ферме или в пустых казармах бывшей султанской армии, вроде тех, где сам он
отбывал двухнедельный карантин.
Однако автомобиль незнакомой модели, открытый, с длинным, сверкающим
хромированным металлом капотом и глубокими кожаными сидениями, довез их до
порта, где у пирса ждал такой же роскошный катер.
Рыча мотором и громко хлопая днищем по мелкой босфорской волне, катер
долго несся сквозь розовато-жемчужную полумглу к входу в Мраморное море. С
борта катера, особенно в это время, на грани между ранним вечером и
подкрадывающейся с Анатолийского побережья ночью, Константинополь
выглядел, как ему и подобало - совершенно сказочным городом, кисейная
дымка смазывала все подробности, оставляя только смутный цветной силуэт,
исчерченный остриями сотен минаретов. В нем обязательно должны бы
твориться, непрерывно и бесконечно, как арабская вязь на стенах мечетей,
волшебные и загадочные истории в духе "Тысячи и одной ночи", а если на
самом деле творилось там совсем другое - так об этом легко было заставить
себя забыть, подчиняясь очарованию летнего вечера. Тем более что с ним-то
самим, капитаном Басмановым, одна из сказочных историй все-таки произошла,
и чудное мгновение продолжает длиться...
Увидев высокий белый борт огромного парохода, едва заметно дымившего
первой трубой в полуверсте от берега, Басманов невольно вспомнил темные
зловонные трюмы, загаженные палубы судна, на котором он выбрался из ужасов
Новороссийской эвакуации. И ощутил нечто вроде мгновенной тошноты.
Катер лихим разворотом подошел к широкому, почти касающемуся нижней
площадкой воды, трапу. Встреченные здоровенным, на голову выше Басманова,
матросом с тяжелыми и резкими чертами малоподвижного лица, они поднялись
на просторную, тщательно выскобленную палубу.
- Сейчас вас проводят в каюту. Устраивайтесь. Если что-то
потребуется, обращайтесь к любому члену экипажа, все будет сделано в
лучшем виде. Русских среди них нет, но язык все понимают достаточно.
Отдыхайте, пообщайтесь со своими друзьями... А утром встретимся. Извините,
что оставляю вас, но - дела. - Шульгин развел руками и церемонно приподнял
шляпу.
Каюта, отведенная Басманову на верхней, то есть четвертой сверху
палубе надстройки, поразила его размерами и невиданным с довоенных времен
комфортом. Вообще тем, что существует еще на свете такой вот заповедник
настоящей человеческой жизни, начисто равнодушной к бедам миллионов людей
из бывшей Российской империи.
Больше всего каюта походила на лучшие номера "Астории" или
"Лондонской" гостиницы, где ему приходилось бывать, возвращаясь на
короткий срок с фронта в Петроград. Солидная мебель, обилие бронзовых
люстр и бра, особые, свойственные как раз такого рода временным
пристанищам богатых людей, запахи. Очевидно, поселяя его здесь, новые
хозяева хотели подчеркнуть не только важность его нынешнего положения, но
и намекнуть на цену того, что он может потерять, нерадиво относясь к своим
обязанностям. По крайней мере, такая мысль у капитана мелькнула.
Отпустив матроса, невозмутимость и сдержанность которого напоминали
скорее манеры дворецкого из хорошего английского дома, нежели простого
моряка, Басманов побродил по каюте, осмотрел все ее жилые и подсобные
помещения, постоял у большого окна, со смешанным чувством глядя на редко и
неравномерно освещенный берег.
Радость в этом чувстве, безусловно, присутствовала, но много было и
тревоги. Сменял он скудную, тяжелую, но ставшую почти естественной
жизнь... на что?
Выкурил папиросу из любезно приготовленной на круглом столе гостиной
коробки и решил поискать знакомых.
Первый же встреченный в коридоре матрос, как и обещал Шульгин, на
медленном, но вполне правильном, несмотря на акцент, русском языке,
подробно разъяснил, на какой палубе размещены офицеры и как туда попасть.
