подлинной власти и серьезной работы.
Отчего, подумать, он вдруг схватился за это дело с беглым наркомом?
Потому что сразу почуял серьезную за ним подоплеку.
Сколько заметных людей арестовали за последний год, не считая
предыдущих? Страшно сказать.
А сколько из них не то чтобы оказали прямое сопротивление, просто
повели себя как нормальные, шлющие инстинкт самосохранения люди?
Ноль целых хрен десятых.
Почему?
И что такого в этом Шестакове, что позволило ему "переступить"?
Биография? Заковский задумался.
Нет, настоящие белогвардейские, английские и всякие прочие агенты в
гражданскую войну и позже вели себя как положено. При опасности пытались
скрыться, при задержании отстреливались, попав в камеру, либо молчали на
допросах, либо врали, изворачиваясь. Или же если просили о пощаде,
пытались убежать или шли на сотрудничество, то все равно соблюдали некие
общепринятые в профессии правила.
Со "своими" все было совсем иначе.
Но вот Шестаков... Он явно "свой", отнюдь не профессионал тайной
войны, но нарушил правила, ты с в номенклатуре (или кем-то для
номенклатуры определенные). Тухачевский же не поднял на свою защиту
войска Приволжского округа. Ягода не взбунтовал четыре с лишним тысячи
верных ему чекистов центрального аппарата, включая роту боевиков
спецназначения, специально натасканных на политические убийства.
Хотя не мог не догадываться об уготованной ему участи, и
большинство его людей вслед за ним пошли в распыл в подвалах их же
родной Лубянки.
Десятки резидентов загранразведки покорно вернулись в Москву на
расправу по вызову, за исключением Орлова, Кривицкого, еще двух-трех
функционеров низшего ранга. А этот?! Так приличные люди не поступают!
Тут крылась тайна.
Первая - кому и зачем вообще потребовалось изымать крайне лояльного
и безусловно нив чем не замешанного наркома? Принципы игры Заковский
знал, научился угадывать или вычислять не только причины и поводы, но
даже и сроки" когда придет очередь того или иного видного
государственного лица. О мелочи, о "пехоте" речи не шло, там на самом
деле работал закон больших чисел, "лес рубят - щепки летят", как
сформулировано на самом верху.
Таких, как Шестаков, - не брали. Наоборот, на них делалась ставка.
Примеры? Тьма. Косыгин, Тевосян, Ванников. Это технари.
Кузнецов, Жуков Смушкевйч, Рычагов - из военных. Молодые,
профессионально подготовленные, практически безыдейные - в смысле, что
не имеют собственных политических убеждений, помимо нынешней -
генеральной линии.
Разве мог лояльный, очевидно безвредный для Сталина нарком вдруг
показать такие зубы?
Длинные, острые, ядовитые.
Что, так вот, совершенно случайно, для количества или личной
неприязни, внесли товарища Шестакова в реестрик, вон вдруг и оказался
настоящим резидентом чьей-то настоящей разведки, прошедший полный курс
спецподготовки, которая позволила перебить опергруппу и скрыться со всем
семейством.
Если да - то где, в какой стране и в какое время он мог успеть
пройти такую подготовку, если за последние десять лет выезжал в
загранкомандировки всего три раза, на неделю-другую, и все время
находился под плотным присмотром, а здесь, на Родине, работал, как все,
восемнадцать часов в сутки, без выходных и отпусков.
Не рядом, получается...
Опыт подсказывал Заковскому, что это абсурд. По всем канонам и по
любой логике. Он имел дело и с профессиональными диверсантами, и с
агентурными разведчиками, знал, сколько времени и сил отнимает не только
первоначальная подготовка, но и постоянное поддержание должной формы.
Даже простой скрипач, не поиграв месяц, теряет квалификацию, что же
говорить о настоящем разведчике-диверсанте?
Тогда можно предположить чью-то серьезную, многоходовую операцию
вокруг означенного Шестакова, чуть ли не аналог давних, вошедших в
анналы "Треста" и "Синдиката".
