где качаются тонкие черные линии. Целительные капли. Стонет,
скулит что-то.
Вижу хрестоматийного лыжника. У него детское жестокое
лицо, он идет по чужой выверенной лыжне. Целебные капельки.
Отдаю долги, не ощущая холода. Едет колесница. Постаревшие
дети, отсыревшие спички.
Кружка с горячим чаем стоит у меня на подоконнике, пью
его и наслаждаюсь. Прекрасная девушка выгуливает собаку породы
афган. Поднимаю кружку в знак приветствия. Она смущается. Она
исчезает. Музыки нет, только шипение и дурные рифмы со
смещенным центром. Мне нравится оранжевая шароварность.
Вчерашний острый, ясный, чистый по сути дела тупой, тусклый и
грязный -- полосы и сосредоточенность на лужах и комьях.
Девушка возвращается. Она уже без собаки. Она
очаровательная. Я вчера допоздна смотрел телевизор. Он заразил
меня. Целебные капельки. В кремовых казематах слышно их
журчание.
Механические маньяки делают вид, что им тоже приятно.
Братцы, да очнитесь же! Но светящиеся консультанты умеют
завлекать в свои сети: спорьте или соглашайтесь, ноль или
единица. "Не совсем так", "Ну, не совсем так" Смогут ли их
оживить волшебные капли весны? ... Это вовсе не спрятанная
где-то в темных закоулках старинная аптека, где можно купить
только яд -- в этом помещении с низким потолком стоят над
распростертым телом Гарпия и Сфинкс -- два эскулапа. Видно, как
они небрезгливыми своими лапами извлекают из груди пациента
какую-то желтую коленчатую трубочку, в которой живет ручейник.
Потом -- в потайную дверь и комната, в которой человек
что-то ест. Он ест яблочный пирог и рога его колышатся от
удовольствия. Другая дверь и фигура в капюшоне в сыром
подвальчике торгует разными книгами. На обложке одной --
зловещая Афродита с пустыми глазницами, на другие уже не
хочется смотреть. Рядом -- низкие прилавки с какими-то лезвиями
и буравами. По узкой булыжной вечерней синей улочке -- еще в
какой-то дом, где запыленные портреты и остановившиеся часы с
маятником и стоит коричневый комод. Около окна -- старый черный
стол.
На столе лежит клочок бумаги. Это фрагмент письма.
"Почему мы избегаем таких мест, как это? Здесь не видно
далекого неба. Черный мраморный с синими прожилками пол. Далеко
разносится шелест одиноких шагов по мрамору. По каменным
спокойным ступеням -- к рассыпающимся в труху странным
предметам, которые хранятся в каменных нишах -- мумии и чучела
и непонятная конструкция из блестящей проволоки и маленьких
шариков. Это не музей. Древняя пыль на каменных полках,
старинные надписи... Пройдет морщинистый старик с молчаливым
внуком мимо пористых священных экспонатов и больше никого.
Время здесь протекает незаметно и неслышно, как черная страшная
собака. Где-то высоко тревожно поют птицы, но здесь -- гулкая
тишина... ".
После этой комнаты -- в богатый дом с люстрами и
зеркалами, где спрятана маленькая белая комната без окон и
сидит на скрипучей кровати обреченный человек, одетый в белое.
Он сидит и смотрит целыми днями в стену. Все в доме знают, что
он обречен, но не подают вида... Это -- тот самый больной,
которого старательно умерщвляют сейчас Гарпия и Сфинкс.
Предложения, имеющие оболочку, гибкую и скользкую,
имеющие по три тонких хвоста, пытались влиять щупальцами своих
слов и зародышами букв на увиденный незнакомцем замок.
Сжимающееся мудрое условие пузырилось как красное тесто.
Незнакомцу вдруг стали понятны все загадки, он узнал
все лица и вспомнил многие голоса. Замок был населен уже
знакомыми существами. Где-то выделилась фраза "Что это за
цифра". Он сидел на мягком кожаном сиденьи, и видимо, задремал.
Выглянул в качающееся окно и понял, что уже поздно. Несгибаемая
логика была повсюду. Все размечено стрелками.
