Игорь Васильевич высоко, до хруста заломил мне руку за спину и
несильным пинком вытолкнул меня в институтский коридор. В коридоре было
пусто, и только в дальнем конце светилась одна - ночная, дежурная -
лампочка.
Ледяной ветер нес снег зигзагами, и белые струи, словно указывая мне
путь, поворачивали с Грузин на Тверскую. Где-то в стороне Масловки стучали
очереди - похоже, что бил крупнокалиберный с бэтээра. Я вытащил из-под
куртки транзистор и ненадолго - батарейки и так катастрофически сели -
включил его. "Вчера в Кремле, - сказал диктор, - начал работу Первый
Чрезвычайный Учредительный Съезд Российского Союза Демократических Партий.
В работе съезда принимают участие делегаты от всех политических партий
России. В качестве гостей на съезд прибыли зарубежные делегации -
Христианско-Демократической Партии Закавказья, Социал-Фундаменталистов
Туркестана, Конституционной Партии Объединенных Бухарских и Самаркандских
Эмиратов, католических радикалов Прибалтийской Федерации, а также Левых
коммунистов Сибири (Иркутск). В первый день работы съезда с докладом
выступил секретарь-президент Подготовительного Комитета генерал Виктор
Андреевич Панаев. Московское время - ноль часов три минуты. Продолжаем
передачу новостей. Вчера в Персидском заливе неопознанные самолеты
подвергли очередной ядерной бомбардировке караван мирных судов,
принадлежащих Соединенным Штатам. Корабли шли под нейтральным польским
флагом, но это не остановило клерикал-фашистов. Мировая общественность
горячо поддерживает миролюбивые усилия..."
Я выключил приемник и двинулся по Тверской. По обе стороны широкой,
ярко освещенной луной улицы брели люди. По одному, по двое они шли от
Брестского вокзала вниз, к центру. Все несли сумки, у многих за плечами
были маленькие тощие рюкзаки - последняя предвоенная мода. И полы многих
шуб, курток, пальто так же оттопыривались, как и у меня, а кое-кто нес
"калашников" и вовсе - по ночному времени - открыто. Светила луна, и под
ее светом ползли, извиваясь, серебряные нити снега, и время от времени
нарастал шум и проносился по самой середине мостовой легкий танк или,
грохоча проржавевшими дырявыми крыльями, полузадохшаяся "Волга", и шли по
тротуарам люди - и легкий гул разговоров шепотом, дыхания, шарканья шагов
стоял на улице.
Я вспомнил, как когда-то, давным-давно, а если точнее - ровно десять
лет назад - я уже шел по ночной Тверской, тогда еще Горького, и цель моего
путешествия была почти такая же, что и сейчас. Мне должно было исполниться
сорок лет, было позвано огромное количество гостей, была уже куплена
водка, еще продавалась она совершенно свободно, и никто не опасался
попасть в очереди у винного в облаву истребительного отряда угловцев, но
вот не хватало нам с женой, видите ли, деликатесов к юбилейному столу. Нам
казалось, что с продуктами в магазинах плохо, что на стол нечего
поставить, что для того, чтобы достать еду, надо слишком много
хлопотать... И мы решили сделать ресторанный заказ. И, проклиная наш
постоянный дефицит всего, я шел по ночной улице в кулинарию этот самый
заказ делать. У той знаменитой кулинарии с аналогичной целью собиралась
большая очередь задолго до открытия. И как же я тогда возмущался! "Ночью!
Очередь! За продуктами!" А в заказе чего только не было - кажется, даже
мясо... Или масло... уже не помню. Может, этого не было ничего. Может, мне
приснилось это такой же лунной ледяной ночью, когда так же змеился по
мертвому городу снег и так же трещали пулеметные очереди - мне приснились
эти судки, и блюда, и что-то жареное, горячее, и обжигающий глоток водки,
и запах кофе, и гости, входящие без оружия, нарядные гости в целой
одежде...
Впереди, где-то у Страстной, грохнул взрыв. И улица мгновенно
опустела - только последние тени задрожали у стен и исчезли, влившись в
подъезды и подворотни. Я вильнул за угол, кинулся к знакомой двери - это
был старинный дом, где прошло мое детство, - снова одно из тех многих
совпадений, которым мы уже перестали удивляться в эти ночи. Дверь была,
конечно, заколочена. Я рванул с шеи автомат, повернул и примкнул штык,
подковырнул им доску...
