главное - выражением лица, вроде бы и, несомненно, женского, но с
какими-то неуловимыми черточками искушенного в жизни юноши.
Новиков отметил еще, что свои ядовитые стрелы она пока что позволяет
себе пускать только в Сашку, других не задевает, наоборот, со всеми
подчеркнуто деликатна и благожелательна.
- Да, конечно же, ничем! - Шульгин не стал убирать с лица веселость,
удовольствие от приятной и остроумной беседы. - За маленьким пустячком. Мы
у себя дома, имеем право делать, что нравится, и никаких умозрительных
теорий высшего порядка воплощать не собираемся. А так, посмотреть
интересуемся, какая из сторон в той дурацкой войне действительно правее
была. Ты "Двенадцать стульев" не читала, скорее всего. Так там Остап,
проигрывая, что сделал? Набрал полную горсть фигур и швырнул их в глаза
партнера... Вот и индейцы отцы наши, Лукич и компания, свободные выборы
проиграв, в Учредилку то есть, подобный финт и проделали. Что в таком
случае беспристрастный судья сделать должен?
Сегодня Шульгин продолжал удивлять Новикова. Не сейчас ведь придумал
он все свои неординарные доводы, не один день должен был размышлять,
поскольку ранее мало интересовался этими вопросами.
Если... Если это не очередное проявление его вновь обретенной
суперинтуиции.
Ничего существенного Шульгину не возразили. Поскольку главное им было
сделано - трагедия плавно перетекала в фарс. Вдобавок, совместными
усилиями Олега довели до кондиции, в которой он становился тих и
благодушен. Берестов, тоже навеселе, подсел к нему и стал объяснять, что
вообще зря он спорит и принимает все близко к сердцу, потому что все
ерунда.
- Ты ж пойми, все уже случилось. И война кончилась, и дедушка твой
победил, и даже развитой социализм построил, если, конечно, жив, прошу
прощения... А раз так, какое тебе дело, чем здесь эта война кончится? Раз
красные, раз белые, а потом что-нибудь еще придумаем, пусть Махно
победит... - Потом, повторяясь и путаясь, начал рассуждать, что вот в роли
Маркова, вернее, через память Маркова, или нет, как-то еще по-другому, но
он уже один раз брал Перекоп с той стороны и теперь считает только
справедливым, если ему дадут с противоположной стороны Перекоп отстоять...
Новиков наклонился к Воронцову и, стараясь не привлекать общего
внимания, шепнул:
- Знаешь, капитан, хорошо бы Наталья намекнула Лариске - пусть
забирает Олега и устроит ему "ночь любви"... Пить ему хватит, а так -
пусть отвлечется и завтра целый день спит. А впредь мы не позволим ему
забивать себе голову ненужными мечтаниями...
- Сделаем, - подмигнул Дмитрий, - все, что требуется, и многое сверх
того... Это ты правильно придумал!
- А то! Лариска, на мой взгляд, если всерьез за него возьмется...
Особенно, если ей самой предварительно кассетку поинтереснее подсунуть,
чтобы растормозилась...
- Да она и без допинга в полном порядке, смотри, как глаза
сверкают...
К ним подошла Наташа, от ее ревнивого внимания не укрылась странная,
по ее мнению, конфиденция друзей-соперников. Воронцов тут же пересказал ей
замысел открытым текстом.
Наталья Андреевна (у нее очень четко прослеживались переходы, когда
она просто Наташа, а когда с отчеством) чопорно поджала губы, но не
сдержалась, прыснула, чуть закрасневшись.
- Пошляки вы, господа офицеры. Чем всякие глупости придумывать,
приглашайте дам танцевать. Прочее же - не ваша забота...
ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА
"...Растормозившись, сбросив так долго угнетавшую меня моральную
тяжесть, потому что так или иначе, а томительное ожидание и недоумение
закончилось, я устроился в уютном уголке за роялем. С бокалом коктейля
собственного изготовления и изобретения, под названием "Тридцать два
румба" - виски, два сорта вермута, шартрез, апельсиновый сок, маслина и
много льда.
