розовым подошвы громоздящихся друг на друга сизо-серых "кумулонибусов",
как называл такие облака Воронцов. Потом, набросив на плечи длинный
муаровый халат прелестного жемчужного оттенка, Наташа через длинный
коридор и прихожую прошла в ванную, и минут десять стояла в черной
мраморной чаше под жесткими струями душа, рассматривая свое тело в
окружающих ее со всех четырех сторон зеркалах. Бесконечные ряды уходящих в
никуда двойников, соблазнительно изгибающихся в ореоле сверкающих капель,
приятно ее возбуждали. Словно не ее это отражения, а совсем другой
женщины, загадочной и влекущей...
Обсушившись в горячем ветерке фена, она долго и тщательно наносила на
лицо едва заметный, но весьма важный утренний макияж, после долгих
размышлений выбрала подходящее белье и платье, напоминающее моды
двадцатого года, но современное (а что теперь это слово означает? -
усмехнулась Наташа) по духу.
Могла ли она вроде бы совсем недавно вообразить, что будет хозяйкой
океанского лайнера, женой Дмитрия, будет жить в двенадцатикомнатной каюте,
сможет час или два проводить в размышлениях о тоне губной помады, сорте
духов, фасоне бюстгальтера, покрое и цвете платья, в котором следует выйти
к завтраку, чтобы к обеду все это кардинально поменять, а в промежутке -
плескаться в бассейне на шлюпочной палубе или листать страницы старых
журналов, готовясь к давно (для всех прочих) исчезнувшей жизни, лежа в
шезлонге под лучами нежаркого солнца.
Что оттого, если Лариса в очередной раз дернет плечом и осуждающе
прищурит глаза, увидев ее новое сногсшибательное платье?
Как будто Наташа сама не знает, что ее поведение вполне можно назвать
демонстративно-вызывающим. Впрочем, для кого и почему?
Кто мешает самой Ларисе натянуть на свои, совсем неплохие ноги,
что-нибудь поприличнее вечных вытертых джинсов и разношенных
грязновато-белых кроссовок?
Как-то они уже говорили на эту тему наедине. Ревнует, что ли,
Лариска? Раньше, в прошлой жизни, за ней этого не замечалось. Или тогда
поводов не находилось, обе они были одинаково бедны и неприкаянны, отчего
и сдружились? Теперь же Лариса сказала, что слишком откровенно Наташа
изображает из себя гранд-даму, хозяйку и капитана, и парохода, и вообще
всего вокруг.
Наташа только посмеялась незло. Как будто она не дает Ларисе тоже
занять любое количество комнат на любой палубе и придумать себе самый
потрясный стиль. Слава богу, пароход размером с двенадцатиэтажный дом на
целый квартал, всем места хватит. А кстати, свою-то каюту она еще не
показала, может, там такое...
- В конце концов, - сказала она подруге, - твоя маечка на голое тело
ничуть не менее вызывающа, чем мои туалеты, и не стоило бы зацикливаться
на ерунде. Нам еще жить вместе и жить, в Москве пять лет тем и спасались,
что держались друг за друга, а сейчас вдруг... Может, у тебя проблемы, так
прямо и скажи, что-нибудь придумаем, а то совершенно фрейдизм какой-то...
Однако Лариса предложенного тона не приняла. Неужели на самом деле
таким, как она, противопоказано благополучие и изобилие?
Или набралась от своего Левашова первобытно-коммунистических
предрассудков. Вроде как Рахметов в известном романе: если простой народ
апельсинов есть не может, так я и не буду! И ограничил себя, кажется,
фунтом говядины в день. Вот аскет, действительно! А двести граммов ливера
на завтрак и обед квалифицированному архитектору и бутылку кефира на ночь
не угодно ли?
"Да бог с ней, с Лариской, - подумала Наташа, поправляя в глубоком
вырезе шафранового платья приподнятую специальным бюстгальтером загорелую
грудь. - Надо бы кулончик в тон подобрать. Топазовый, что ли, или для
контраста сапфировый? А Лариска перебесится. С ней и раньше всякие забросы
бывали, рационально необъяснимые..."
