кулак трубкой, но сама поза дяди Сандро, выражающая дерзостную преданность,
и эта трогательная беззащитность раскинутых рук и слепота гордо закинутой
головы и в то же время тайное упрямство во всей фигуре, как бы внушающее
вождю, мол, не встану, пока не благословишь, заставили его улыбнуться.
В самом деле, положив трубку на стол и продолжая улыбаться, он с
выражением маскарадного любопытства стал развязывать башлык на его голове.
И когда повязка башлыка соскользнула с лица дяди Сандро и все увидели
это лицо, как бы озаренное благословением вождя, раздался ураган неслыханных
рукоплесканий, а секретари райкомов Западной Грузии еще более удивленно
приподняли брови, хотя казалось до этого, что и приподымать их дальше
некуда.
Сталин, продолжая держать в одной руке башлык дяди Сандро, с улыбкой
показывал его всем, как бы давая убедиться, что номер был проделан чисто,
без всякого трюкачества. Он жестом пригласил дядю Сандро встать.
Дядя Сандро встал, а Калинин в это время взят из рук Сталина башлык и
стал его рассматривать Неожиданно Ворошилов ловко перегнулся через стол и
вырвал из рук Калинина башлык. Под смех окружающих, он приложил его к
глазам, показывая, что в самом деле сквозь башлык ничего не видно.
-- Кто ты, абрек? -- спросил Сталин и взглянул на дядю Сандро своими
лучистыми глазами.
-- Я Сандро из Чегема, -- ответил дядя Сандро и опустил глаза.
Взгляд вождя был слишком лучезарным. Но не только это. Какая-то
беспокойная тень мелькнула в этом взгляде и тревогой отдалась в душе дяди
Сандро.
-- Чегем... -- задумчиво повторил вождь и сунул в руку дяде Сандро
башлык. Дядя Сандро отошел.
-- Какая точность, -- услышал он голос Калинина. Поглаживая бородку,
Калинин ласково кивнул в сторону дяди Сандро.
-- Солнце видно и сквозь башлык, -- важно заметил Ворошилов, отрезая
ухо жареного поросенка. Покамест он возился над ухом, поросенок выпустил изо
рта зажатую в нем редиску, и она покатилась по сто ту, что очень удивило
Ворошилова. Он настолько удивился, что, оставив вилку в недорезанном ухе
поросенка, стал искать закатившуюся между блюдами и бутылками редиску.
Тут только дядя Сандро обратил внимание на то, что сидящие за столом
уже порядочно выпили. Теперь он присмотрелся к ним своим наметанным глазом и
определил, что выпито уже по двенадцать-тринадцать фужеров.
Дядя Сандро говаривал, что умеет определить по внешности застольцев,
сколько они выпили с точностью до одного стакана При этом он пояснял, что,
чем больше людей за столом и чем больше они пьют, тем точнее он мог это
определить Но это еще не все Оказывается, точность определения повышается с
выпитым вином не беспредельно После трех литров, говаривал дядя Сандро,
точность определения снова падает.
...Платон Панцулая стоял перед сдвоенным кипарисовым строем своих
питомцев. Сейчас они должны были спеть песню о красных партизанах "Кераз".
Все шло как нельзя лучше, поэтому Панцулая не спешил, давая танцорам
отдышаться.
-- Тебе хорошо, -- говорил дяде Сандро земляк по району, -- теперь ты
обеспечен на всю жизнь...
-- Да брось ты, Махаз, -- скромничал дядя Сандро.
-- Да ты что? -- не глядя на него, распалялся Махаз. -- Подкатить к
самому Сталину, да еще прикрыв лицо башлыком! Да такое и немец не придумает!
Да, дядя Сандро прекрасно понимал, что этот блестящий номер не только
выдвигает его на первое место в ансамбле, но и окончательно укрепляет его
комендантские полномочия. Теперь-то управляющий, конечно, не посмеет лезть к
нему с дурацкими расспросами насчет дров.
Когда начали петь партизанскую песню "Кераз", дядя Сандро только делал
вид, что поет, слегка открывая и закрывая рот по ходу мелодии. Это была
первая, маленькая, дань за его подвиг. Пока они пели, Лакоба, наклонившись к
Сталину, что-то ему рассказывал и, судя по тому, что он и Сталин несколько
раз бросали взгляд в его сторону, дядя Сандро, сладко замирая, почувствовал,
что говорят о нем.