Народ, не менее меня расслабляющийся, счастливый по той же самой
причине, самозабвенно сливался в объятиях под рыдания саксофонов и прочих
томно звучащих инструментов. Небольшая пологая качка придавала этому делу
дополнительный шарм. Берестин раз за разом приглашал Ирину, а я, глуповато
улыбаясь, только добродушно кивал. Я всех сейчас любил, а Алексею вдобавок
сочувствовал.
Лукулл, испытывающий муки Тантала - это же ужас, что такое!
Ну, пусть подержит ее за талию, поуплывает от запаха ее волос и
духов. Я же все-все понимаю! Тем более, что недолго ему монашествовать...
...Уже совсем потом, под утро, Ирина села на край постели, вернувшись
из ванной, отняла книгу и уставилась на меня посверкивающими отраженным
светом ночника глазами.
- Жестоко ты поступил. Я тебе сколько раз намекнуть пыталась -
отвлеки его, хоть раз меня пригласи, пусть он с кем-нибудь еще потанцует.
Я же чувствовала его состояние. Садист ты какой-то...
- А-а, брось! От меня не убудет, от тебя тем более, а парень хоть
чуть взбодрился. Ты же ему ничего не обещала, надеюсь? А танцевать с
симпатичной ему дамой каждый имеет право...
- Ничего ты не понимаешь...
- Слушай, кто из нас мужик? Вот и позволь мне судить, что лучше, что
хуже. В Стамбул приплывем, в бордель сходит, разрядится.
- Не говори гадостей, противно слушать...
- Виноват, но такова жизнь, дорогая. Спи лучше, пока не поссорились.
И утром я тоже встал с ощущением давно не испытанным - через лобовые
иллюминаторы каюты (я выбрал себе место в передней части надстройки, чтобы
всегда смотреть по курсу), засвечивало раннее солнце. Отодвинув шторку,
увидел бесконечную вереницу примерно трехбалльных волн, в которые врезался
высокий полубак, и прямо-таки подсознанием ощутил недалекие уже скалы
Гибралтара.
У Геркулесовых столбов
Лежит моя дорога,
У Геркулесовых столбов,
Где плавал Одиссей...
Стоя перед зеркалом, только что сбрив несколько надоевшую бороду, я
как бы после долгой разлуки рассматривал свое полузабытое лицо. Вопреки
опасениям, вид был еще ничего себе. Надо только подольше сидеть на палубе,
под солнцем, убрать болезненную белизну подбородка.
Впереди совсем новая жизнь, к которой придется еще приспосабливаться.
Но и это должно быть приятно. В общем, трудно передать владевшие мной
тогда чувства. Не знаю, может быть, они походили на то, что испытывал в
свое время Буковский - из тюремного карцера, без перехода, в свободный
мир, да не так просто, где ты сам по себе, а туда, где ты сразу герой и
историческая личность. И снова у меня в голове как-то одномоментно
возникла картина предстоящей жизни, с ее радостями, а если и сложностями,
то все равно приятными и интересными...
Предстоящее требовало пройти процесс новой самоидентификации. Обрести
новый имидж. И я его нашел.
На солнечной палубе - не в смысле, что она освещалась солнцем, хотя и
это тоже, но просто так называется крыша самой верхней на корабле
надстройки - я встретил прогуливающегося Шульгина.
Сашка был хорош! Очевидно, он тоже задумался о своем предстоящем
существовании.
Облаченный в белый костюм с жилеткой, белые кожаные туфли на
пуговицах, в стетсоновской шляпе и с тростью, он выглядел этаким Чеховым
Антоном Павловичем, излеченным от чахотки и вместо Сахалина побывавшем на
каторге Новой Каледонии.
Приветствовав меня небрежным кивком, он счел нужным заметить:
- Свой путь земной пройдя до половины, я решил, что пора приобретать
ПРИВЫЧКИ! Для начала - ни капли спиртного до захода солнца, ежедневно -
свежее белье и рубашки, и никакого металла, кроме золота...
