До деревни оказалось совсем недалеко. Чуть больше километра. Это,
конечно, нисколько не удивило Ондизага. Он с самого начала знал, что
блуждает где-то поблизости. Как знал и то, что сам, в одиночку, скорее
всего обречен на долгие и бесплодные скитания по лесу и, возможно, даже на
гибель. Точно так же, как Киунга, спокойно идущий впереди Ондизага по
узкой тропинке, был бы обречен на полные опасностей скитания в недрах
насыщенного техникой Танкога, планеты, на которой Ондизаг родился и провел
детские годы. Там все было привычно и безопасно для Ондизага, как и для
любого другого коренного жителя Танкога, там любой человек был защищен от
последствий собственной глупости или неосторожности многочисленными
блокировками - и все же Киунга наверняка потерялся бы в том мире и вполне
мог погибнуть. Ведь мышление обычного человека изначально не подготовлено
к восприятию реальностей иного мира, и его реакции могут оказаться
непредсказуемыми. Здешний лес, наверняка, тоже снабжен всеми мыслимыми
системами защиты - и все же он едва не убил Ондизага, настолько чуждым
было его мышление тому, как думали и как реагировали на свое окружение
аборигены. Со временем, конечно, если не случится ничего непредвиденного,
у него выработаются все необходимые навыки, он научится мыслить так, как
мыслят обитатели Алькамы, и тогда этот лес превратится для него и для
других представителей его расы точно в такой же родной дом. Со временем
это придет. И здешние жители будут точно так же, как обитатели Танкога и
еще множества других миров не за страх а за совесть служить высшей расе
Ондизага. Они вслед за многими другими народами воспримут это служение как
свое предназначение. Так будет - Ондизаг достаточно умен, чтобы вложить
такое восприятие в их сознание.
Только выйдя на поляну перед деревней, Ондизаг понял, насколько он
устал. У него едва хватило сил дотащиться до своей жилой ячейки - но даже
крайняя усталость не помешала ему приветливой улыбкой отвечать на улыбки
встречных аборигенов. Раса Ондизага никогда не пренебрегала внешними
выражениями дружелюбия, справедливо считая, что это всегда окупается.
Впрочем, они даже и не задумывались никогда над такими вещами - просто
дружелюбное поведение было у них в крови, просто они не могли и не умели
вести себя иначе. Как рассказал по пути Киунга, в деревне совсем недавно
узнали, что он пропал в лесу, и тут же десятки аборигенов отправились на
поиски. Ведь его здесь любили. И неудивительно - раса Ондизага умела
внушать к себе любовь. Все его соплеменники воспринимали эту любовь как
нечто вполне естественное. И так же естественны были для них ответные
чувства к представителям других рас - сродни тем, что испытывают к
домашним животным или же к привычным, удобным вещам. Любовь не входила в
систему понятий, которыми описывался мир на языке расы Ондизага. Он
способен был пользоваться любовью, он способен был изображать любовь, он
даже способен был, отвлекаясь от своей высшей сущности и снисходя к
мышлению на языке какого-нибудь из низших народов, отчасти понять, что это
такое. Но все же любовь как таковая всегда оставалась для него чем-то
чуждым и внешним. Не любовь объединяла людей расы Ондизага, не она двигала
ими в покорении Вселенной. А что? Он над этим не задумывался. Думать над
такими вещами - удел Енгари Кообе. Если Ондизагу повезет, если он
когда-либо достигнет этого высшего статуса - тогда придет его черед думать
о вещах, которые движут всем сущим. Но право думать об этом еще предстояло
заработать, и Алькама могла послужить хорошей ступенью в восхождении к
высшему статусу человека расы Ондизага.
Хромая - колено совсем разболелось - он вошел в свое жилище, одну из
многочисленных ячеек, образованных выростами на корнях каких-то местных
деревьев, и рухнул на мягкое ложе. Дома, наконец-то дома, подумал он, и с
удивлением осознал, что мысль эту сформулировал на языке аборигенов.
