сорок-пятьдесят километров в час. Однако нашлось с десяток по-настоящему
талантливых учеников, фанатиков двух колес и скорости, в основном из тех,
кто и раньше умел водить "Индианы" и "Дуксы".
Одним из таких спортсменов и был штаб-ротмистр Сумского гусарского
полка Барабашов. О нем Шульгин, почти не преувеличивая, говорил, что если
с этим парнем подзаняться всерьез, то через полгода вполне можно
выставлять на первенство Союза. И как раз он-то, проходя узкий и крутой
серпантин, не удержал свой "Иж" на дороге. На стокилометровой скорости
мотоцикл подпрыгнул на выбоине, сделал свечку, отчаянно взревел мотором,
плавно переворачиваясь в воздухе, и рухнул на каменистую тропу - и все это
под взглядами Басманова и еще двух десятков человек. В клубах пыли человек
и мотоцикл вначале кувыркались вместе, потом порознь.
- Амба, выдохнул кто-то рядом с Басмановым. - Отъездился...
Действительно, при виде тела, с размаху ударившегося об землю, а
потом отброшенного еще на два десятка метров и сейчас лежащего, раскинув
руки, среди острых камней, что-то другое сказать и подумать было трудно.
После мгновения замешательства курсанты кинулись, обгоняя друг друга,
к месту происшествия.
Но поставленный как раз на такой случай робот, зорко наблюдавший с
холма за трассой, оказался проворнее.
Лавируя между обломков скал, его "Додж" пронесся по косогору,
затормозил у ног ротмистра, не подающего признаков жизни, и еще через пару
секунд вновь помчался, подобрав пострадавшего, в сторону санитарной
палатки.
Шульгин, сам участвовавший в кроссе, вылетел из-за поворота, увидел
толпу на дороге и сразу все понял. Сбросил газ. Приостановился, коротко
бросил: "Кто?" - и, получив ответ, рванул вслед за "Доджем".
Барабашов лежал на кушетке, запрокинув голову. На покрытом пылью лице
кровь была почти незаметна. Робот, исполняющий роль фельдшера, только что
защелкнул ка его руке браслет гомеостата. Шульгин, задернув полог палатки,
бросил на пол шлем и перчатки.
- Никого не пускать, - приказал он второму роботу и наклонился над
ротмистром. Желтый цвет почти полностью покрывал экран гомеостата, только
узкий зеленый лучик пересекал его, показывая, что человек еще жив.
Диагноз был ясен Шульгину без всяких исследований. Перелом основания
черепа. Возможны также множественные повреждения внутренних органов, не
считая переломов конечностей. По всем признакам, в нормальных
обстоятельствах - не жилец. Но раз зеленый сектор еще светится - гомеостат
его вытянет с того света. Механизм действия прибора был Шульгину абсолютно
непонятен, какой-то внутриклеточный резонанс, субатомная активизация
реликтовой регенерации, но в эффективности браслета он не раз убеждался на
практике. Потому и сказал собравшимся у палатки офицерам:
- Что вы паникуете? Никогда с коня не падали? Кто там на отсутствие
попа сетует? Надо будет, я сам не хуже попа заупокойную службу прочитаю.
Только, к вашему сведению, в ближайшее время погулять на поминках не
придется. И отмены занятий на предмет похорон тоже не будет. Полчаса
перекура и вперед! Что касается Барабашова, то имеет место контузия и
несколько царапин. Вечером, в крайнем случае завтра утром будет в полном
порядке. Вопросы есть?
Так и получилось. Утром ротмистр, сияя, как новый пятак, по случаю
трехдневного освобождения от тренировок, появился в своей палатке. До
обеда валялся на койке, а на обеде рассказывал всем желающим, что
стукнулся здорово, и минут пятнадцать ничего не соображал. Однако
оклемался быстро.
- И вот, господа, какое везенье, по скольким камням прокатило - а
хоть бы что! Точно такой случай был на Западном фронте. Там у корнета
Савкина снаряд прямо под брюхом коня разорвался. Мы его с дерева снимали.
