контрразведку, потом в Генпрокуратуру за очередной закорючкой (без их
визы наркомов и членов ЦК и ВЦИК не арестовывали) и наконец пришла в
спецотдел Шадрина.
Тут он, нечего говорить, промухал. Пропустил мимо себя важную
бумажку. Мог бы заинтересоваться, перепроверить, все ли положенные
обоснования имеются?
Так ведь кто их читает, эти постановления, сотнями сдаваемые на
подпись.
Бывает, глянешь на сопроводительные реквизиты, а чаще и нет. В
прошлом только месяце, шутка сказать, подмахнул больше семи тысяч
постановлений на аресты (ордеров в просторечии). Что же, каждое читать
да еще и задумываться, зачем да почему? Тогда и работать некогда будет.
А вышло - утрата бдительности.
Чем тут же воспользовались враги!
Их, врагов, развелось так много, что они уже и борьбу против себя
превратили в борьбу против Советской власти!
И как теперь быть?
Шадрин ненадолго задумался. И решил, что ничего уж слишком
особенного делать не следует. Заковский, сам того, возможно, не поняв,
прикрыл его надежно.
Осталось доложить комиссару о результатах расследования, и пусть
делает что хочет.
Выясняет конкретно, кому помешал Шестаков, кто принимал решение и
откуда прошла утечка. Шадрин не сомневался, что нарком был предупрежден
о дней часе ареста.
Но это - большая политика. А старшему майору нужен был результат.
Пойманный, желательно живым и здоровым, нарком. Только как это
осуществить?
Шадрин заведомо знал, что объявленный по схеме "Перехват" розыск -
дело не слишком надежное. Для подстраховки нужно использовать какие-то
другие методы.
Он представлял, какие именно. Однако в его отделе розыскников нет,
таких, которые именно настоящих преступников по подлинным уликам искать
могут.
Ребята Шадрина хороши, когда есть приказ, ордер и адрес. Другому не
обучены. Да и в прочих службах ГУГБ сотрудники такие же.
Привыкли работать, как учили на курсах по марксистской философии -
от общего к частному.
Сначала выясняем, что имеет место очередной заговор, устанавливаем
пару ключевых фигур. А дальше все дело техники. Причем в пределах одной
конкретной статьи УК. 58-й, естественно. Как вон кировское дело.
Николаева взяли с поличным, товарищ Сталин объявил, что его руку
направили троцкисто-зиновьевцы, - и пожалуйста, через неделю арестовали
столько фигурантов, сколько требовалось. Кто признался, кто нет, а к
стенке почти все пошли.
Вот так мы умеем. А чтобы - вот труп, вот пепел от папиросы, вот
след ноги на подоконнике - извольте представить убийцу, причем
настоящего, - нас не учили. Про Шерлока Холмса читали на переменах в
церковно-приходском училище. Позже - не приходилось.
Но соображать тогдашние чекисты все-таки умели, невзирая на
образование.
Раз нет собственных возможностей - нужно найти другие. В пределах
своего же ведомства, но среди тех, кто умеет. А где умеют?
Известно. Даже тем гражданам, что читают только колонку
происшествий на четвертой странице "Вечерней Москвы". А также и тем, кто
вообще ничего не читает.
Шадрин пролистал внутренний телефонный справочник и снял телефонную
трубку.
Петровка, дом под номером 38. Московский уголовный розыск. В
просторечии - МУР. Несколько кошачье название, удачно кем-то придуманная
аббревиатура, прижившаяся не хуже, чем колхоз или комсомол. Имя
собственное, можно сказать.
На втором этаже кабинет бригады оперуполномоченных по особо важным
делам. Большая, на вид необитаемая комната. Четыре стола и четыре сейфа,
симметрично расставленные по углам, странным образом только усиливают
впечатление заброшенности и неуюта. Возможно оттого, что на столах ни
единой бумаги, только круги от горячего чайника на выцветшем и
потрескавшемся лаке да редко очищаемые пепельницы издают
застарело-прогорклый запах.