В нынешние примитивные времена, когда стало обычным просто
арестовывать любых нужных людей, хоть членов Политбюро, хоть самого
наркомвнудела, а потом уже лепить вокруг них любое нужное дело, возможна
ли такая комбинация? Заковский решил, что вряд ли. И кто бы ее смог
осуществить так, чтобы даже он, первый замнаркома по оперработе, о ней
не подозревал?
Значит, здесь нечто такое, чего в пыточных камерах не
сконструируешь...
Заковский потер высокий, пересеченный трем продольными складками
лоб, расстегнул крючки воротника.
Встал, подошел, разминая папиросу, к высоченному окну, выходящему
на площадь имени основателя органов, присел по старой привычке боком на
подоконник, поджав под себя ногу в сапоге тончайшей, перчаточной кожи. С
шестого этажа открывалась перспектива улицы 25-го Октября, упирающейся в
Никольскую башню.
Либо вообразившаяся ему операция исходит прямо оттуда, из Кремля,
от Хозяина через Ежова, и тогда вмешиваться в нее смертельно опасно, раз
его, опытнейшего контрразведчика, не сочли нужным посвящать, либо...
В этом случае есть шанс лично разоблачить настоящий, имеющий
конкретную цель и реальных фигурантов заговор, ведущий...
Да куда угодно ведущий, разве сейчас угадаешь?
И то, что он, прочувствовав необычность дела, взял его под личный
контроль, есть знак судьбы и шанс... Шанс к чему? Заработать очередной
орден, укрепить свое положение, просто продлить существование или?..
Он продолжал колебаться и в то же время сознавал, что решение
принято, неизвестно куда ведущее, словно в покере, когда со своим каре
королей говоришь подсевшим голосом: "Удваиваю - и раскрылись!", зная,
что в случае проигрыша придется стреляться, поскольку заплатить проигрыш
- нечем, на кону и так последняя тысяча казенных денег.
Или нет, сравнение с покером здесь не подходит, там ведь только
слепая игра судьбы и удачи. Скорее - бильярд. Ставки те же, но
возможность влиять на исход - принципиально иная.
А мысль, по сути, - простейшая. Это если бы операция удалась,
арестовали бы наркома, отправили куда следует и дело слепили, какое
нужно, - мыслей бы ни у кого не возникло. Никаких. Взяли, разоблачили,
осуди ли, шлепнули - все по схеме, все просто.
А раз не вышло? Так теперь ведь никакого труда не составит
комиссару 1-го ранга всю цепочку обратно отмотать до самого ее начала.
Кто приказал, кто санкционировал, кто кому и что поручил. Только быстро,
быстро все надо делать!
Он снял трубку телефона. Вызвал по прямому Шадрина.
- Матвей Павлович, ты мою просьбу выполнил? Заявочка-то на изъятие
объекта через какую службу тебе поступила, установил? Вот и молодец,
бегом сюда.
"Это хорошо, - подумал Заковский. - Это крайне существенный вопрос.
Сейчас мы все и выясним".
Как бы кто ни хитрил и ни маскировался, неизвестно по каким
биологическим законам возродившаяся после крушения Российской империи
бюрократическая система настолько усилилась, что достигла в своем роде
немыслимого совершенства. То есть любое абсолютно беззаконное деяние
обставлялось тем не менее строжайшими правилами.
Решением какой-нибудь "тройки" можно было без суда приговорить к
расстрелу любое количество человек, но данное решение непременно
сопровождалось громадным числом бумажек утвержденной формы, за нарушение
которой нередко отвечали строже, чем за "ошибку" в приговоре. Не того
расстреляли или посадили - бывает, а вот не так оформили расстрел или
забыли дать приговор°нному расписаться, где положено, - это
непростительно!
Заковский просмотрел подготовленную Шадриным справку. Так, заявка
на арест наркома Шестакова поступила из управления контрразведки.