Соседи молчали. Он попал в незнакомое место. Абстракция
утрачивала свою красоту и становилась разбитым аквариумом.
Мелькали огни, туннели, номера, лица в холодной чужой ночи.
Знаете, я, кажется, понял Вашу проблему...
Там много, много проводов. Наверное, это станция.
Ночью, через сплетения рельсов, блестящие, как зубы хирурга,
приходят двое в зимний лес. Редкие деревья, и вроде знаешь
путь, но лес какой-то другой. В нем -- свалка.
Очень много бумаги, валяются ржавые кровати, консервные
банки. Эти двое, пришедшие в лес, уже начинают опасаться, что
не найдут маленький оранжевый домик со странной табличкой. Но
они находят этот домик. Рельсы вокруг него приподняты, провода
низко гудят.
Они заходят в домик -- домик представляет собой
магазин. Одна половина заставлена откидными креслами. Часть их
уже занята. Разменивают деньги на жетоны, Потом -- длинный
зеленый коридор и оказываюсь перед величавым зданием с серыми
колоннами.
Возникает чувство, что когда-то был здесь в детстве.
Это-банк. Ездят огромные игрушечные автобусы с пластмассовыми
колесами. Не помню, но кажется, что у них всего одно окно.
Долго сижу на скамейке, пока не подсаживается
вкрадчивый гражданин. Что-то выспрашивает, поддакивая. Лукавый
человек одет в простую, невыразительную одежду. Чем же он
опасен для меня? Тем, что я забуду дорогу обратно, если буду
долго с ним говорить.
Все добрые воспоминания моей жизни и какие-нибудь
нехорошие острые моменты, которые, оказывается, я тоже ценю --
может украсть этот человек. Я прогоняю его. Я ничего не забыл!
Во вселенной все готовятся к грандиозному ремонту.
Старик-хозяин, сросшийся с прибором ночного видения, вызвал
откуда-то снизу маляров. Отодрали старые обои с бездарно
нарисованными звездами, два низкорослых мастера приволокли
новые, такие же бездарные шедевры. Наскоро, тяп-ляп, на рыбий
клей, матерясь и куря вулканические папироски.
А здесь что у нас будет? Больное воображение
подсказывает песчаную лужайку с воронками, дисками и кратерами.
Посередине должен стоять палач в кожаном фартуке. Бутафорский
топор, бутафорский пень. Сбоку -- гадалка с черными картами.
Подходит к ней скрипач. Она ему вынимает не глядя карту с
топориком.
Скрипач играет реквием. Он его вообще-то слишком часто
играет. Шестеренки заставляют двигаться чьи-то босые ноги. Они
подходят к крылатому силуэту в капюшоне. Стоп, стоп. Откуда все
это взялось? Еще не закончен ремонт. Переделывают суфлерскую
будку, шьют новый занавес. Он должен быть красный.
Ну, ладно, построите вы театр, а что дальше? Следующим
пунктом идет математическая башня, начиненная крошечными
кельями теорем. Она резкая, пронзительная, скрипучая,
внизу-магазинчик, где продают роговые очки. В ней мы поселим
скрипача. Его реквием должен пробудить в ней жизнь. Маляры
состоят из пятен, под беретами у них-рога, они неплохо делают
свое дело, и к вечеру, пожалуй, все будет готово.
-- "Ты ищешь волшебную карусель"- спросила старуха. Он
покосился на ржавую косу, которую та с готовностью держала. Под
плащом у него был синий удивительный кувшинчик. Старуха про это
знала. Он посмотрел в ее тусклые пустые глаза и ему стало
смешно.
Хрупкое костлявое созданье, древнее и дряхлое, седое,
как зола, было поставлено охранять волшебную карусель. Она
скрипела, когда говорила и дышала со свистом. Он почувствовал,
что недооценивает старуху. Он вдруг вспомнил свои отмороженные
пальцы, как долго трясся в различных трамваях, лежал в
больницах, сидел в тюрьме. Вспомнил своих друзей, превращенных
в существ. За этой дверью -- свобода и никогда не будет гнили,
сквозняков, переездов и плесени. Там -- его мечта.
