приключившейся с уважаемым человеком в приличном обществе.
А на другой или третий день странную квартиру заселили двумя
дюжинами жильцов. По нормальному советскому стандарту - комнату на
семью. А сколько вас там, как вы обойдетесь одним унитазом годной ванной
на всех - ваши проблемы. В Центральные бани вон ходите, в ванне же
огурцы хорошо солить. И никому не обидно.
Однако и Лихарев устроился жить в ней же, не испытывая ни малейшего
неудобства от такого малоприятного, по любым меркам, соседства. Он
просто жил чуть-чуть впереди своих соседей.
Совершенно так, как пассажир мягкого купе тронувшегося от станции
поезда.
Пусть еще три человека имели билеты на остальные места, но они
подбежали к перрону чуть позже прощального гудка и увидели лишь красный
фонарь последнего вагона.
И все! Если угодно - садитесь в дрезину и догоняйте. По рельсам.
Упретесь, если довезет, в буфера последнего вагона, но и не более. Ни
слева ни справа вы его не обгоните. Так и будете ехать до бесконечности
след в след.
Не до бесконечности, а до первой остановки, только вот когда она
будет - решать не вам!
Если очень нужно, можно даже попытаться проникнуть в оплаченный
вагон. Но тут требуется особое умение, или, выражаясь научным языком,
способность преодолевать границы гомологичных, но не аналогичных
пространств. А также ключ.
У Валентина он был. Внутри золотого портсигара.
Имелось лишь одно, незначительное, впрочем, неудобство. Пересекая
дверной проем, а вместе с ним и границу синхронных реальностей, он
рисковал столкнуться с кем-то одновременно выходящим из квартиры или
входящим в нее.
Не опасно, но зачем же привлекать излишнее внимание даже в таких
мелочах? На этот случай он оборудовал над дверью чувствительный
масс-детектор и выходил, когда ни на площадке, ни на лестницах не было
никого. За минувшие десять лет ни одного прокола, слава Богу, не
случилось.
ГЛАВА 11
Что-то мешало Шестакову окончательно и просто принять, очевидное
вроде бы решение. С одной стороны, мысль пришла в голову легко и просто,
никаких разумных доводов "против" он привести не мог. Более того - эта
идея вызывала у него нечто вроде радости и веселой злобы - мол еще раз,
и как следует, отомщу ненавистному сталинскому режиму.
Но с другой - вся его советская, большевистская сущность
протестовала. Не так просто было избавиться не от убеждений даже, а от
проникшего до мозга костей инстинкт единомыслия.
Нельзя, никак позволить себе даже думать о чем-то, расходящемся с
партий, а уж тем более - действовать во вред ей. Даже. убийство
сотрудников - НКВД казалось меньшим грехом. Это - дело привычное.
Человек - винтик. Сегодня он нужен, завтра - нет. Можно
экспроприировать, отправить в ссылку, приговорить к десяти годам ил
расстрелу, как потребуется. Еще Ленин говорил - нравственно только то,
что полезно делу партии. Соответственно - все остальное безнравственно.
А сейчас ой собрался посягнуть на самое святое. На "народные
деньги". Хотя никакими народными в буквальном смысле этого слова, они
давно ужи не были, поскольку народ никакого влияния на них не имел и
пользы ему, народу, от них тоже не было никакой.
Предназначались они для финансирования, республиканского
правительства Испании, еще конкретнее - для закупок во Франции и других
европейских странах оружия и снаряжения интербригад. Не все возможно
доставлять на Иберийский полуостров пароходами из Одессы, прорывая
блокаду, дай в пропагандистском плане гораздо приличнее было вооружать
прибывающих со всех концов света добровольцев винтовками, пулеметами и
прочей техникой производства нейтральных стран, а еще лучше - немецкой и
итальянской.
В отличие от Гитлера и Муссолини, Сталин отчего-то стеснялся
открыто признать свое участие в чужой гражданской войне.
