праздник освобождения. Погромы, истребительные отряды, голод и общий
ужас... Потом, естественно, разруха, потом железной рукой
восстановление... Бывших партийных функционеров уже по ночам увозит
Комиссия. Все ради будущего светлого царства любви и, главное -
справедливости. Но... Время будет идти... Через десять лет, если доживете,
будете отвечать на вопрос: чем занимались до девяносто второго года? А не
служили в советских учреждениях? А не состояли в партии или приравненных
к ней организациях? Не ответите - сосед поможет...
- Ведь не хотели мы этого! - заорал я и закашлялся дымом. - Но
генерал же!.. Потом - генералиссимус?.. Мы побоимся крови, а он? И опять
пойдем под нож, как бараны?! По традиции...
- Не орите. Сталинцев накличете или "витязей" черноподдевочных, -
холодно посоветовал собеседник. - И что это за дрянь вы курите?
Угощайтесь...
Он протянул пачку "Галуа".
- Угощайтесь, угощайтесь, у меня пока еще есть... Да-с, ничего вы
значит, так и не поняли... Черт вас раздери, любезные соплеменники... Вы
когда-нибудь научитесь терапии-то европейской? Почему там бастуют веками -
и ничего, а у нас день бастуют, на второй - друг другу головы отрывают?
Почему там демонстрации, а у нас побоища? Почему там парламентская борьба,
а у нас "воронки" по ночам ездят? А вам, смутьянам книжным, все мало, все
мало! Подстрекаете, подталкиваете... Ату его, он сталинист! Гоните его, он
консерватор! Ну, прогнали консерваторов, а они-то - кон-сер-ва-торы! То
есть хотели, чтобы оставалось все, как было, чтобы хуже не стало...
Дождались операции? Ну, теперь крови не удивляйтесь, особенно своей.
Живой-то орган кровоточит сильнее...
Злым щелчком он выбросил свой окурок, помолчал... Я докуривал
сигарету тоже молча, забытый восхитительный вкус настоящего табака сбивал
мысли.
- Ладно, - вздохнул он, - что теперь говорить... Да вы ведь и
согласны со мною, я же вижу. Так что, если захотите изменить свою жизнь, -
милости прошу. Помогу, чем сумею. Найти меня несложно... - небрежным
движением он сунул в карман моей куртки твердый бумажный прямоугольник. -
Здесь и телефон, и адрес. На всякий случай по телефону себя не называйте,
просто попросите, кто подойдет, о встрече в известном месте. Это значит -
я буду вас ждать здесь же, в первую после звонка ночь, вот в такое же
время... Засим - желаю здравствовать.
Он повернулся и пошел к дальней лестнице перехода. Из-под пальто его
были видны вечерние брюки с атласными лампасами и лакированные туфли,
вовсе неуместные ночью в районе Страстной.
- Тут вы, конечно, немного перегнули, Юрий Ильич, - сказал Игорь
Васильевич и, как обычно, засмеялся. - Женщину под пистолетом гнать не
стоило. Тем более и пистолет-то... купленный. А вы знаете, у кого, кстати,
вы его купили?
- Дезертир, - сказал строгий Сергей Иванович. - Совершенно точно
дезертир и, как он же сам признался, расхититель военного имущества. Зря
вы рисковали, Юрий Ильич, зря...
- Мы вас, если что, конечно, в обиду не дадим, позвоним или подъедем,
если нужно, - сказал Игорь Васильевич. - Но другому бы пришлось
отвечать...
- Вот и не нужно за меня заступаться, - упрямо сказал я и придавил
сигарету в пепельнице. На этот раз мы сидели уже не в гостиничном номере,
а в какой-то квартире в одном из старых, давно вышедших из-под
капитального ремонта домов на Садовой. Квартире была полупустая, только
большой холодильник шумел в прихожей да в углу большой комнаты стояли два
казенных кресла, низкий столик и диван с одним отломанным валиком. Окна
были завешаны желтыми газетами, сквозь газеты лупило солнце... Но
пепельница на столике, естественно, имелась. - Нет уж, не надо меня
защищать, прошу вас...
- Да как хотите, Юрий Ильич, - воскликнул Игорь Васильевич, - как
хотите, мы ж понимаем, что вы человек самостоятельный, независимый,
смелый, талантливый, гордый, неподкупный...
