперед!]
- Урагша-а!- подхватили воины и ринулись на курень.
Навстречу им полетели редкие, разрозненные стрелы.
С устрашающим криком и визгом лавина всадников подкатилась к куреню, но
перед плотным рядом повозок лошади вставали на дыбы и шарахались назад.
Татары к тому времени успели собрать воинов, стрелы полетели гуще и все
чаще достигали цели. Тогорил скатился с лошади, бросился к повозкам. Его
нукеры тоже спешились, растащили телеги. В образовавшуюся дыру хлынули
тайчиуты, опрокидывая на своем пути юрты.
Вскочив в седло, Тогорил огляделся. Воины Есугея рубились в проходах
между телегами и юртами, клином рассекая курень на две части. Вершина
этого клина уже вплотную приблизилась к центру куреня - голубому шатру.
Там то появлялся, то исчезал остроконечный шлем Есугея. Внезапно сбоку по
клину ударили свежие силы. Сотни полторы татар, вооруженных копьями с
крючьями, набросились на воинов Есугея, стаскивали их с лошадей, рубили на
земле мечами. Их вел здоровенный багатур с засученными рукавами. На черном
лице блестели злобно оскаленные зубы. Татарам удалось отшибить вершину
клина, они стали сжимать в кольцо Есугея и немногих воинов, оставшихся с
ним.
Избегая стычек, Тогорил повел своих нукеров в сторону, зашел татарам в
затылок. Теперь воины-<крючники> сами оказались окруженными со всех
сторон. И это решило исход сражения. Один по одному они пали под ударами
мечей тайчиутов и кэрэитов. Последним из живых остался черный багатур. Он
прижался спиной к повозке, вращая налитыми кровью глазами, яростно
отбивался от наседавших со всех сторон всадников.
- Возьмите его живым!- услышал Тогорил крик Есугея.
Свистнул аркан. Петля захлестнулась на шее багатура, он захрипел и
упал. На него сразу же навалилось несколько воинов, крепко скрутили
веревками. Есугей свесился с седла.
- Ну что, Тэмуджин-Угэ, не ожидал встречи со мной?- Весело засмеялся,
сказал Тогорилу:- Мой старый знакомый. А ты молодец, хан! Хочешь быть моим
андой '?
[' А н д а - названый брат.]
- Быть андой такого отважного человека честь для каждого.- Сказав эту
церемонную фразу, Тогорил вдруг улыбнулся Есугею приветливо и открыто: он
был совсем не против, чтобы этот смелый человек в самом деле стал его
братом.
Сражение подходило к концу. Еще слышались удары мечей и предсмертные
крики, но это было уже и не сражение - воины Есугея истребляли всех
мужчин, способных держать оружие. Среди опрокинутых юрт, разбитых кибиток
валялись трупы, ползали раненые, лошадь с распоротым брюхом в предсмертных
судорогах дергала головой, скребла копытом окровавленную землю.
Назавтра захватили еще один небольшой курень и спешно повернули домой.
Надо было уходить, пока татары не подтянули свои силы. Перед собой гнали
тысячи голов скота, сотни телег натужно скрипели под грузом военной
добычи. Все, что не смогли взять с собой, сволокли в кучу и подожгли. И
позади них долго ввинчивался в небо столб смрадного дыма.
Есугей, оглядываясь на дым, сказал Тогорилу:
- Это еще не все.- Помолчал, о чем-то думая.- Если мы с тобой, мой
анда, мой клятвенный брат, будем всегда вместе, как две оглобли одной
повозки, наши враги содрогнутся от страха.
- Я буду верен нашей клятве,- неторопливо ответил Тогорил.- Ты
предложил стать братом бессильному изгнаннику. Это я ценю выше всего.
Верну ли я ханство или останусь одиноким бродягой - я твой анда навсегда.
- Ты будешь ханом. Если найманы ушли, мы обрушимся на Эрхэ-Хара, как
удар молнии на одинокую юрту. А придет время, мы тряхнем и найманов.