В мире ничего не меняется, только иголки быстрых и
медленных клавесинов втыкаются радостно и податливо, создавая
на мозговой глине какие-то свои волны.
В волнах этих редкими письменами возникают и пропадают
корабли образов, рождаются и умирают колонии вспышек и трубными
звуками на охоту собираются по умершим желтым листьям всадники
и псы и только фигура в капюшоне идет непонятая сквозь редкие
деревья с черными голыми тонкими ветвями, идет и несет в белых
руках то ли таинственную книгу, то ли песочные часы- все
скрывает туман.
На небесной скатерти уже расставлена поминальная посуда-
сверкают неведомые графины, оправленные серебром, сброшены на
одно громадное блюдо громко хрустящие фрукты и ярко-розовая
ветчина, вилки, ложки, ножи звенят в жадных ручищах
таинственных гостей.
Но самое главное еще не подано. Самое главное блюдо
впереди. А ты жди своей участи и только можешь смотреть, как у
них капает слюна из безобразных ртов, слушай их утробные голоса
и ощущай страх. Но сегодня гости, кажется, настроены
благодушно. Они самодовольно, с достоинством жрут, вбирая в
себя и мясо, и рыбу и куски скатерти и плечо соседа. Белое и
черное мелькает. скрипят кости и мебель. Подали горячее в
фарфоровой супнице. Ну, что вы все сгрудились. Всем хватит.
Жрите.
Был шикарный летний вечер. В распахнутые окна влетало
граммофонное танго. Люди радостно гуляли и подставляли лица
ветерку. Лакированные авто весело проезжали по главной улице.
Щебетали птицы, сидя на длинных ветвях зеленых тополей. Небо
было нежно-голубого цвета, было по-настоящему здорово слышать
далекий смех. Как пахли свежие цветы в радостном городе-яблоке!
Но скоро все закончится, ибо только что на унылой пустоши с
синими буквами в белом небе родились двое-мертвец с желтым
ощерившимся ликом и синий, обстоятельно все вбирающий в себя,
демон. Они пока не видят две фигурки у памятника. Но знают,
где, в какой стороне, находится настоящий мир, мир хозяина. У
них большая сила. И он знает об этом и готов к великой битве.
Что ж, будем драться, господа!
Снова в руках у шизоида божественный символ власти.
Правда, пока он один. Еще нет унылой толпы, которая будет
безглазо смотреть на бессмертного бессмысленного шизоида и на
жезл в его руках.
Серым свечением будет отмечено каждое лицевое пятно и
недоумевающая глухая истина поселится в каждой горошине. В
уродливых коробках наспех сколоченных миров пустит корни ее
тоненький побег. Все станет возможно тогда. Сверкнут своими
анатомиями механизмы, затрясутся, танцуя.
Зрители и танцоры -- единый чудовищный театр. Статуи
величаво сидят с биноклями в партере, ничему не удивляясь,
пожирая сцену. Трещины поселились во времени. Ритмично качается
маятник, сыплется песок...
В бензобаке его головы возникла крошечная искорка детских
воспоминаний... Этого было достаточно. Дрянные осколки и брызги
развалившейся от взрыва конструкции лежали везде, их седые
доверительные черты непостижимым образом продолжали шептать
незначащие словеса, которые никогда не были никому так важны,
как этому старому дураку. "Я собрал богатую библиотеку, но
видно, в этой жизни мне не удастся прочитать эти книги" Сейчас
он был везде и в то же время нигде. Где-то расстроилась его
дочь. Когда она увидит этот беспорядок, она расстроится еще
больше.
Сегодня мы купили новые мечты. Вслепую, наощупь,
оцениваем их прохладную радужную бархатистость. На них вышиты
райские птицы. Мечты чем-то напоминают мне изящные занавески.
Они действительно новые -- Судьба продала их без заплат и
складок. Повесь их на окно и начнется магия.
С тобой сегодня говорила зловещая женщина со сверлящим
взглядом -- шторы-мечты помогут тебе забыть ее. Чудесные горы и
спелые золотые круги нарисованы на этих занавесках. Мягко и
плавно изображена на них быстрая лента, исчезающая вдали.