- И вообще, - закончил Сергей Иванович, который от раза к разу
становился все строже и строже, все важнее и важнее, покрикивал и на Игоря
Васильевича, и на меня. - Но теперь вопрос другой: ну, прогнали вы эту...
даму. И дальше что? Почему же вы дальше не писали, а, Юрий Ильич?
- Что вы имеете в виду? - спросил я, чтобы как-то потянуть время,
чтобы, может, снова свести разговор к невнятице, к неконкретной
лояльности. - Вообще-то больше и не было ничего... Ну, прохожие разные...
бандиты...
- Нет, Юрий Ильич, - тут посерьезнел и Игорь Васильевич, с бандитами
все уже ясно. Вы нам напрасно не доверяете, Юрий Ильич. Времена теперь не
те, мы ж вам сесть вот предлагаем, а вы... Мы сейчас в трудном положении,
Юрий Ильич, а вы не верите. Пока с нами говорите - верите, а потом, как
уйдете, так вас кто-то и настроит против нас. Может, жена?
- Почему жена? - я чувствовал себя все увереннее по мере того, как
нарастал их напор. - Вот вы говорите, времена не те. А если снова будут
те?..
- Что ж вы думаете, Юрий Ильич, мы тогда здесь дыбу поставим, что ли?
- обиделся Сергей Иванович. - Разве можно так рассуждать? Вы же нас, лично
нас, перед собой видите? Похоже, что мы на такое способны?
- Ну, лично вы, может, и не способны, - замялся я, - но редакция в
целом...
- И никто в редакции, уверяю вас! - взялся Игорь Васильевич. - Это
все у вас старые стереотипы, как теперь говорят, образ друга... то есть
врага... А у нас теперь все кадры сменились, народ грамотный, вон Сергей
даже три института кончил, правильно, Сергей?
- Ну, - сказал Сергей Иванович. - А раньше у нас даже подполковники
не все читать умели. Вот Игорь Васильевич лично помнит одного, он даже
"расстрел" через одно "эс" писал, представляете?
- Представляю, - сказал я, и мы все втроем засмеялись. Хорошо так
засмеялись, понимая друг друга...
- Вот я и говорю, - сквозь смех произнес Игорь Васильевич, - если у
вас адресок и телефон этого... ну, который вам предлагал кое-что... если
остались, вы поделитесь, вам же и легче будет...
- Это ж ведь он и есть, - сокрушенно вздохнул Сергей Иванович, -
экстраполятор ихний. Причем тесно связанный с ихними пресловутыми
редакциями. С нашими, извиняюсь, коллегами по ту сторону исторических
баррикад. Он только числится экстраполятором, а на самом деле имеет звание
старшего редактора. Его уже один раз выдворяли даже.
- Действительно, - я ляпнул и остановился. Действительно...
- Что действительно? - Сергей Иванович быстро встал с дивана, на
уголке которого он по обычаю устроился, подошел ко мне вплотную, нагнулся
- почти лицом к лицу. Пацан этот быстро повзрослел. Губы у него уже были
не такие пухлые, а толстые щеки стали обвисать, он был все так же важен,
но уже совсем не смешон. - Что действительно? Говорите!
- Я его вроде и раньше видел... - мямлил я. - Довольно известный
экстраполятор... Представляет здесь какой-то институт. Не помню...
- А мы помним! - Игорь Васильевич тоже склонился ко мне, два этих
лица теперь были так близко к моему, что черты их даже искажались. -
Помним: Николай Михайлович Лажечников, потомок эмигрантов, Николас Лаже,
представитель института экстраполяции Европейского Сообщества, на самом
деле - старший редактор одной из редакций! Адрес, телефон! Быстрее, Юрий
Ильич!
- Я потерял, - пробормотал я. - Выронил из куртки...
И тут же атмосфера в комнате снова стала очаровательно дружеской.
- Ну, это совсем другое дело! - опять весь сморщился в сплошную
улыбку Игорь Васильевич. - Так бы и сказали! Что вы, ей-богу, Юрий Ильич?
Это ж полностью меняет дело... Потерять каждый может.