А Шестакову в числе прочих, ему неизвестных, лиц, было поручено
данную акцию обеспечивать. То есть наладить целую сеть по материальному
обеспечению войны. Для чего нарком и получил приказ открыть на свое имя
в специальном доверенном банке особый счет, распоряжаться которым мог
исключительно он сам по особым каналам.
И если бы он смог сейчас попасть в Европу...
Но в ближайшие дни и даже недели это невозможно, а позже... Нарком
испытывал обоснованное опасение, что каким-то образом НКВД, НКИД,
Наркомфин, еще какое-нибудь ведомство сумеет эти счета блокировать,
способы у них наверняка есть. Должны быть. Невозможно же допустить, что
он действовал на самом деле бесконтрольно и все его связи не
отслеживались.
Тогда возникает вопрос: каким образом можно своих нынешних врагов
опередить?
Хорошо, что Власьев не настаивал, не добивался ответа, какой такой
способ решить финансовую проблему известен бывшему юнкеру и теперь уже
бывшему наркому.
Шестаков выбрал момент, уединился с женой, когда уложили спать
сыновей после обеда.
Поделился с ней своими сомнениями. Зоя рассмеялась даже не зло, а
издевательски. Как, кажется, смеялась в одной из своих театральных
ролей.
И напомнила ему заголовок одной из глав романа Новикова-Прибоя
"Цусима", которую не так давно оба прочли.
- "Перед врагами герой, а на свободе растерялся". Помнишь, о чем
сказано? Так что не надо передо мной нюни распускать. Все равно не
поверю и не посочувствую. Или ты думаешь когда-нибудь где-то оправдаться
этими вот словами? Простите, дорогие товарищи, ошибся немного, а
вообще-то я ваш верный слуга до гроба.
Брось, Гриша, не заставляй в себе разочаровываться. Пошли - так до
конца. За границу - значит, заграницу. Не выйдет - не выйдет. А назад
возврата нет, хоть ты сейчас на ближайшей осине повесишься. Как
правоверный китаец, чтобы посильнее унизить своего врага...
И повернула разговор совсем на другое. Что она думала, он совсем
уже перестал быть мужчиной не только в нравственном, но и в известном
смысле. Но лишь за сутки ему удалось опровергнуть сразу оба ее мнения. И
это радует. Она надеется, события минувшей ночи отнюдь не случайный
эксцесс, а лишь начало новой жизни.
Наркому тоже так казалось, он только не сказал, что ночью с ним
была совсем другая женщина.
Еще - он не сказал и ей о совершенно авантюрном, невероятном для
любого здравомыслящего субъекта, но при здравом размышлении вполне
осуществимом плане.
Но заодно Шестаков понимал - реализовать возникший замысел возможно
только в том качестве, что проявилось у него всего лишь вчера. Лишь бы
эти неожиданные черты личности в нем сохранились, а не исчезли так же
внезапно, как пришли, сменившись жестокой депрессией и вытекающей из нее
потерей упругой и жесткой воли.
Темнело в конце января в этих широтах и вообще-то рано, а уж под
покровом низких, цепляющихся за верхушки деревьев туч и плотно
заполнившего пространство между землей и тучами, горизонтально летящего
снега серые сумерки стали сгущаться вскоре после полудня.
Они втроем сидели в рабочем кабинете Власьева перед полуоткрытой
дверцей голландки, а ребята в соседней комнате увлеченно листали толстые
книги. Старший - "Землю и людей" Элизы Реклю" а младший - Брема с
цветными литографическими картинками.
- Я уже говорил, что за годы своего уединенного житья подумал все
возножные варианты будущей судьбы. Вы даже не представляете, как хорошо
думается в одиночестве, которое длится второй десяток лет подряд. Мне
даже как-то неприятно сознавать, что оно, похоже, закончилось" Ожидание
вообще лучше исполнения желаний, вы замечали?
Шестаков заметил другое: Власов был все-таки слишком, утомительно
разговорчив.
Что, впрочем, не удивительно. По причине того же уединения. Нарком
мог представить, как, бродя по лесу или занимаясь научными изысканиями,
старый приятель разговаривает вслух с собой.
