я ухватил счастье за самый последний, ускользающий поручень. Позади
раздался шум, мы обернулись...
Толпа у газетного стенда даже не успела дрогнуть. Со стороны Большой
Дмитровки раздался частый топот - и в мгновение все читающие оказались
окружены плотным кольцом набежавших "витязей" в черных поддевках. В руках
у каждого был аккуратно выструганный, светящийся в темноте свежим деревом
кол. Кольцо стало сжиматься, как бы выдавливая из себя время от времени
редких удачников, раздались негромкие приговоры:
- Жид... жид... жид... так, крещеный, необрезанный, выходи... жид...
опять жидовка... русская? "Слово о полку" читай. Сколько знаешь... так,
врешь, мало помнишь, стой... жид, жид, жид...
Мы свернули на Тверскую.
В это время где-то вдалеке, в стороне Рогожской и Владимирки раздался
звук, рванулся вверх - и тут же распался на эхо, несущееся со всех сторон.
Жена остановилась, в ужасе оглядываясь, поднимая голову к старым
облакам на светло-лиловом небе.
- Что это? - спросила она. - Воздушная тревога? Зачем же мы сюда
бежали, здесь хуже...
- Просто ты уже забыла, - я крепко прижал ее руку, ей трудно было
привыкать. - Это обычные заводские гудки. Видишь, короткие? Значит,
сегодня стачка продолжается и за Москву-реку не пройдешь - на мостах
танки...
Было уже почти светло. По середине улицы ехали тяжелые грузовики под
брезентом, в них сидели пятнистые солдаты. Вся колонна постепенно
втягивалась, сворачивая в Чернышевский переулок.
- Куда это их? - жена оглянулась.
- На молебен, наверное, к Воскресению на Успенском, - я не вдавался в
подробности, постепенно сама освоится. - Перед отправкой в
Трансильванию... Как положено: полковой молебен за победу православного
оружия... Идем, идем, надо спешить.
Мы подошли к площади ровно в половине восьмого, в проезд между
музеями уже почти невозможно было втиснуться. Отсюда толпа, заполнявшая
площадь, казалась сплошной и аморфной, но я знал, что сверху, если бы
можно было взглянуть хотя бы с одной из башен или с собора, стали бы видны
кольца и извилины этой очереди, плотно слипшиеся зигзаги...
Вместе с боем курантов толпа шарахнулась и отступила, мы едва успели
отскочить, чтобы нас не смяли. Теперь мы снова оказались на Манежной. Я
знал, что сейчас происходит: это со стороны Маросейки несется кортеж.
Вот они влетели на площадь - семеро всадников клином, на одинаковых
белых конях, в форменных белых полушубках, а следом - одинокий танк, в
белой же зимней окраске, с ворочающейся вправо-влево, на толпу, башней.
Вот засвистела охрана у Спасских ворот - и все, проехали, скрылись...
Рабочий день генерала Панаева начался.
- Это правда, что его сопровождают всадники? - спросила жена. -
Почему?
- Горючего нет, - ответил я. Про всадников она уже успела услышать от
кого-то... - Тише... Сейчас объявят.
Над площадью раздался мощный радиоголос:
- К сведению господ ожидающих! Сегодня в Центральных Рядах поступают
в выдачу: мясо яка по семьдесят талонов за килограмм, по четыреста граммов
на получающего, хлеб общегражданский по десять талонов за килограмм,
производства Общего Рынка - по килограмму, сапоги женские зимние, по
шестьсот талонов, производство США - всего четыреста пар. Господа,
соблюдайте очередь! Участники событий девяносто второго года и бойцы
Выравнивания первой степени имеют право на получение всех товаров, за
исключением сапог, вне очереди. Господа, соблюдайте очередь!..
- Идем, - жена дергала меня за руку. - Идем, ты же знаешь, я боюсь
толпы. Как-нибудь проживем?
- Проживем, - согласился я, и она удивилась, что я не стал спорить,
даже засмеялся.
Мы пошли домой - пошли вверх по Тверской, свернули на Неглинскую,
потом в Петровские линии... Ветер утих, тонкий снег под первым же утренним
солнцем быстро таял, заливая разбитый асфальт неглубокой водой. Мы шли вон
от площадки, к которой я добирался всю ночь и добрался живым только чудом.
Но жена не знала этого - она ведь шла только от Страстной...
Обгоняя нас и навстречу шли люди, среди них все больше попадались в
одинаковых телогрейках защитного цвета. Это были беглецы из Замоскворечья,
из Вешняков и Измайлова, из рабочих районов, где уже вовсю орудовали
"отряды контроля" - боевики Партии Социального Распределения. Там отбирали
все до рубашки и выдавали защитную форму. Там у проходных бастующих второй
месяц заводов варили в походных кухнях и разливали бесплатный борщ. И
иногда с котелком в руках в очереди появлялся сам Седых, могущественный
глава Партии, легендарный рабочий лидер...
- Проживем, - сказал я, сунул руку в карман куртки и вытащил твердый
бумажный прямоугольничек. Телефон, адрес... "...если захотите изменить
свою жизнь - милости прошу..." С трудом перегибая толстую бумагу, я мелко
изорвал карточку и швырнул обрывки на водосток. Половина из них тут же
унеслась в решетку вместе с талой грязью, остальные поплыли вдоль
тротуара...
- Смотри, - сказала жена, - какая странная машина.
Я поднял глаза. От дальнего перекрестка нам навстречу медленно ехали
разбитые "Жигули", правого крыла у них не было совсем, левое было смято,
по переднему стеклу разошлась густая сетка трещин. За рулем, как всегда
щурясь, сидел Игорь Васильевич. Сергей Иванович, сидящий на втором
переднем сиденье, высунулся в боковое окно и укоряюще грозил мне пальцем.
В руке он держал сильно ободранный никелированный "тэтэ", поэтому грозить
пальцем ему было неудобно, приходилось снимать этот довольно пухлый
указательный палец со спуска, сильно выставлять его в сторону и качать
всей кистью с большим тяжелым пистолетом.
Я покосился на жену. Близоруко щурясь, она присматривалась к едущим
навстречу. Волосы из-под вязаной шапки выбились, очки слезли почти на
самый кончик носа, неистребимый румянец пылал на щеках... И здесь у нее
был всегдашний вид посторонней. На месте она была бы, конечно, только там,
куда звал нас ночной барин... Там пьют чай с молоком, читают семейные
романы и не признают открытых страстей. Скучно, но достойно. Что ж,
телефон я вспомню, если понадобится...
- Это твои знакомые? - спросила она. - Кто это? Из "Вестника"? А что
у него в руках? Ну, что ты молчишь? С тобой невозможно разговаривать...
- Знакомые, - сказал я. - Но здесь я их почему-то совсем не боюсь...
Здесь все будет нормально. Главное - что мы уже не там.
"Жигули" подъехали совсем близко, Сергей Иванович стал опускать руку.
Я втолкнул жену в нишу, мимо которой мы как раз проходили. Когда-то здесь,
наверное, стояла каменная ваза, теперь ниша пригодилась для человека.
Я толкнул ее - и рухнул на землю, уже расстегнув кобуру под курткой,
уже готовый. Здесь я их совсем не боялся. Здесь я привык и в случае
опасности успевал лечь и прижаться к земле.