Каждый сам выбирал себе интерьер личных апартаментов. Раз уж, скорее
всего, придется провести здесь остаток жизни. И когда Воронцов предложил
ей подумать, как оформить свою каюту, она только спросила, каковы
граничные условия?
- Разве только размеры парохода...
- Отлично. Но чтобы потом от своих слов не отказывался! А я уж
нарисую...
- Рисовать необязательно. Антон о нас позаботился. Вот дисплей,
мнемодатчик, садись, воображай. В памяти компьютера все есть, достаточно
хоть смутно представить, он сам доформулирует и изобразит во всем блеске
компьютерной графики...
Так и получилось. Наташа и сама хорошо помнила рисунки и фотографии
интерьеров в стиле русского модерна - особняки Кшесинской, Рябушинского,
Франка, а компьютер услужливо подсказывал и еще кое-что из чисто
корабельной архитектуры времен "Титаника" и самой "Мавритании", помог
гармонично вписать в удачно найденный стиль некоторые остроумные и изящные
решения современных западных дизайнеров. Увидев то, что у нее получилось,
Воронцов удивленно-одобрительно поцокал языком. Не ожидал, похоже, такого
размаха и полета воображения. Ну а кто сказал, что молодая и уважающая
себя женщина должна ютиться на пятнадцати квадратных метрах, и что ей не
нужна двадцатиметровая спальня с альковом, такой же кабинет, втрое больший
парадный зал с камином и еще десяток не менее функционально и эстетически
необходимых помещений на трех уровнях, которые соединялись резными
деревянными лестницами, тоже, разумеется, стиля модерн...
- Ты же ведь, как я понимаю, не собираешься поселяться вместе со
мной, - сказала Наташа, - наверняка устроишься в каморке рядом с
капитанским мостиком. Вот и будешь приходить... в увольнение, а я тебя
принимать, словно в собственном особняке на берегу.
- В проницательности тебе не откажешь. Каморка не каморка, а
действительно, капитанская каюта - тот же проходной двор, и лучше, если
дверь открывается прямо в ходовую рубку.
- А прочий народ как устроился? - полюбопытствовала Наташа без всякой
задней мысли, просто из профессионального интереса.
- А вот тут извини. Наш главный психолог предложил, чтобы каждый имел
полное "прайвести" - индивидуальный, от всех изолированный мирок.
Настолько, чтобы даже, если угодно, прочие трудящиеся и адреса не знали.
Достаточно для общения и иных, группового пользования, помещений. А
захочется человеку побыть одному - пожалуйста. Полная гарантия. Тут он
прав, не могу не признать. Так что, если в гости кто пригласит, тогда и
узнаешь, кто, где и как живет.
...Прозрачная, в меру прохладная вода, искрящаяся миллионами
солнечных бликов, плескалась в малахитовых стенках бассейна. А за
ограждением палубы медленно колыхалось такое же искрящееся, праздничное
Средиземное море, уже забывшее про терзавшие его долгих четыре года кили
английских, немецких, французских, итальянских крейсеров и эсминцев,
взрывы мин, торпед и снарядов, последние крики захлебывающихся водой
моряков. Море, забывшее про Великую войну и не подозревающее, что всего
через девятнадцать лет начнется (а может, теперь и нет?) война под номером
"два", и морю придется снова, но в удесятеренных количествах принимать в
себя взрывчатку, металл и людские тела... Лариса подняла тонкую загорелую
руку, с запястья соскользнул к середине предплечья массивный серебряный
браслет, ее единственная семейная драгоценность. Щелкнула пальцами,
призывно помахала мелькнувшему неподалеку биороботу палубной команды.
Через мгновение тот замер рядом, почтительно наклонив голову и не
испытывая никакого смущения оттого, что подозвавшая его хозяйка, отнюдь не
в традициях пуританского начала века, прикрыта лишь крошечным
треугольничком ткани на тонком шнурке. Здоровенный, почти двухметрового
роста, с "честным и открытым", как любил писать Жюль Верн, лицом типичного
уроженца Новой Англии. Для удобства, кроме соответствующей форменной
одежды, Воронцов придал каждой группе роботов и характерную внешность.