Такого с ним раньше никогда не было, и Ондизаг ощутил что-то вроде легкой
тревоги. Но усталость оказалась сильнее, и уже через минуту он забылся в
легкой полудреме.
Долго дремать ему не дали. Вскоре в жилище вошел лекарь и, что-то
неразборчиво бормоча себе под нос, смазал Ондизагу колено какой-то
ароматной мазью и туго забинтовал его листом айяга. Боль быстро утихла -
впрочем, в этом не было ничего удивительного. Любой квалифицированный
лекарь в любом из человеческих миров мог бы справиться с этим не хуже.
Соседки принесли пищу - только что выращенные плоды дладде и горячую
кашу из сонто - его любимую еду. А после ужина поодиночке и группами стали
заходить жители деревни, и для каждого из них у Ондизага находились свои
слова, с каждым было о чем поговорить и что вспомнить. Вскоре даже память
о тяжелом, полном опасностей дне не омрачала его настроения. Он заблудился
и чуть не погиб в лесу - ведь все это было уже в прошлом. А сейчас можно
было весело посмеяться вместе с аборигенами над своими приключениями, и не
думать о том, чем они ему грозили.
Только одно не давало Ондизагу покоя. "Кейенко". Слово, оброненное
Киунгой, постоянно тревожило, и Ондизаг с трудом отгонял от себя мысль
прямо спросить кого-нибудь о его значении.
Наконец наступила ночь - время отдыха. Стены перестали светиться,
вход постепенно затянулся густой сетью не то корешков, не то побегов, а
ложе приобрело особую, свойственную только ночному времени мягкость.
Ондизаг и сам не заметил, как заснул. Нигде прежде, до прибытия на
Алькаму, не приходилось ему спать так сладко, как в последние месяцы, и
вставать по утрам столь бодрым и полным сил для новых дел. Ондизага всегда
радовало, что в самом недалеком будущем его великая раса получит в свое
полное владение прекрасный новый мир вместе с создавшими его аборигенами.
Утро начиналось с уроков. Ондизаг и учил, и учился сам. Это было
довольно обычным занятием во всех человеческих мирах для людей, пришедших
из неведомых далей. В глубокой древности люди постигли, что такой способ
общения незнакомых друг с другом цивилизаций приносит пользу всем, и эта
традиция - традиция рассылать по Вселенной странствующих учителей - была,
пожалуй, одной из немногих общих для всех почти что человеческих
цивилизаций традиций. Люди, населявшие бесчисленное множество самых
разнообразных миров, с течением времени все сильнее отличались друг от
друга. Дивергентное развитие было естественным следствием жизни в самых
разнообразных условиях. Но с древнейших времен человечество инстинктивно
стремилось к узнаванию и сближению совершенно непохожих рас. Разные по
своей сущности, цивилизации стремились найти точки соприкосновения - даже
тогда, когда не было для этого иных стимулов, кроме стремления просто
познавать нечто новое. Эта тенденция существовала еще в те далекие
времена, когда некоторые цивилизации пытались делать ставку на силу и
подавление всех непокорных. Когда же завоеватели ушли с исторической
арены, тенденция эта усилилась, и жизнь в далеких и странных мирах, долгие
скитания из мира в мир носителей незнакомых культур ни у кого не вызывали
ни удивления, ни протеста. Все миры были открыты для любого человека, и
никто не опасался за целостность своей культуры перед нашествием
чужеземцев, ибо история доказала: культура эта в значительной, если не
решающей степени зависит от условий, окружающих ту или иную человеческую
расу, и пришельцы, задумавшие поселиться в каком-то мире, очень скоро,
всего через несколько поколений становятся неотличимы от аборигенов - или
уходят.
Все пришельцы, кроме расы Ондизага.