- И я не сомневался отчего-то, что подобный день когда-нибудь
придет. Вот он и пришел. Я ведь непрерывно изобретал, нет, точнее -
строил грядущей войны с Советской властью. До деталей продумывая
собственное поведение, самые невероятные повороты судьбы и политические
коллизии... Нет-нет, не думайте, что я повредился в уме. Я не пикейный
жилет и не... Я скорее уподобился отставному полководцу, который
переигрывает в уме минувшие кампании и пытается подготовиться к
грядущим. В надежде, что его, как Суворова, вдруг вызовут из Тульчина. А
ему, заметьте, тогда было уже шестьдесят восемь лет, на двадцать больше,
чем мне сейчас...
- Значит, ваш Сен-Готард еще впереди, - усмехнулся Шестаков.
- На что и надеюсь, - без тени иронии ответил Власьев.- Остается
реализовать один из подходящих сценариев. У вас какие документы при себе
имеются?
- Как какие? Все положенные нормальному советскому человеку. Дома
ничего не оставили. Паспорта, профсоюзные книжки, у меня еще партбилет,
удостоверения наркома, члена ЦК, депутата Верховного Совета, орденские
книжки... - ответил Шестаков.
- Можете бросить их прямо сюда, - указал Власьев на бьющееся за
чугунной створкой алое пламя. - Только вы, Григорий. Зоя может свои
оставить...
- Тем более что паспорт у меня на девичью фамилию, я ее не
меняла... - сказала жена.
- Очень хорошо. Как фамилия-то, если не секрет?
- Какой секрет? Пашкова... - 3оя похоже, слегка даже обиделась.
Нашелся человек, который ее не знает. Ее, чьи фотооткрытки продаются в
любом киоске.
Власьев прикрыл глаза, задумался о чем-то, шевеля губами.
- Неплохо. Даже вполне удачно. Я, видите ли, на эту тему тоже
размышлял. А поскольку и химией достаточно занимался с времен военной
службы - минеры все химики, как вам известно, -то безукоризненный
способ спецчернила из документов вытравлять изыскал. Не целиком, чтобы в
глаза не бросалось, а местами. Из вашей фамилии, например, без всяких
усилий можно несколько сделать. Непохожих и вполне благозвучных. Вот,
например: Танукович. Или - Гвацикадзе.
У нескольких букв одни штришки убрать, другие подрисовать - и все.
Вы, Григорий Петрович, инженер, черчение изучали, вам труда не составит
аккуратненько дорисовать в смытых местах, а остальное я на себя беру...
Шестаков прикинул - да, из выписанной щеголеватым писарским
почерком фамилии жены те, что назвал Власьев, сделать можно вполне. И
еще кое-какие.
Это ему понравилось. Авантюра начинала приобретать черты
реальности.
- А мой паспорт почему не годится?
- По ряду причин. Первая - фамилия для переделки менее удачная.
Второе - уж на вас-то установка будет дана в полной мере. Искать будут
не только по фамилии, но и по номерам документов, и еще по каким-то
тонкостям, мне неизвестным. Уверен, что, вводя паспортную систему,
большевики все предусмотрели. Для членов правительства и надежных
партийцев - одни номера и серии, для простых обывателей - другие, для
классово чуждых, лишенцев и освобожденных из тюрем - третьи...
Возможно, и еще какие-то фокусы имеются. Зачем же лишний раз
рисковать? Вот чекистские удостоверения мы время от времени использовать
можем, но отнюдь не систематически. А пока попробуем мою методику...
Шестаков с интересом наблюдал за манипуляциями своего командира.
Власьев выставил из шкафчика на стол несколько пузырьков с
жидкостями разного цвета, с помощью пипетки создал в чашке Петри некую
смесь, распространившую в комнате запахи аммиака, хлора, чего-то еще, не
менее резкого и противного. Вдел под правую бровь часовую лупу, протянул
руку уверенным движением, и Зоя, успевшая убегать в соседнюю комнату,
