к себе, и у нее по-старому замерло сердце.
В прихожей он помог снять ей дубленку, теперь уже при ярком свете
всмотрелся в ее лицо.
- Ну, Иришка, ты все хорошеешь. Что-то я по пути маловато сраженных
тобой мужиков заметил... Или тела регулярно убирают?
- Мужик нынче слабый пошел. Метель всех распугала...
- Сколько же мы не виделись? Да пустяк, в общем-то. А как расцвела.
Она пошла приводить себя в порядок, и через открытую дверь видела,
что Новиков цепко и внимательно осматривается, стараясь в первые же минуты
понять, кто она сейчас, что ее окружает и какие из этого следуют выводы.
Заметив в глубине комнаты накрытый стол, демонстративно-довольно
хмыкнул, выразительно потер руки, повернулся к Ирине и сказал:
- А кажется, я действительно не зря через весь город гнал. А на
горячее что будет?
- А вот потом и увидишь. Учти, что ужин еще отрабатывать придется.
- Это уж как водится. Службу знаем. Работа наша, харчи ваши.
Ирина открыла дверцу бара, достала бутылку итальянского вермута,
который он когда-то любил. Андрей благодарно кивнул, налил в широкие
бокалы на треть, добавил лимонного сока и льда. И заскользил дальше
легкий, необязательный разговор, словно расстались они всего на днях и не
стояли между ними эти долгие годы, а вместе с ними - два очень неудачных,
бессмысленных прощания...
Особенно грустно было вспоминать первое. Наверное оттого, что
началось все слишком хорошо. Она тогда очень быстро и но-настоящему
влюбилась в Андрея, это было непривычно и восхитительно. Каждый день без
встречи тянулся мучительно-бесконечно, и думала Ирина только о предстоящем
свидании. И при этом они месяца два продолжали никому уже не нужную игру в
инкогнито. Пока она первая не нарушила договор. Конечно, в пределах
легенды. Но справедливость требует сказать, что о своем инопланетном
происхождении она тогда почти и не вспоминала.
Лишенная врожденных женских предрассудков, она, может быть, держала
себя с Андреем слишком раскованно, не старалась скрыть своего к нему
отношения, даже напротив. Она научилась целоваться в двадцать один год и
предавалась этому занятию с восторгом новообращенной. Совершенно не
стеснялась Новикова и, если позволяла обстановка, купалась при нем
обнаженная, счастливая от того, что он восхищается ее красотой.
Вот только Андрей выводил ее из себя своим подчеркнуто джентльменским
обращением и нежеланием злоупотреблять представляющимися возможностями. В
моменты самых страстных объятий он ухитрялся сохранять контроль над собой
и, балансируя по краю, за него не переступал.
Было в этом нечто для нее странное и даже обидное.
Только когда они поехали однажды в Боголюбово под Владимиром и на
обратном пути их застала ночь, они сидели у костра, а потом забрались на
свежий стог и, обнявшись, смотрели на низкие звезды, тогда наконец все и
произошло. После этого у нее был еще целый год, который и сейчас можно
назвать самым счастливым.
А потом она поняла, что Андрей не любит ее. И никогда не любил.
Вернее, любил, но скорее - как хорошего и верного товарища. Он не изменял
ей, всегда был ласков, нежен, предупредителен, и если бы она не была тогда
максималисткой, вполне могла бы не придавать значения тому, что он ни разу
не сказал ей "люблю". Говорил все, что угодно, но не это. А ее это бесило,
иногда приводило в отчаяние.
Потом все кончилось само собой. В один из дней он пришел к ней и
сказал, что его посылают за границу. На два года. И чуть-чуть неуверенно
(но она это сразу почувствовала!) спросил:
- Поедешь со мной?
Она все об этой поездке знала давно и все обдумала. Уезжать из Москвы
ей было нельзя, она еще слишком всерьез относилась в то время к своей
миссии и за весь этот год ни разу даже не намекнула Андрею, кто она на
самом деле. А его отъезд был прекрасным поводом поставить точку на их
безнадежных и мучительных отношениях.