Это была единственная, наверное, раса, которая умудрялась везде
сохранять свою сущность - и становилась Благодаря этому все большее
могущественной. Ни один завоеватель даже ценою титанических усилий не смог
бы получить на той же Алькаме и ничтожной доли того, что с полным
основанием рассчитывал принести своей расе Ондизаг. Потому что
человечество давным-давно, еще до своего выхода в пространство, достигло
такого уровня развития, когда успех любого дела зависел не от квалификации
исполнителя, а прежде всего от его совестливости и сознательности. Ни то,
ни другое невозможно проконтролировать и невозможно поэтому заставить
человека быть совестливым и сознательным, если он сам того не желает.
Ученики - по утрам учились только дети - собрались на поляне.
- Е туай китану, - приветствовал он их на языке "нкода".
- Е киантануай ки, - хором ответили дети.
И начался урок.
Собственно, это не был урок в привычном смысле. Просто разговор -
живой и веселый. Раса Ондизага отличалась умением в простом разговоре
сообщать собеседнику столь многое, что помимо его воли это навсегда
откладывалось в памяти. В этом умении и был основной источник ее силы и
могущества. И еще, конечно, в языке, сама структура которого была
наилучшим образом приспособлена для понимания лингвистических особенностей
других рас. Людям и раньше приходилось изобретать языки, позволяющие
оперировать новыми понятиями - язык математики, язык химии... Но никогда
прежде не было у людей языка, описывающего их собственное мышление. И
никогда такой язык не становился основным языком целой расы.
С детьми Ондизаг занимался недолго - часа два. Затем просто бродил по
деревне, разговаривал с людьми, наблюдал, пытался временами - довольно
неумело - помогать им в их повседневных делах.
Он уже почти готов был посеять здесь семена нового мышления. Почти
готов - но что-то ему мешало. Какая-то непонятная недосказанность все же
оставалась в его разговорах с аборигенами. Вернее даже - смутное ощущение
недосказанности. Или тень от смутного ощущения. Как ни старался Ондизаг
убедить себя в обратном, в мышлении аборигенов Алькамы все же оставалось
что-то до сих пор скрытое от его понимания, и услышанное вчера непонятное
слово служило тому подтверждением. Нельзя начинать атаку на сознание
аборигенов, пока не достигнуто полное понимание их мыслительных процессов
- эта истина на языке расы Ондизага выражались словом "аккеат". "Аккеат
туонго тэлго", - сказал себе Ондизаг. Перевести эту фразу с языка его расы
было бы невозможно.
Солнце поднималось все выше. Пришел полдень - время отдыха, и Ондизаг
вернулся в свое жилище. Вчерашние страхи и тревоги остались позади, он
думал лечь и по местному обычаю часок вздремнуть в прохладе своей ячейки,
пока минует жара, но уснуть ему не удалось. "Кейенко, кейенко..." -
звучало у него в сознании странное слово. Он стал мысленно произносить его
на самые разные лады, но оно оставалось по-прежнему совершенно непонятным,
и от этой непонятности в душе Ондизага нарастала тревога. А еще тревожнее
было то, что ему совершенно не хотелось кого-то расспрашивать о значении
этого слова. Эту странность Ондизаг отмечал за собой здесь уже не впервые.
Ощущение было такое, будто он стыдится расспрашивать аборигенов о
некоторых вещах. Но как, как он, представитель высшей, призванной
властвовать расы может испытывать чувство стыда перед низшими - или перед
теми, кому суждено стать низшими?! На языке расы Ондизага даже само
понятие такого стыда невозможно было бы выразить, и он вдруг поймал себя
на мысли, что думает о своем состоянии на языке аборигенов.
Это уже никуда не годилось.
Это могло завести его слишком далеко.
Легкая занавеска, закрывшая с наступлением жары вход, шелохнулась, и
на пороге его жилища показалась Тьяги - самая красивая, наверное, девушка,
которую он видел на Алькаме. По крайней мере, с точки зрения Ондизага.