Пол затоптан грязными сапогами: мало кто из посетителей снимает
калоши в гардеробе, а ноги вытирать о мокрую тряпку перед дверью
считается как бы не по-пролетарски.
Вечереет. И без того скучная обстановка усугубляется неприятным,
болезненно-желтоватым светом из-под громоздящихся над голыми вершинами
деревьев сада Эрмитаж туч, то и дело вываливающих на город очередной
заряд снега. Тоскливо завывает ветер в проходящей рядом с окном
водосточной трубе.
Однако в кабинете пусто и тихо лишь по редкому стечению
обстоятельств. Все бригада в разгоне, только ее начальник, Буданцев, на
месте. Опершись локтями на стол, он наблюдает за огромной стаей ворон,
как всегда в этот час, вдруг поднявшейся из парка в небо и устремившейся
к неведомой цели. Обратно они прилетят завтра, тоже строго по часам, в
половине восьмого утра. Проверено неоднократно.
Буданцеву как-то муторно на душе, раздражает все: мерзкие запахи
остывшего табачного дыма, ализариновых чернил, отдающего блевотиной
клейстера в стеклянной банке, кухонный чад из столовой на первом этаже.
Давно хочется есть, но как представишь себе бурые щи с обрывками
мороженой капусты и подгорелые макароны по-флотски на машинном масле...
Нет уж, лучше потерпеть еще немного.
Сейчас вот подошьет рапорты и протоколы в пухлую папку и отправится
домой. С руководством согласовано.
Дело он сейчас ведет странное и жутковатое, даже и для привычного
человека.
Жена известного театрального режиссера, недавно арестованного, она
же - бывшая вдова еще более знаменитого поэта, давно покойного, одна из
первых красавиц Москвы, найдена зарезанной в своей огромной и богатой
квартире на втором этаже кооперативного дома в Брюсовском переулке.
Горло перехвачено опасной бритвой от уха до уха, весь пол и стены в
крови, а украдено удивительно мало. Не взяты ни драгоценные картины, ни
ювелирный антиквариат, из-за которых как раз можно было пойти на
убийство. Даже простенький потайной сейф, доверху набитый пачками денег,
оказался в полной сохранности. Исчезла только наличность из сумочки и
ящика буфета, а это едва ли тысячная часть от имевшегося в квартире. Для
мелкого воришки немало, но мелкие так не работают. Преступление
выглядело одновременно и тщательно подготовленным, и совершенным чуть ли
не сдуру, "на хапок", как сдергивают узелок своза на базарной площади.
Буданцев занимался этим делом вторую неделю, допросил массу
свидетелей, облазил навроде Шерлока Холмса с лупой каждый сантиметр
комнаты, где случилось убийство, коридоров, крыш примыкающих к дому
сараев. Только сотрудников ГУГБ, которые вроде бы случайно (зимой!)
оставили незапертой балконную дверь, когда арестовывали хозяина и
опечатывали его кабинет, ему опросить не удалось. Вежливо, но как бы и с
намеком они все откладывали встречу, ссылаясь на неотложные дела особой
важности.
Отчего и появилась грустная мысль, что не все здесь чисто.
Может, действительно списать убийство на пока не выявленного
маньяка, которого хлебом не корми, а дай зарезать знаменитого человека?
Или на сына "потерпевшей", парня без определенных занятий, сильно
выпивающего. Подобная мысль неявно уже прозвучала в одном из
начальственных кабинетов.
Додумывать ее до конца Буданцеву отчего-то было противно.
Домой он собирался уходить тоже без особой радости. Вот если б
удалось перехватить служебную машину. Атак...
- На улице холодно, метель, минут двадцать придется ждать трамвая,
потом - штурм площадки, давка, брань, торчащие локти, вонь изо ртов
тесно сжимающих тебя со всех сторон людей (ну отчего они все жрут чеснок
и никогда не чистят зубы?), еще пять минут проходными дворами и лишь
потом - "тихая пристань", двенадцатиметровая комнатенка с окном,
выходящим во двор - колодец, в малонаселенной коммуналке, всего напять
семей, на Палихе.