- Нет, Андрей, не поеду.
Так они и расстались в первый раз.
Ей сначала было очень плохо - ничуть не лучше, чем обычной земной
девушке в подобном случае, не помогли ни подготовка, ни умение управлять
своими эмоциями.
Зато никогда Ирина не работала так увлеченно и эффективно, как после
отъезда Новикова. Она провела несколько сложнейших многоходовых
комбинаций, достойных внесения в учебные пособия, и анализатор подтвердил,
что вероятность расчетного смещения мировых линий в ее секторе значительно
превосходит среднестатистическую. И целых три года не было, пожалуй, на
Земле координатора ее класса, более активного и преданного своему делу,
чем она.
Ирина с блеском закончила университет, ее пригласили в аспирантуру, и
диссертация о позднем творчестве Уайльда продвигалась более чем успешно.
Она даже вышла замуж. Не по любви, разумеется, после первого
эксперимента она и слышать этого слова больше не хотела. По точному
расчету. Руку и сердце предложил Ирине человек на тридцать лет старше ее,
но настолько известный в мире искусства, что преимущества, связанные с
этим браком, невозможно было обеспечить лучше никаким иным реальным
способом Став его женой, она получила возможность вращаться в самых
представительных кругах, выезжать за границу, а это и многое другое как
раз и обеспечивало наилучшее выполнение служебных задач.
Кроме того, ей не приходилось больше задумываться над проблемой
легализации своих денежных средств, что в свое время очень осложняло ее
отношения с Новиковым. Располагая любыми суммами, Ирина с болью в душе
видела, как Андрей старается скрывать от нее свое истинное финансовое
положение, отказывает себе во всем, чтобы сводить ее в ресторан, сделать
подарок или организовать поездку на выходные в Ленинград или Риту.
Однажды, узнав, что он сдает кровь (двадцать два рубля пятьдесят копеек
четыреста граммов), она попробовала дать ему триста рублей, якобы
присланные родителями, и они чуть не поссорились.
Чтобы исключить теперь любые вопросы финансового и психологического
плана, она придумала себе шикарное и экстравагантное хобби, никому до нее
а кругах равных ей гранд-дам в голову не приходившее.
Она стала женщиной-игроком. Посещала бега и азартно ставила на
тотализаторе, сотнями приобретала карточки "Спортлото" и конвертики
"Спринта". Носила на шее кулон-калькулятор для просчета вариантов, дома у
нее кучами валялись беговые программки, какие-то таблицы и сложные схемы.
Это позволяло ей почти в открытую заниматься основной работой, в толпах
завсегдатаев ипподрома находить нужных людей и включать их в свои
комбинации.
Мужа это увлечение поначалу удивляло и несколько раздражало, гм потом
он не только смирился, но даже научился извлекать из оригинальности
супруги ощутимые выгоды. Его рассказы о подвигах Ирины на ниве азарта
почему-то пользовались неизменным успехом у нужных людей и позволяли легко
решать некоторые вопросы. А иногда, в минуты финансовых сложностей, он мог
попросту перехватить сотню-другую у удачливой жены на неизбежные мужские
расходы.
Но в глубине души Ирина все больше и больше изнемогала от
одиночества, душевного и физического, от необходимости нести почти уже
непосильный крест двойной и даже тройной жизни...
Тут и подвернулся ей, совершенно случайно, потрепанный американский
журнал "Тайм" трехмесячной давности.
На очередном "суаре" в одном "приличном" доме, болтая с женщинами о
модах, листая зарубежные каталоги, Ирина вдруг увидела этот небрежно
брошенный на столике журнал. И по тому, как сжалось, засбоило, как
недоученный рысак, сердце, она поняла, что ничего не прошло и ничего не
забылось.
Всю обложку, перечеркнутую в верхнем углу красной полоской, занимала
сочная, мастерски сделанная фотография. И был на ней - Новиков.