Уже интересно. Обычно фигуру подобного ранга раскручивались по
линии секретно-политического управления, Что и понятно - от неосторожных
разговоров в кругу семьи и близких друзей и вплоть до создания
террористической группы с целью убийства руководителей партии и
правительства - все шло через СПУ.
Но контрразведка? Такое возможно только в случае, если информация
на Шестакова поступила от закордонной агентуры, доложена руководству,
сочтена важной, кто-то (а кто конкретно?) вошел с предложением в
Политбюро и Совнарком, получил визу Кагановича, Молотова или прямо
Сталина и вновь переправил документ в контрразведку же, уже с
поучением... Очень, очень необычно. И совсем интересно. Перспективно.
Заковский в таких делах знал толк. Поскольку сам как раз контрразведку и
курировал. А его обошли. Решили отчего-то, что не нужен здесь товарищ
Заковский, что и без него все склеится.
Короткая, не застилающая мыслей вспышка злобы тут же и прошла.
Ладно, сначала с главным разберемся" а потом и сносим между делом у
начальника отдела Николаева-Журиды Николая Гавриловича, с чего это вдруг
он непосредственного руководителя так нахально игнорировать вздумал? И
подумаем, соответствует он своему месту или пора ему туда же,
Теперь только следовало быть очень осторожным, отслеживая всю
цепочку. Он хоть я комиссар 1-го ранга, а оступишься - костей не
собьешь, если кто-то (опять же - кто?) заподозрит его особый к этому
интерес.
Значит, нужно сделать так...
До самого тридцать шестого года Леонид Заковский был человеком хотя
и состоящим в очень сложной, труднопереносимой нормальным человеком
должности, но все же оптимистом.
Есть работа, а есть и жизнь. Для чего, в конце концов, стоило
делать все, что он - рисковал головой, сам и неоднократно был предан
другими, ходил под пули не слишком их боясь, и осуществляя головоломные
операции, которые могли бы послужить сюжетами для многих романов? Да
ведь и для того, чтобы, ухитрившись, выжить, начать наконец пользоваться
- благами жизни в завоеванной для себя стране!
Звание комиссара ГБ 1-го ранга, равное дореволюционному генералу
или тайному советнику, полученное в сорок лет, открывало, казалось бы,
путь к нормальной, соответствующей и положению, и притязаниям жизни. Тем
более что все враги были выявлены, высланы на Запад или посажены,
начиналась эпоха процветания и победившего вопреки всему социализма.
И тут вдруг - опубликованная Вождем теория нарастания классовой
борьбы, снятие и арест Ягоды, бессмысленные и жуткие процессы старых
товарищей, параноик, алкоголик и педераст Ежов на посту наркома.
Катастрофа. Не просто идейная, но и жизненная. Тебя вдруг, как
мельника, жизнь положившего на постройку собственной мельницы,
прихватывает за рукав жерновами, и тянет, и тянет вниз, туда, где грузно
проворачиваются медленно хрустящие камни. Жив еще, но конец очевиден.
И рядом никого, кричи - не кричи.
Но барахтаться надо!
Заковский умел соображать быстро. Ничего не записывая, прикинул, с
кем из пока уцелевших друзей, кому еще мог доверять, необходимо
встретиться.
Кого сегодня же пригласить поужинать в "Савой", с кем завтра
выскочить на дачу с девочками, кто предпочтет баню с веничком и пивом.
Особенно пригодятся те, кто уже примеряет мысленно тюремный, а то и
деревянный бушлат. Дать им надежду, намекнуть не только на шанс к
спасению, а и на возможность крепко посчитаться с нынешними врагами.
И женщин следует привлечь к делу. Не тех, с которыми развлекался
между прочим, а других, давно завербованных, либо ставших к нынешнему
моменту женами вполне высокопоставленных людей, либо имевших на них
влияние.
Кое-кого придется навестить даже в камерах внутренней лубянской
тюрьмы, чего Заковский обычно избегал.