Четыре марша внутреннего трапа привели его в длинный
пятидесятиметровый коридор с множеством одинаковых полированных дверей
светлого дерева с блестящими бронзовыми ручками. Басманов остановился,
недоумевая, куда он попал. То есть то, что пришел он, куда надо, сомнения
не вызывало, достаточно было услышать типичные, чисто отечественные
речевые конструкции, густо висящие в воздухе. Они доносились из
полуоткрытых дверей кают, из обширного помещения справа от трапа, похожего
на предбанник, из бильярдной, где на нескольких столах азартно
разыгрывались "пирамидки", ими обменивались мелькающие в основном коридоре
и ответвляющихся от него проходах люди. Лица почти всех были Басманову
знакомы. Поразило другое. Все здесь были одеты в невиданные,
черно-зелено-желтые пятнистые куртки и брюки с множеством накладных
карманов на груди, рукавах, коленях и прочих местах и в высокие коричневые
ботинки на толстенной, в три пальца, подошве. Только зеленые металлические
звездочки на пятнистых хлястиках-погонах своим расположением намекали на
принадлежность их владельцев к русской армии, поскольку ни в одной другой
(кроме, правда, сербской и болгарской) подобные знаки различия не
использовались.
Бросилась в глаза поразительная чистота - сияющий паркет и словно час
назад вычищенные ковровые дорожки - что, впрочем, почти компенсировалось
интенсивностью запахов гуталина и табачного дыма.
Перед Басмановым остановился один из "леопардов", в котором,
присмотревшись, он узнал штабс-капитана Мальцева, завербованного им в
первый день, вместе с поручиками. Был он свеж, чисто выбрит, очень коротко
подстрижен. И никак не походил на худого, нервного, заросшего серой
щетиной беженца, каким был всего десять дней назад.
- О! Нашлась пропажа! - радостно воскликнул Мальцев, пожимая
Басманову руку. - А мы, брат, думали, что ты сбежал...
- Куда бы это я сбежал? - удивился капитан.
- Мало ли куда? Да хоть в Париж...
Басманов вспомнил, что действительно высказывал подобную мысль,
только вот Мальцеву или кому другому? Все же, кажется, с Мальцевым он об
этом не говорил.
- Да что же Париж, мы теперь, может, и почище Парижа кое-что увидим.
- Уж здесь ты прав! Такое, боюсь, увидим... - Мальцев осекся. Он еще
не понял, в каком качестве появился на судне Басманов, и стоит ли перед
ним откровенничать. - А тебя еще не переодели? Ты когда прибыл? Где
разместился?
- Там, наверху... На втором этаже, ближе к корме. Сейчас и не знаю,
найду дорогу или нет...
- А-а, на господской половине... Ну-ну. В начальство выбился? А чтобы
не заблудиться, надо схему изучить, они везде висят. У тебя там не "второй
этаж", а верхняя палуба. Наша - палуба Б, ну и так далее. Привыкнешь.
- Никуда я не выбивался, сам ничего не знаю. Посадили, привезли,
поселили... Барахло свое бросил и пошел вас искать. А вы что, плохо
устроены?
- Не сказал бы. У всех одноместные каюты, но кое-кто предпочитает
двойные, чтоб веселее. И еще пустых осталось пропасть... Дивизию нашу
свободно растолкать можно! Говорили мне умные люди в свое время - поступай
в гардемаринские классы. Тогда после реального училища без экзаменов
брали. Нет, понесло меня в кавалерийское! Моряки хоть всю войну, как люди,
прожили - обед за столом из фарфоровых тарелок, каждый день рубашка
свежая, кителек беленький, а мы пять лет в грязи, вшей кормили, портянки
по месяцу не меняли, эх! - Он с досадой выругался, чуть, не плюнул на пол,
но ковровая дорожка вовремя удержала. - Но и служба тут, скажу я тебе...
- Чем же она плоха?
- Да не плоха, чего зря говорить. Только и в юнкерах меня так не
гоняли. Первые дни чуть не сдох, а уж я с семнадцати лет в строю, ты меня
знаешь! Ох и материли тебя поначалу, сосватал, мол, так его и распротак! А
потом ничего, отъелись, отоспались, даже нравиться начало, после бардака
нашего беспросветного. Сам все увидишь. Пойдем лучше, выпьем за встречу.