В подтверждение он продемонстрировал мне массивный, как кистень,
брегет с репетицией, пригодную для удержания буль-терьера цепь поперек
пуза и перстень с бриллиантом каратов в десять.
- Недурно, - сказал я. - Совсем недурно. Только как насчет пистолета?
Тяжеловат будет...
- Могу водить при себе телохранителей или сделать золотое
напыление...
- Тоже выход. Однако это все для девочек. А в натуре соображения
имеются?
- Натюрлих, яволь! - вне всякого сомнения, Сашка осознал себя в
полной мере. И что бы там ни ждало нас в будущем, скучно не будет.
Рефлексия штука хорошая. В определенные моменты. И как же здорово, что
рядом всегда есть человек, рефлексиям чуждый или умеющий их непринужденно
скрывать.
- Слышь, Дик, а что ты сегодня ночью делал?
Он посмотрел на меня подозрительно.
- Желаешь знать подробности? Как я это самое?..
- Нет, по правде...
- Тогда... Перечитывал "Черный обелиск"...
- Слава богу. Это уже похоже на серьезный подход.
У меня было много идей, которые заслуживали обсуждения, и я увлек его
в один из уединенных баров, чтобы, нарушив напоследок вновь обретенные
принципы, за чашкой кофе с бенедиктином обсудить некоторые неотложные
вопросы...
3
...Проснулась Наталья Андреевна в сероватых предутренних сумерках, и
в первые мгновения ей показалось, что вернулся тот же самый сон, а все
предыдущее тоже было только сном, и увидит она сейчас заплаканное дождем
окно, и за ним все ту же площадь с пересекающимися потоками машин,
бело-зеленым зданием вокзала и даже на отдалении внушающими тоску толпами
суетливых прохожих.
И так ей стало смутно на душе, что хоть вообще не просыпайся.
Открыв глаза, она действительно увидела на противоположной стене
квадратное стекло с бегущими по нему крупными каплями, и еще пара секунд
потребовалась ей, чтобы ощутить плавное покачивание постели и окончательно
вспомнить все.
И теперь уже ее захлестнула радость - как в детстве, в первый день
летних каникул, оттого, что новая жизнь - не сон, что впереди много ярких
солнечных дней и свободы.
Вчерашний ночной спор в кают-компании утомил ее прежде всего тем, что
она никак не могла понять, отчего и почему вообще возникла такая проблема?
Неужели кому-то на самом деле кажется, что могут быть сомнения? Конечно,
если есть шанс сделать Россию такой, как она изображена на страницах
журнала "Столица и усадьба", так надо его использовать. Жить она предпочла
бы на Родине, особенно если купить участок в сотню гектаров в Крыму,
построить дворец...
А левашовские рассуждения насчет исторической ответственности, нежные
воспоминания о пионерских девизах: "К борьбе за дело Ленина будьте
готовы!" и прочей ерунде - сопоставимо ли это с возможностью ни от кого не
зависеть, делать только то, что нравится и хочется в данный момент,
наслаждаться неограниченными возможностями и ждать от будущего лишь
волнующих приключений. Как все это образуется - не ее забота, на то мужики
есть. И еще - забыть навсегда об этих ужасных пришельцах. Все они, кроме
Ирины, да теперь, пожалуй, Сильвии, внушали ей отвращение и страх. Как
обитатели террариума.
Но теперь-то все позади, ничего теперь не изменить. Левашов, похоже,
окончательно смирился, "Валгалла" плывет по океанским волнам, с каждым
часом приближаясь к берегам Европы. Ну, а если что у ребят и не получится
- ее устроит любой другой вариант, кроме одного-единственного -
возвращения к прежнему унизительному существованию.
Наташа отбросила одеяло, по мягкому ковру подошла в иллюминатору и,
опершись о его полированную дубовую раму, залюбовалась плавно
вздымающимися внизу серовато-голубыми волнами Атлантики. У едва заметной
границы между океаном и небом сквозь плотную пелену облаков пыталось
протолкнуть свои лучи утреннее солнце, но ему удавалось лишь подкрасить