Одна радость - комната последняя по коридору, вдали от кухни и
клозета, и дверь толстая, вдобавок самолично обитая войлоком и клеенкой,
никакой шум не доходит. Закрыть щеколду, стянуть промерзшие сапоги,
сунуть ноги в согретые на батарее валенки со срезанными голенищами.
Заварить чаю (а можно еще и соточку пропустить для оттяжки), вволю
поесть бутербродов с любительской колбасой на мягкой французской булке.
"Вот черт! - вспомнил Буданцев. - А в тумбочке-то шаром покати,
придется еще забежать в гастроном, где тоже полчаса, не меньше, давиться
в сумрачной, настроенной на скандал очереди, опять же дышать кислой
вонью мокрых валенок и бобриковых пальто с воротниками из кошачьего
меха... Или плюнуть и отовариться в коммерческом магазине? Дорого,
конечно, ну да черт с ним!"
Зато потом - вытянуться на кровати, закурить вкуснейшую, первую
после ужина папиросу и почитать. Купленного вчера в "Букинисте" на
Сретенке Честертона. "Человек, который был четвергом". Интересная
книжка...
Мысли текли лениво, никак не пересекаясь с казенными словами, что
он привычно выводил на бумаге.
Буданцев и сам не знал причины владевшей им уже не первый день
хандры. Ничего чрезвычайного с ним лично не произошло, дни тянутся такие
же, как всегда, - зимние короткие пасмурные дни, когда рассветает после
девяти, а уже в четыре опускаются сумерки. Зима, она и есть зима,
усталость накопилась, да и обстановка в стране никак не способствует
оптимизму.
Давит, как перед грозой, ожидание чего-то еще более грандиозного и
страшного, словно мало уже и так случилось. Вроде бы его, сыщика по
чисто уголовным делам, впрямую и не касается, а газеты в руки брать
противно. О радио и речи нет, пусть дома он его вообще не включает, так
в остальное время никуда не спрячешься от черных картонных тарелок в
кабинетах и квадратных раструбов громкоговорителей на уличных столбах.
Несоветские мысли, а куда денешься? Багрицкий правильно писал:
"Оглянешься - а кругом враги"... Вот и с этим убийством - расследовать
все одно надо, работа такая, а в то же время - Если на самом деле тут не
уголовники руку приложили, а коллеги из "Большого дома"? Тогда как? Не
захотели общим порядком сажать жену вслед за мужем по каким-то
специальным соображениям, а решили вопрос по-другому, с выдумкой...
И если будешь слишком усердствовать, где сам можешь оказаться?
Буданцев уложил в сейф папки с делами, дважды повернул ключ в
замке, позвонил начальнику отдела, что на сегодня закончил и идет домой,
как договорились. Опустил на рычаги трубку и вдруг решил закурить по
последней, как бы уже отдыхая, без спешки и с удовольствием.
Хотя какое там удовольствие, если палишь по паре пачек в день, язык
к ночи как печеный. Чуть не четверть зарплаты на "Казбек" тратит,
перейти же на дешевые "гвоздики" не хватает характера. И так в жизни
мало радостей, да и несолидно, все же целый ромбик в петлице носишь,
пусть и цена этому ромбику совсем не та, что армейскому или в ГУГБ.
Конечно, "майор госбезопасности" совсем иначе звучит, чем старший
опер одиннадцатого разряда тарифной сетки, и оклад у них там в три раза
больше - Правда, сажают их впятеро чаще. Вон в Первом управлении никого
знакомых, почитай, не осталось, а в МУРе кто работал, те и работают, за
малым исключением,
"Вот черт, - удивился он себе. - О чем ни станешь думать,
обязательно на очередную гадость мысли съедут".
Папироса не успела догореть до половины, как пронзительно затрещал
звонок старого, в деревянном еще ящике, аппарата.
"Пожалуйста вам! Лучше бы сразу ушел... Да лучше ли? Когда из койки
выдернут, едва придремавшего - куда как противнее. Ну, может, и
обойдется, мало ли".