А когда Нестор Аполлонович сжал кулак и взмахом руки что-то показал,
дядя Сандро догадался, что он рассказывает ему о молельном дереве и жест его
означает, что по дереву надо было ударить чем-нибудь, чтобы оно прозвенело:
"Кум-хоз..." Во всяком случае, Сталин в этом месте рассказа откинулся и стал
хохотать, за что Калинин его слегка толкнул, показывая, что он мешает
ансамблю. Тогда Сталин перестал смеяться и, наклонившись к Калинину, стал
ему, как догадался дядя Сандро, пересказывать эту же историю. Дойдя до
места, где надо было показать, что дерево ударяли, он несколько раз рукой,
сжимающей трубку, сделал энергичное движение. Тут Калинин не выдержал и,
тряся бородкой, зашелся в хохоте, после чего уже Сталин пригрозил ему,
показывая, что он своим хохотом мешает ансамблю.
Взяв в одну руку рог, а в другую бутылку с вином, Сталин встал и пошел
к танцорам.
Нестор Аполлонович что-то шепнул жене и она, подхватив со стола блюдо с
жареной курицей, поспешила за Сталиным. Не успел Сталин подойти к танцорам,
как тут же очутился директор санатория. Он попытался помочь Сталину, но тот
отстранил его плечом и сам, налив полный рог вина, подал его Махазу.
Тот приложил одну руку к сердцу, другой принял рог и осторожно поднес
его к губам. И пока он пил, приложившись к рогу, Сталин с удовольствием
следил за ним и методично говорил ему, рубя маленькой, пухлой ладонью
воздух:
-- Пей, пей, пей...
Это был литровый рог. Директор, приняв у Сталина пустую бутылку,
поставил ее на стол и прибежал с новой. Он взял у Сарьи блюдо с курицей,
чтобы придерживать его, пока она будет разрезать курицу. То ли от смущенья,
то ли от того, что блюдо покачивалось в руках у директора, Сарья неловко
орудовала вилкой и ножом. На смуглых щеках Сарьи проступил румянец, директор
начал задыхаться.
Между тем Махаз опорожнил рог, перевернул его, чтобы показать свою
добросовестность, передал дяде Сандро. Сталин, заметив, что закуска
запаздывает, махнул рукой и, решительно, обеими руками взяв курицу за ножки,
с наслаждением, как заметил дядя Сандро, разорвал ее на две части. Потом
каждую из них разорвал еще раз. Жир стекал по его пальцам, но он на это не
обращал внимания...
Дяде Сандро показалось, что левая рука вождя двигается не совсем ловко.
Уж не сухорук ли, подумал дядя Сандро и, осторожно присматриваясь, решил:
да, немного есть... Вот бы его свести с Колчеруким, подумал он без всякой
видимой причины. Вообще дядя Сандро почувствовал, что эта небольшая
инвалидность как-то снизила образ вождя. Чуть-чуть, но все-таки.
Взяв мокрой рукой куриную ножку, Сталин подал ее Махазу. Тот опять
склонился, принимая ножку и пристойно надкусывая ее.
Директор попытался было налить в рог, но Сталин опять отобрал у него
бутылку и, обхватив ее скользящими от жира пальцами, наполнил рог и отдал
пустую бутылку директору. Тот побежал за новой.
-- Пей, пей, пей, -- услышал дядя Сандро над собой, как только поднял
рог. Дядя Сандро пил, плавно запрокидывая рог с той артистической
бесчувственностью, с какой должен пить настоящий тамада -- не пьет, а
переливает драгоценную жидкость из сосуда в сосуд.
-- Пьешь, как танцуешь, -- сказал Сталин и, подавая ему куриную ножку,
посмотрел ему в глаза своим лучезарным женским взглядом, -- где-то я тебя
видел, абрек?
Рука Сталина, подававшая куриную ножку, вдруг остановилась и в глазах у
него появилось выражение грозной настороженности. Дядя Сандро почувствовал
смертельную тревогу, хотя никак не мог понять, чем она вызвана. Он понимал,
что Сталин ошибается, что он-то, Сандро, запомнил бы, если бы видел его
где-нибудь.