- Вот я, например, однажды шесть томов совершенно секретного дела
потерял, - засмеялся и Сергей Иванович, - когда еще молодым был...
- Точно! - хлопнул себя по колену Игорь Васильевич. - Ровно
восемнадцать лет тому назад, когда его только из полковников в стажеры
перевели, точно, Сергей?
- Так точно, - подтвердил Сергей Иванович. - Потерял - и ничего.
Потерять любой может...
- Из полковников - в стажеры, - повторил я. Ум у меня вовсе заходил
за разум.
- Ага, - кивнул Сергей Иванович, - у меня тогда еще только четыре
класса было, я вечернюю начальную заканчивал... Ну, полковник, сами
понимаете: корову через "ять" писал, одно дело знал - иголки да ногти... А
уж потом в один институт поступил, во второй, и пошло... Уже восемнадцатый
год стажером. А что? Почему вы этим заинтересовались?
- Я по-нял, - хитро протянул Игорь Васильевич. - Юрия Ильича мое
звание интересует, правильно? Так я вам скажу: майор я. В восьмой класс
перешел только что, с отличием... Еще вопросы, как говорится, будут?
- Никак нет, - ответил я. - Все ясно. А вы, Сергей Иванович,
значит...
- Как двадцать пять лет отслужу, - кивнул Сергей Иванович, - так всех
моих институтов как не бывало. Получу снова первое офицерское звание - и в
вечернюю. Арифметика, география, то-се...
- Вот так, Юрий Ильич, - заключил Игорь Васильевич. - Обновляем
помаленьку кадры. А вы думали, у нас не меняется ничего... Ну, я вижу, вы
спешите. Так что пожелаю... А найдете адресок или там телефончик -
звоните, ладно?
- Непременно позвоню, - пообещал я, решительно направляясь к двери.
- Или мы позвоним, - сказал Сергей Иванович. Оба они шли вместе со
мной, чтобы еще раз пожать мне руку. Мы нежно простились, и я вышел,
тихонько притворив за собою дверь. Перед этим я оглянулся. Они стояли
рядом и смотрели мне вслед. Выглядели они сегодня внушительно: оба были в
форме, с ромбами в петлицах и наградами, в новеньких ремнях и хорошо
начищенных сапогах.
Над Садовой желтой гарью светилось небо, жара туманила перспективу, и
бешено спешащие машины кучей заворачивали на Маяковку, стараясь прорваться
на Брестскую, пока пешеходам не дали зеленый.
Жена была дома, она сидела на кухне, перед нею лежал английский роман
и стоял стакан чая с молоком.
- Идем, - сказал я. - Собирайся. У нас уже нет и не будет времени.
Мы вышли на Страстную. Холод перед рассветом был лютый, я снова
чертыхнулся: несмотря на мои настояния, жена оделась слишком легко. И,
конечно же, брюки она надела старые! Вот порвутся здесь на третий день,
что будем делать тогда?.. Но объяснить ей это было невозможно.
- Давай пойдем... - она показала туда, где у края площади уже
собиралась небольшая толпа. Там вывешивали сегодняшние "Ведомости".
Времени у нас уже оставалось немного, но на минуту мы подойти могли.
Однако протиснуться к газете не удавалось. Стоящие сзади
переговаривались:
- Что там сегодня?
- Вроде ничего интересного... Только, говорят, "Тайная биография
генерала" сильная...
- Так и называется? Ну, они дают...
- Подумаешь, называется... Они там пишут, что он в партии состоял!
Раскопали... Вроде только в девяностом вышел... Даже в райкоме каком-то
работал.
- Не может быть... Кто б им позволил такое писать... А еще что?
- Отрывок из старой какой-то рукописи. Не то в восемьдесят восьмом
написано, не то в шестьдесят восьмом... А, говорят, сильно написано, как
будто вчера, про нас... "Невозвращенец" называется, что ли...
- А написал кто?
- Не помню...
Пробиться к газете я так и не смог. Да мне и не очень хотелось: я
точно знал, о каком отрывке речь.
- Ну, наслушалась? - я взял жену под руку. - Пошли, пошли, нечего
здесь больше делать.
Мы прошли к Тверской метров десять, когда я понял, что и на этот раз