В подъезде я был не один.
- Только стрелять не вздумай, - сказал хриплый голос, по которому не
сразу угадалась женщина. - Ты на площадь?
- Ну, допустим, - ответил я осторожно. - Вы... вы где? Я не вижу
здесь...
- Москвич, - вздохнула женщина, и мои глаза, притерпевшись, нащупали
ее силуэт. Она стояла на площадке между первым и вторым этажами и
выделялась на фоне сизого прямоугольника окна. - По выговору слышно -
москвич. А я с Днепропетровска, как он теперь?.. С Катеринослава, ага. Вот
приехала. А ты не знаешь, шо у вас тут, в этой Москве, можно достать
какой-нибудь обуви или нема? Одна суета...
- Не знаю, - ответил я гораздо суше, чем даже я хотел. - Я не
интересуюсь обувью.
- А шо ж вас интересует? - перешла "на вы" женщина. Она спустилась по
лестнице, подошла поближе. - Прикурить у вас будет?
Я прислонил автомат к стене, достал зажигалку, чиркнул. Огонек
осветил склоненное женское лицо, сигарету, пальцы...
- Ой, спасибо, - сказала женщина, выпустив дым первой затяжки. Огонек
зажигалки еще дрожал. Снизу, от моих ладоней, женщина подняла на меня
подсвеченные им глаза. Именно такое лицо я и ожидал увидеть - сколько уже
видел я их, этих южных красавиц, налетавших в столицу еще в те полузабытые
времена, когда стояли они в очередях за сапогами, не рискуя налететь на
выстрелы веером из подворотни напротив, на жестокую проверку Комиссии, на
толпу одурелых двенадцатилетних бензинщиков... Сколько раз обманывался
этими сухими, точно и тонко прорисованными лицами, сколько раз попадался
на эту комбинацию панночки и модели из хорошего журнала!..
И снова во тьме после сникшего огонька зажигалки, поплыло передо мной
это вечное лицо захватчицы - прямой короткий нос, обтянутые скулы, широко
раскрытые, серьезные и ласковые глаза.
- И шо ж сегодня на той площади будет? - задумчиво, как бы сама у
себя, спросила приезжая. - Надо сходить...
- Сегодня понедельник, - сказал я. Магия уже действовала, и вся моя
доброжелательность вместе с так и не пропавшим бахвальством осведомленного
московита пришли в движение, ринулись навстречу этому невидимому лику
обмана. - По понедельникам там многое бывает. Можем пойти вместе...
- А можно и вместе... - с легким и так складно ложащимся на
комический напев ее фраз смешком начала женщина, но договорить не смогла.
За дверью, прямо в переулке, прошумел автомобильный мотор, грохнуло и
зазвенело, и тут же - топот многих бегущих, крики: "Куда?! Стой, стой,
сука!.. Ворюга! Торгаш!.. Стой!" Мгновенно схватив автомат, я поймал в
темноте женщину за рукав - рукав был скользкий, кожаный - и взлетел вместе
с нею на этаж.
- Вот, дверь вы открыли, теперь до нас кинуться, задыхаясь,
прошептала женщина. Здесь, на площадке, окно выходило прямо в переулок. В
его синем свечении лицо женщины потеряло почти все от фотомодели и стало
совсем ведьмачьим. Я отодвинул ее в простенок, перехватил автомат
поудобнее и осторожно придвинулся к стеклу.
В переулке я увидел человек восемь. Насколько можно было разобрать,
все они были в военном, в десантных бушлатах, в беретах, стоявших лихо
торчком, но по разномастной обуви и брюкам было ясно, что это не
регулярные части.
- Афган... - севшим от увиденного голосом шепнул я женщине и не
расслышал ее ответа - то, что происходило в переулке, оглушило меня, и
смотреть я не хотел, и смотрел, не отрываясь.