Нет, не коня, самого Савкина. И в чем весь цирк? Сам целехонек, а штаны и
гимнастерка - фьють! Исключительно в одних подштанниках висел!
- И вы мне снова станете говорить, что никаких чудес? - спросил у
Басманова Сугорин, когда они отошли от жизнерадостного ротмистра. - Голову
на отсечение - всмятку разбился Барабашов. Я же своими глазами видел,
какой он был, каша сержант его в машину укладывал. Покойник натуральный,
руки и ноги болтались, шея свернута. Будто я покойника от контуженного не
отличу...
- Ну и что? - отмахнулся Басманов. - Чего только сгоряча не
померещится. Но вот же он, покойник, живехонек! Хотите сказать, у наших
отцов-командиров еще и живая вода имеется? Ну и слава богу. Хотел бы
верить. Глядишь, и нас с вами сбрызнут при случае... Тьфу-тьфу-тьфу! -
Басманов сплюнул через плечо три раза и перекрестился.
- В этом смысле оно, безусловно, так, - согласился Сугорин. - Однако
удивляюсь вашему... э-э... некритическому подходу к действительности. Не
знаю, что там дальше будет, но предпочитаю заблаговременно составить
собственно мнение. Глядишь, настанет момент, когда и пригодится...
- Нет, полковник, вы что, действительно считаете этих господ... Кем?
Чародеями, колдунами, в самом деле гостями из будущих времен или, как
говорил я в прошлый раз, в шутку, разумеется, замаскированными атлантами?
- Не знаю... Не знаю... А в том, что дело здесь нечисто, уверен на
все сто. Наблюдайте, Михаил Федорович, может, и вам что-то откроется.
...Наконец, Шульгин с Берестиным признали, что для начала, пожалуй,
хватит. Если против настоящих профессионалов конца века посылать свою
гвардию было бы и рановато (впрочем, еще как сказать), то против не только
Красной, а и вообще любой армии нынешнего мира - запросто. Вооружение плюс
боевая подготовка делала их силой, противопоставить которой на Земле было
некому и нечего.
Да и на вид бывшие белые офицеры разительно изменились. Специфические
тренировки привили им совершенно иную осанку, походка стала
пружинисто-скользящей, движения вне боя - замедленно-плавными,
рациональными в каждом жесте, даже рисунок мышц стал другим, чем у
спортсменов начала века. И лица тоже поменялись - дочерна загорели под
средиземноморским солнцем, скулы обтянулись, взгляд приобрел постоянную
настороженность, цепкость, и вообще в каждом отчетливо проявилось нечто
волчье. Сдержанной мимикой, короткими улыбками, массой неуловимых деталей
почти каждый напоминал героев тех самых боевиков, что с таким
удовольствием смотрели. Новиков даже занес этот факт в свой дневник. В
батальоне теперь можно было найти аналоги Юла Бриннера, Стива Мак-Куина,
Сталлоне, других мастеров стрельбы и мордобоя. Феномен вполне понятный:
"Великолепная семерка", уже через неделю полсоюза ходило, одевалось и
стриглось "под Криса"....
Стиль речи у офицеров и то стал не совсем русским - сказалось общение
с инструкторами, да и Шульгин с товарищами разговаривал на совсем не
чеховско-бунинском языке.
Проходя перед выстроенным для последнего смотра батальоном, Воронцов
тихо сказал Новикову:
- Правильно я Антону ответил - что мне твои роботы, и пострашнее
роботов найдутся... Не боишься таких в Россию запускать?
- Уж как-нибудь! Не опаснее Тухачевских, Бела Кунов и прочих
латышских стрелков. Небось русских детей и стариков шашками рубать и
газами травить не будут. Ну, может шомполами кой-кого, так у АКМ шомпола
короткие. А на фронте... Как говаривали мы с товарищем Сталиным - "Нэмци
хатэли палучить истрэбитэльную войну - они ее получат..."
- Смотри, командир, мое дело морское.