В расстегнутой песочной рубашке с пятнами пота, со своей обычной
усмешкой, он сидел, свесив ноги, на капоте джипа, держа на коленях
винтовку М-16. И, прищурившись, смотрел ей прямо в глаза, так, что она не
могла отвести взгляда. Надпись на обложке сообщала: "Вот, наконец, русские
и пришли!"
Хозяйка, заметив, что Ирина выпала из разговора, тут же пояснила:
- А это совсем смешная история... Неужели не слышала? Этот парень,
Новиков, - журналист, я его немного знаю. Работал где-то там в Латинской
Америке, написал книжку, у меня есть, и случайно попал в кадр американцам.
Ну, те и расписали, мол, советские военные советники на заднем дворе, то
да ее, а журналист этот, мол, вообще переодетый бригадный генерал... В
общем, парень имел у нас крупные неприятности, и его, конечно же,
отозвали. И даже, кажется, выперли из журнала, где он работал. А ничего
мальчик, да? Надо будет пригласить, скажу своему...
- Интересный мальчик... - сказала тогда Ирина и отложила журнал. -
Пригласи. Кстати, на той неделе мы выезжаем на дачу, можно будет
собраться... Туда и пригласи. А книжку дай, почитаю.
...Новиков, когда его пригласили в эту компанию, согласился скорее из
любопытства. Все же - высший литературный свет. Андрея, разумеется, хозяин
не знал, приглашение Новиков получил из вторых рук и приехал вместе с
довольно большой и пестрой группой того живо реагирующего на скандальную
славу круга, где после возвращения стал персоной грата и где его вполне
средняя книга считалась модной.
Программа была обещана стандартная: дача, лес, шашлыки, тонкое вино,
неформальное общение, для остроты - несколько знаменитостей и свежие
сплетни из кругов, близких к информированным. Для большинства все это было
привычно и даже рутинно, но для Андрея - довольно интересно.
По все это так и осталось бы для него не лишенным приятности
эпизодом, если бы...
Если бы хозяйкой оказалась другая женщина.
Он узнал ее, еще не увидев лица, хотя прошло несколько лет. Ирина,
конечно, изменилась. Теперь это была не юная, спортивного склада девушка с
огромными удивленными глазами редкостного фиолетового оттенка, а молодая
дама, к которой очень подходило определение "прелестная" или
"очаровательная".
Ему перехватило горло. Или от ее новой красоты, или от остро
вспыхнувшего чувства вины перед ней, или просто оттого, что он всего три
недели, как вернулся помой и еще "не вошел в меридиан", по выражению
друзей-моряков.
Он постарался не попасться ей на глаза, не приведя свои чувства в
порядок.
Дача стояла в глубине дремучих лесов, рядом с безымянным озерцом.
Отделившись от общества, Андрей вышел на берег, сел на толстое, специально
для этого сюда притащенное и затесанное бревно. Над дальней кромкой леса
сгорал осенний закат, вызывающий своими красками сложное чувство грусти,
сладкой печали и восхищения. Вокруг стояла тишина, которую совсем не
нарушали отдаленные голоса, звуки музыки, неуверенный стук топора. Иногда
в озерце всплескивала большая рыба и по неподвижной воде расходились
медленные круги.
За спиной зашуршали сухие листья и, обернувшись, Андрей увидел Ирину.
Заметив, что он приподнимается ей навстречу и хочет что-то сказать, она
остановила его движением руки, присела рядом. Вытащила из нагрудного
кармана наброшенной на плечи куртки плоскую золотую сигаретницу, протянула
Андрею. Он раскрыл, взглянул, и ему вдруг стало не по себе. Так, наверное,
чувствовали себя жертвы его психологических опытов. Эти сигареты,
краковский "Вавель", уже лет пять не появлялись в продаже.
- Откуда это? Неужели для меня специально расстаралась? Признаюсь,
поражен...