Когда огрузневшее от добычи войско подошло к улусу тайчиутов, Есугей
пригласил Тогорила ехать в свой родной нутуг налегке. Они взяли с собой
десять воинов и пленного багатура Тэмуджина-Угэ. Татарин, спеленатый
волосяными веревками, не брал в рот ни еды, ни питья, смотрел на всех с
гордой презрительностью.
- Какой багатур, а?- восхищался им Есугей.
Тогорилу было не совсем понятно, почему Есугей тащит за собой пленного,
почему так спешит в родной курень, снисходительно подумал: <Мой анда хочет
поскорее получить почести победителя>.
Есугей, однако, не торопился известить нойонов и старейшин о своей
победе. Он направился прямо к своей юрте. Но тут им овладела непонятная
нерешительность. Не спуская глаз с входного полога, медленно слез с седла,
долго копался у коновязи, привязывая лошадь. Из юрты вышла молодая
женщина, сдержанно улыбаясь, подошла к нему. Он положил тяжелые руки на ее
плечи, встревоженно заглянул в лицо.
- Сын,- сказала женщина.
- Сын? У меня сын?- Он быстро прошел в юрту.
Со всех сторон подходили люди, с любопытством смотрели на
Тэмуджина-Угэ, на него, Тогорила, тихо спрашивали о чем-то воинов,
Есугей вышел из юрты. На руках он неумело, боязливо держал берестяную
колыбель с ребенком. Мальчик сучил ногами и звонко плакал.
- Вот какой горластый!- Лицо Есугея лучилось от радости,- Мой сын! А
это, анда Тогорил, моя жена Оэлун.
Тогорил вспомнил свою жену и стиснул зубы. Давно ли он был такой же
счастливый, как Есугей...
- Отдыхайте, а вечером я всех приглашаю на пир,- сказал Есугей своим
воинам. Подошел к Тэмуджину-Угэ.- Ты наш враг, и ты умрешь. Сегодня. Но ты
отважный человек, и я назову твоим именем сына.
Х
Один из воинов Есугея по имени Хучу, едва получив разрешение на отдых,
поскакал к своей юрте. Он тоже ждал ребенка. Ему не следовало идти в
поход, оставлять жену без присмотра. Но как не пойдешь, это нойон хочет -
идет, не хочет - остается дома, а ему, бедняку-харачу, выбирать не
приходится. Когда уходил в поход, в юрте осталось в запасе совсем немного
хурута ', но он надеялся, что жена не долго будет без работы, а если она
работает - доит коров Есугея,- ей каждый день дают на пропитание молоко.
Жена у него крепкая, здоровая, лениться не любит, так что тревожиться ему,
пожалуй, незачем.
[' Х у р у т - сушеный творог.]
У его юрты перед треногой сидела старая тетушка Мулхэ, подбрасывала в
огонь сухие коровьи лепехи.
- А-а, явился,- сказала она без удивления и радости.
- Вот приехал...- чувствуя себя почему-то виноватым, сказал Хучу.- Как
тут?
- Благодаря небу все хорошо. Твоя жена сильно болела, но сейчас
ничего, поправляется.
- Кто у меня родился?
- Э-э, ты же не знаешь... Сын.
Хучу зашел в тесную, прокопченную юрту. Жена сидела на козьей шкуре,
кормила грудью ребенка. Увидела его, тихо вскрикнула, часто заморгала.
- Ну, ничего, ничего!- Он наклонился, заглядывая в личико сына,
сосущего грудь.- Ничего. Я, видишь, живой и здоровый.
- Зато я чуть не умерла. Спасибо добрым людям, не дали умереть ни мне,
ни нашему сыну.
- Теперь все будет хорошо.
Тетушка Мулхэ принесла деревянное корытце со свежим творогом. Хучу
почувствовал, как он голоден. Если бы творогу было раза в два больше, и то
бы съел до последней крошечки, но, посмотрев на худое, с заострившимися
скулами лицо жены, он есть не стал. Погладил себя по брюху:
- Я ел. Жирную-жирную баранину. Я каждый день ел баранину.
Хучу вздохнул. В походе, особенно когда возвращались назад, еды было
вволю: ежедневно Есугей выделял из добычи барана на десять воинов.