Объявив об окончании курса первоначальной подготовки - по строю
прокатился легкий шум, не то удивленный, не то радостный, Берестин
добавил, что вместо приема присяги каждому будет предложено подписать
контракт. И тут же его зачитал. На слух Басманов воспринял его как вполне
подходящий. Срок службы - один год с возможным, но не гарантированным
продлением. Плата за службу - по должности, но и для "рядовых" - по любым
меркам генеральская, плюс доплата за последний чин в русской армии.
Множество всяческих льгот, включая выходное пособие после окончания службы
и бесплатный проезд в любую точку земного шара. Страховка на случай
ранения или смерти. И даже право не выполнять приказ, противоречащий
обычаям ведения войны и принципам офицерской чести. На фоне всего этого
вполне невинным выглядел пункт: "Обязуюсь и даю слово чести служить в
любом указанном месте, стойко переносить тяготы и лишения. В случае
нарушения любого из пунктов контракта и совершения поступков,
противоречащих его духу и букве, подлежу немедленному увольнению без
пенсии и вышеперечисленных льгот и вознаграждений".
Учитывая размер жалованья и прочие блага, волонтеры сочли этот пункт
вполне справедливым.
Затем Шульгин вручил каждому форменные береты. Он все-таки решил не
заниматься плагиатом, и цвет выбрал ни в одном роде спецвойск не
используемый - светло-шоколадный.
И, наконец, в ознаменование торжественного события был дан банкет. В
ресторанном зале первого класса на пароходе, в полном составе волонтеров,
"хозяев" и "пассажиров", к которым Басманов отнес женщин и еще каких-то
непонятных людей в штатском, немолодых, "профессорского" вида. Но,
конечно, главными здесь были дамы! До этого вечера офицерам лишь изредка
удавалось видеть их соблазнительные фигуры, когда они прогуливались по
солнечной и шлюпочной палубам, да время от времени катались на яхте в
примыкающей к лагерю бухте.
В такие моменты все имеющиеся бинокли, прицелы и прочая оптика без
специальной команды безошибочно захватывала цель и сопровождала ее до
последней возможности.
В довершение всего каждый офицер получил от "фирмы" сюрприз - полный
комплект российской парадной формы. Так что вечером зал, и без того
роскошно убранный, сверкал золотыми и серебряными эполетами, погонами,
аксельбантами, поскрипывал сторублевыми шуваловскими сапогами, звенел
шпорами, словно Георгиевский зал Зимнего дворца в дни царских приемов.
Женщины же, очаровательные сами по себе, и стократ для офицеров, вообще не
видевших приличных дам целую вечность, одетые в сногсшибательные туалеты,
эффектно причесанные и талантливо накрашенные, имели успех, какого никто
из них, за исключением разве Сильвии, и представить себе не мог.
Не зря они разучивали соответствующие времени танцы! Сказал бы кто
той же Наталье Андреевне, что за один только вечер ее будут приглашать на
вальс и мазурку природные графы, бароны, один настоящий князь рюриковой
крови ротмистр Стригин, лейб-гвардии драгунского полка, а также
флигель-адъютант Его Величества!
Уж если сказка, так сказка, сон - так сон!
Да и к офицерам словно вернулось давно забытое прошлое. Не ко всем,
конечно: из прапорщиков военного времени, подпоручиков ускоренных,
выпусков, ротных и полуротных командиров богом забытых номерных полков
многие вообще никогда в жизни не видели ничего подобного. Ни приборов "на
шесть хрусталей", ни заливной осетрины и котлеток "де валяй", шампанского
"Клико" и "Мумм" и коньяка "Энесси", да, наконец, пресловутых и на века
прославленных Северяниным и Маяковским ананасов. Потому как, вопреки
коммунистической пропаганде, царский обер-офицер мирного времени получал
раза в четыре меньше квалифицированного рабочего и ел досыта не каждый
день. Так что не за фамильные имения и особняки в центре Петербурга и
Москвы большинство из них ходили в отчаянно-безрассудные "психические
атаки", столь колоритно изображенные в "Чапаеве" и в "Хождении по мукам".
Но зато сейчас, пусть хоть на краткий миг, любой из них мог