Палубная команда как раз и состояла из рослых, рыжеватых англосаксов. На
левой стороне белой голландки - ленточка с номером и именем. Этого звали
Стив.
- Вот что, милый, - сказала Наташа, - принеси-ка ты нам сюда по
бокалу ледяного шампанского-Брют. Или тебе сладкое? - опросила она у
Ларисы.
- Пусть будет Брют. Жарко.
- Ну, значит, два Брюта и сигаретки... "Сент-Моррис"...
Пока Стив исполнял заказ, Наташа успела окунуться в воду и вновь
легла рядом с Ларисой в глубокий камышовый шезлонг.
Робот поставил рядом с дамами предусмотрительно принесенный
раскладной столик, водрузил на него поднос с бокалами, пачкой сигарет,
зажигалкой и пепельницей. Все фирменное, с изображением парохода,
замысловатого герба и готической надписью "Валгалла".
Поклонился и замер в ожидании дальнейших распоряжений, пока Наташа не
отпустила его движением руки.
- Так о чем мы говорили? - Наташа сделала несколько мелких глотков и
зажмурилась от удовольствия. - Ты никак не поймешь простой вещи. Если уж
очутилась во сне или в сказке - а я до сих пор не убеждена, что тот сон на
самом деле закончился, - так надо и вести себя соответственно. Ты же,
дорогая, все время стараешься жить по московским правилам. Кому это нужно?
К крылу переднего мостика подошли Новиков с Шульгиным, тоже о чем-то
оживленно беседующие, и хоть до них было метров пятьдесят, Наташа, словно
невзначай, прикрыла свою обнаженную, не по фигуре высокую грудь локтем.
Альба в свое время приучила, вернее почти приучила не стесняться своей
наготы, но какие-то внутренние барьеры оставались, девушки так и не
научились обходиться без плавок, а при неожиданном появлении мужчин
по-прежнему испытывали мгновенную неловкость.
- Не совсем тебя понимаю... - Лариса опять была не по-хорошему
серьезна. В прошлые времена это часто было признаком надвигающейся
депрессии. И пусть теперь все возможные для нее причины устранены, но кто
его знает... Наташа решила просить Новикова серьезно заняться Ларисиным
здоровьем. А пока старалась ее веселить и развлекать, раз у Левашова это
не получается.
- Что же тут не понять? В реальной жизни, если человеку вдруг
предложат мешок денег, он - нормальный человек - начнет раздумывать,
колебаться, что да как, а нет ли здесь чего некрасивого? Во сне же -
хватай скорее, да начинай тратить, пока не проснулась!
Или, между нами говоря, если незнакомый, но красивый парень сразу
потянет тебя в кусты или в постель... Наяву ведь кричать начнешь,
отбиваться, а во сне - сама знаешь...
Лариса слегка поморщилась, но тема ее явно заинтересовала.
- То есть ты хочешь сказать, что во сне любая мерзость позволена?
- Ну зачем же сразу мерзость? Красивая любовь с красивым мужчиной...
Ты разве не замечала, что после самых... впечатляющих снов стыда-то ведь
не испытываешь... Скорее наоборот. Значит, там происходит именно то, чего
ты на самом деле хочешь, и как раз освобождение от гнета условностей
приносит облегчение и радость.
Наяву же нормальным людям мешает больше всего именно то, что это
происходит в реальности и могут быть последствия. Какие угодно. Жена
твоего любовника узнает, или мужу донесут, или просто знаешь, что человек
он дерьмовый, несмотря на... Лежишь с ним и понимаешь, что завтра смотреть
противно будет. Да и подзалететь тоже почти всегда боишься...
- Что это ты про одно и то же говоришь?
- Просто для наглядности. И Фрейд считает, что все, в конце концов,
от этого. Но я и про другое могу. Наяву на диете сидишь, куска лишнего не
съешь, а во сне до стола дорвешься и жуешь, жуешь... Вот и здесь так надо.