Ансамбль, и без того молчавший, окаменел. Дядя Сандро услышал, как
челюсти Махаза, жующие курицу, остановились. Надо было отвечать. Но нельзя
было отрицать, что Сталин его видел, и в то же время еще страшнее было
согласиться с тем, что он его видел не только потому, что дядя Сандро этого
не помнил, но главным образом потому, что Сталин приглашал его принять
участие в каких-то неприятных воспоминаниях. Это он сразу почувствовал.
Могучий аппарат самосохранения, отработанный на многих опасностях,
провернул за одну-две секунды все возможные ответы и выбросил на поверхность
наиболее безопасный.
-- Нас в кино снимали, -- неожиданно для себя сказал дядя Сандро, --
там могли видеть, товарищ Сталин.
-- А-а, кино, -- протянул вождь, и глаза его погасли. Он подал куриную
ножку: -- Держи. Заслужил. Снова забулькало вино, переливаясь в рог.
-- Пей, пей, пей, -- раздалось рядом.
Дядя Сандро надкусил куриную ножку и слегка зашевелил шеей, чувствуя,
что она омертвела, и по этому омертвению шеи узнавая, какая тяжесть с него
свалилась. Ну и ну, думал дядя Сандро, как это я вспомнил, что нас снимали в
кино? Ай да Сандро, думал дядя Сандро, хмелея от радости и гордясь собой.
Нет, чегемца не так легко укусить! Неужели мы с ним где-то встречались?
Видно, с кем-то спутал. Не хотел бы я быть на месте того, с кем он меня
спутал, думал дядя Сандро, радуясь, что он -- Сандро Чегемский, а не тот
человек, с кем его спутал вождь.
Сталин уже подавал рог последнему танцору в первом ряду, когда к нему
подошел Нестор Аполлонович.
-- Может, пригласим их за стол? -- спросил он.
-- Как скажешь, дорогой Нестор, я только гость, -- ответил Сталин и,
приняв у Сарьи салфетку, стал медленно и значительно, как механик,
закончивший работу, вытирать руки. Бросив салфетку в опустошенное блюдо, он
пошел рядом с Лакобой к столу упругой, легко несущей свои силы походкой.
Участников ансамбля рассадили за банкетным столом. Тех, что получше,
рядом с вождями, тех, что попроще, рядом с секретарями райкомов Западной
Грузии. Над банкетным столом уже подымался довольно значительный шум.
Островки разнородных разговоров начинали жить самостоятельной жизнью.
Вдруг товарищ Сталин встал с поднятым фужером Грянула тишина, и через
миг воздух очистился от мусора звуков.
-- Я подымаю этот бокал, -- начал он тихим внушительным голосом, -- за
эту орденоносную республику и ее бессменного руководителя...
Он замер на долгое мгновение, словно в последний раз стараясь взвесить
те высокие качества руководителя, за которые он однажды его удостоил сделать
бессменным. И хотя все понимали, что он никого, кроме Лакобы, сейчас не
может назвать, все-таки эта длинная пауза порождала азарт тревожного
любопытства: а вдруг?
-- ...моего лучшего друга Нестора Лакобу, -- закончил Сталин фразу, и
рука его сделала утверждающий жест, несколько укороченный тяжестью фужера.
-- Лучшего, сказал, лучшего, -- прошелестели секретари райкомов,
мысленно взвешивая, как эти слова отразятся на тбилисском руководстве
партией, а уж оттуда возможным рикошетом на каждом из них. При этом брови у
каждого из них продолжали оставаться удивленно приподнятыми.
-- ...В республике умеют работать и умеют веселиться...
-- За здравствует товарищ Сталин! -- неожиданно вскрикнул один из
секретарей райкомов и вскочил на ноги.
Сталин быстро повернулся к нему с выражением грозного презрения, после
чего этот высокий и грузный человек стал медленно оседать. Словно уверившись
в надежности его оползания, Сталин отвел глаза.
-- Некоторые товарищи... -- продолжал он медленно, и в голосе его
послышались отдаленные раскаты раздражения. Все поняли, что он сердится на
этого секретаря райкома за его неуместное прославление Сталина.
Берия заерзал и, на мгновение сняв пенсне, бросил на него свой