Поперек переулка лежала перевернутая набок машина - кажется,
старенький "Мерседес". Судя по развороченному перед нею асфальту,
перевернуло ее взрывом гранаты, который мы слышали. Вокруг этой машины и
суетились люди в беретах. Через оказавшуюся открытой сверху дверь они
вытаскивали какого-то человека. Похоже было, что человек не особенно
пострадал - во всяком случае, он и сам старался вылезти и одновременно
вырывался из тащивших его рук... Его вытащили, двое держали его за локти,
отведя чуть в сторону. Следом из этой же двери вытащили женщину. Ее
тащили, как мертвую, - она висла на руках, складывалась, голова без шапки
и платка моталась. Вытащили и ее, посадили, прислонив к багажнику... Тем
временем двое, державшие мужчину, вывели его на середину переулка, к ним
подошел третий, держа на весу, низко, на вытянутых руках тяжелый пулемет.
Двое шагнули в сторону, мгновенно растянув руки мужчины крестом, третий,
не поднимая пулемета, упер его ствол в низ живота распятого, ударила
короткая очередь. К стене противоположного дома полетели клочья одежды...
Женщина сползла вдоль багажника и легла на мостовую, будто устроилась
спать - подтянув ноги калачиком.
Через мгновение убийц в переулке уже не было.
- Та шо ж такое, шо ж это такое?! - услышал я и снова обнаружил
женщину, глядящую рядом со мной в окно. - Шо ж оно творится в вашей
Москве, шоб она уже сгорела!..
- Надо уходить отсюда, - сказал я. - Через пятнадцать минут здесь
будет Комиссия, они начнут обыскивать подъезды и чердаки, нам конец...
- Какая еще комиссия, - женщина, плача, упиралась, я тащил ее с
лестницы, - какая комиссия, поубивают тут, в той Москве!..
- Комиссия Национальной Безопасности, неужели вы и этого не знаете? -
бормотал я на ходу. - Идемте, идемте быстрее!
Мы приоткрыли дверь, но было уже поздно. С двух сторон в переулок
въехали машины - полицейский микроавтобус и черная "Волга" c красным
мигающим огнем на крыше. Вспыхнули фары, захлопали дверцы, люди в серой
полицейской форме и в штатских куртках выскочили и выстроились двумя
цепями, перекрыв перекрестки. Я прикрыл дверь. Автомат в моей руке блеснул
в проникающем с улицы свете все еще примкнутым штыком...
- Все, - сказал я. - Все, сейчас они пойдут по домам...
Женщина молчала, было слышно только ее дыхание, громкое дыхание
потерявшего себя человека.
- Погодите, - я сказал это слишком громко и вздрогнул. - Погодите! А
как вы попали сюда? Дверь же была забита...
- Та есть же там сзади другая. - Женщина вспомнила, рванулась, и я,
не выпуская ее кожаного рукава, рванулся за ней. Как же я забыл этот
черный ход?! Хотя, кажется, раньше он был заперт...
Мы оказались во дворе - собственно, это был даже и не двор, а просто
другая улица, но здесь стояли железные помойные ящики, чернел остов давно
разбитой машины - это была изнанка некогда шикарного дома, выходящего на
Тверскую. Снег не полз под ветром, не змеился - он уже лежал, скопившись
невысокими волнами первых сугробов с наветренной стороны помоек и ящиков.
У одного из подъездов богатого дома маячила фигура - человек в красной
нейлоновой куртке шагал у подъезда взад и вперед, как часовой. Мы прошли
близко, я увидел молодое лицо, совершенно седые длинные волосы бесполого
существа, услышал бормотание: "Она выйдет - а я тут. Она выйдет - а я тут!
Она выйдет - а я..."
Я вспомнил, что в этом подъезде жила некогда знаменитая певица, здесь
всегда толпились безумные поклонники. Этот сумасшедший, похоже, бродил
здесь с тех самых пор. Может, он и не знал, что кумир его давно уже поет
для пассажиров парома, возящего, в основном, футбольных болельщиков между
Англией и Данией. Однажды какой-то буйный бритт швырнул в нее банкой
из-под пива - он был огорчен проигрышем ливерпульцев. Би-Би-Си передавало
об этом с глумливым сочувствием...
Мы уже шли по Садовой. Сзади остались черные руины "Пекина", миновать