В большом ресторанном зале второго класса, с колоннами и множеством
четырехместных столиков посередине и двухместных вдоль стен сидели за
столами и толпились у стойки буфета с полсотни таких же пятнистых
офицеров. Басманов даже ощутил некоторое неудобство от своей "правильной"
формы.
- Господа, смотрите, кто к нам пришел! - громко объявил Мальцев, и
все обернулись.
- ...Едим бесплатно, пьем бесплатно, кому что нравится, - повествовал
штабс-капитан, когда закончились общие приветствия и рукопожатия со
знакомыми и приятелями. В тихом углу устроились впятером - Басманов,
Мальцев, подполковник Генерального штаба Сугорин, некогда весьма близкий к
Лавру Георгиевичу Корнилову, а по последней должности - командир полка
Добровольческой дивизии, и те самые поручики, с которых все началось, -
Давыдов и Эльснер. - На берег пока не пускают, да никого и не тянет,
нажрались того берега... - Мальцев чиркнул себе ребром ладони по горлу. -
Здесь спокойнее, всего в достатке, есть чем развлечься...
- Кроме девочек, - криво усмехнулся Давыдов.
Сугорин плеснул в бокалы вермута, едва до половины.
- А чего так скромно? - поинтересовался, придержав горлышко бутылки
над своим бокалом, Басманов. Ему хотелось выпить за встречу, как
полагается, вволю.
- Скоро сам не захочешь. Когда утром двадцать кругов по палубе, а
потом до обеда так накувыркаешься... Тяжело выходит.
- Вот как? А что еще тут с вами делают?
- Неужто не знаешь? Ну, раз не знаешь, то сам увидишь. А пока не
увидишь, не поймешь. Если б мы солдат да юнкеров перед войной так
муштровали, вот бы армия была...
- А оружие, а снаряжение! - вмешался поручик Давыдов.
- Ничего не скажешь, напридумывали люди! Я вот думаю - отчего мы
ничего подобного на фронте не видели? Я с американцами в Архангельске вот
так был... - Сугорин сцепил пальцы рук и тряхнул ими перед собой. - Ничего
особенного у них не имелось, те же винтовки, ну, еще танки привозили,
"Марк-2"... И вояки так себе. Вот жратва да, нормальная... Если б таким
оружием, как у нас, они хоть две дивизии вооружили, через месяц войну б
кончили...
- О чем это вы? - попытался включиться в разговор Басманов, но не
получилось, собеседники его не слушали, продолжая какой-то давний спор.
- При чем тут американцы? Это ж наши, русские, из Африки, и оружие у
них свое, секретное, на заводах в Иоганнесбурге сделано. За границей они
только детали заказывали, а собирали сами...
- Э-э, поручик, ты меня не сбивай! Я тоже не пальцем... В Академии
кое-чему учился. Есть такие понятия - общий уровень развития техники. Вот
ты хоть режь меня, не поверю, что сейчас на каком угодно заводе можно
построить аэроплан, чтобы летал, скажем, по пятьсот верст в час...
- Про аэропланы не знаю, не приходилось дела иметь, а про остальное
скажу - ничего особенного. Автомат Федорова когда на фронте появился? В
шестнадцатом. И никто не удивился. Здесь почти то же самое. Сделано
поаккуратнее, конструкция попроще, и только. На Тульском оружейном и не
такое сделать можно! То же и танки. Совершенно ничего
сверхъестественного...
- Господа, подождите, господа! - вмешался до того молчавший Эльснер.
- Я все-таки три курса Технологического прослушал. Если толковый инженер
внимательно изучил опыт войны, учел все недостатки техники, да располагает
неограниченными средствами и производственной базой, то он и вправду может
сделать многое. А вот сколько непреодолимых проблем придется решать в
серийном производстве...
- Ладно, - отмахнулся от него полковник. - Если все это есть, значит,
сделать его было возможно... Меня другое больше занимает - против кого
