заводить пластырь, или не готов с восторгом сложить голову за бога, царя и
отечество...
- Ну и как он, готов?
- А вот будет случай, тогда и узнаешь...
Андрей собрался было спросить, с кем, и главное, для чего собирается
воевать Воронцов, но передумал. Решил понаблюдать еще. В тот же день он
получил возможность выяснить, что не одного Дмитрия обуревают
милитаристские замыслы.
Спускаясь по трапу с солнечной палубы к себе в каюту, Новиков увидел
облокотившегося на планшир Берестина. Алексей скучающим взглядом следил за
скользящей у самой поверхности воды тройкой крупных дельфинов. Постояли
вместе, покурили, потом Берестин предложил зайти к нему. Как-то так
выходило, что не меньше недели им не приходилось разговаривать наедине.
Видимо, оба подсознательно ощущали некоторый дискомфорт. Хотя поставить
окончательную точку в проблеме с Ириной стоило бы уже давно. Например -
после московской ночи. Но Андрею как "победителю" затевать такой разговор
казалось бестактным, Берестин же или ни о чем не догадывался, или не хотел
унизить себя еще и попыткой выяснить отношения.
Входя вслед за Алексеем в проем единственной в поперечном коридоре
двери, Новиков ожидал увидеть более или менее роскошную каюту и даже
испытывал определенный интерес - а что же именно придумал для себя
профессиональный эстет?
Но оказался он в обширном зале, похожем на учебный класс.
Большие квадратные иллюминаторы выходили на кормовую часть верхней
палубы, и сейчас в них засвечивало закатное солнце, бросая яркие блики на
светло-каштановый узорчатый паркет. В центре зала стоял огромный стол,
который Новиков вначале принял за бильярдный. А переборки между
иллюминаторами сплошь занимали глухие дверцы шкафов, открытые полки с
какими-то папками и книгами, встроенные телевизионные экраны. К столу
примыкал пульт, напоминающий те, что бывают в радиостудиях. И только в
дальнем углу разместились старомодный письменный стол и слоноподобные
кожаные кресла.
- Что тут у тебя? - поинтересовался Новиков, с любопытством
рассматривая оборудование зала. - Решил организовать корабельный
информцентр?
- Скорее - генеральный штаб, - усмехнулся Берестин. - Вспомнил,
сколько мы с тобой в сорок первом напортачили, и решил подстраховаться на
будущее. Вот это, - подвел он Новикова к столу в центре, -
картографический планшет. Но не только. - Алексей щелкнул одним из
тумблеров, поверхность планшета, только что равномерно серая, засветилась,
и на ней возникла цветная и рельефная карта Европы. Даже не карта, а
трехмерный макет изумительной точности и тонкости исполнения. Берестин
нажал кнопку, и масштаб начал укрупняться, не плавно, а скачками,
соответствуя шагу масштабов военных карт, как догадался Новиков.
- Ну, это чистая география, - сказал Берестин, когда всю огромную
площадь планшета занял участок местности, словно видимый с низко летящего
самолета, то есть движущийся с соответствующей скоростью и плавно
исчезающий под бортиком. Видны были кюветы на обочинах дорог, отдельно
стоящие кусты, какие-то бревенчатые постройки в глубине леса.
- А вот и стратегия...
Карта вновь вернулась к первоначальному масштабу, и на ней
обозначилось все то, что бывает на хорошо отработанных штабных картах, в
данном случае - положение на советско-германской границе на утро двадцать
второго июня известного года.
Берестой задвигал ползунки пульта - и фронт ожил. Устремились на
восток синие стрелы, разрывая позиции Красной Армии, обозначились
Белостокский и Волковысский котлы...
- И так далее... - Берестин выключил планшет. - Для начала у меня
здесь заложены все войны и конфликты XX века. На основе подлинных
документов. Это тебе не наша самодеятельность. Я здесь могу не только
воспроизвести, но и промоделировать любое сражение, вплоть до действий
отдельных взводов и разведгрупп.
- Неплохая игрушка, - кивнул Новиков, садясь в кресло. - Чем пасьянсы
раскладывать... При случае позабавимся, посмотрим, что мы с тобой
неправильно делали. Как я понимаю, тут предусмотрена такая возможность?
- Само собой. Иначе и возиться бы не стоило. Более того, имеются
абсолютно все документированные данные о личностях полководцев, в том
числе и мемуарные, если кто оставил. То есть, если начать играть за одну
сторону, вторая будет реагировать примерно так, как прототип.
- Вернее - как реконструкция, - вставил Новиков. - Если о ком-то
писать в основном пакости, как наши историки, допустим, о Куропаткине, то
он реагировать будет неадекватно...
- Не совсем так, - возразил Берестин. Видно было, что разговор
доставляет ему истинное удовольствие. - У меня ведь учтены все подписанные
им приказы, поведение на войне с учетом как общей обстановки, так и той,
что была ему известна в конкретный момент. То есть, личность командующего
оценивается и по правильности предвидения, по умению принимать решения в
условиях дефицита информации... Так что идеологические моменты в оценке
профессиональных качеств выносятся за скобки...
И еще минут десять они говорили о всяких военно-психологических
аспектах берестинского устройства. Пока Новиков не задал Алексею тот же
самый вопрос, что недавно собирался задать Воронцову.
- Зачем же сразу воевать? - словно бы удивился Алексей. - Так, на
всякий случай. Мы когда первый раз на Валгаллу выходить собирались, с чего
начали? Автоматом обзавелись. А тут не Валгалла, тут планета Земля эпохи
войн и революций... Если только на Новой Зеландии поселиться. По-моему,
только там в двадцатом веке не стреляли. Да и то, японцы и союзники вокруг
маневрировали, подводные лодки крутились, и если на берегу не
отсиживаться, так и там без моей машинки не обойтись.
Новикову пришлось согласиться. Он мог бы, конечно, попытаться
раскрутить Алексея, добиться от него методом психоанализа более подробного
и откровенного ответа, но не стал этого делать. Достаточно уже, особенно
после совместного руководства Великой Отечественной войной, он знал и
характер Берестина, и все его склонности. Начав жизнь в роли кадрового
офицера ВДВ, став впоследствии достаточно преуспевающим художником,
Алексей оставался в душе прежде всего военным человеком и, попав в
телесную оболочку Маркова, нашел себя как крупный полководец. Само собой,
теперь уже смириться с жизнью обывателя, пусть и неограниченно богатого и
свободного, он не мог. Мысль о том, что он командовал сотнями тысяч людей,
мог принимать и воплощать в жизнь исторические решения, сверлила душу куда
сильнее, чем так называемая "несчастная любовь". Да и была ли она на самом
деле?
Пересилив себя, Андрей выбрал подходящий момент и спросил:
- Не сочти за нескромность, конечно, но в предвидении всего
предстоящего, как ты думаешь выходить из положения?
- Какого положения? - не понял Берестин. А Новиков считал, что он
среагирует сразу.
- Из того самого. С Ириной. Мне кажется, она себя чувствует очень
плохо.
- Да о чем ты?
Новиков постарался как можно деликатнее объяснить, что именно он
хотел обсудить с Берестиным.
- Ну, старик... - Алексей изобразил налицо подлинное изумление. -
Кажется, с комплексами у тебя тоже не все в порядке. Да, было такое,
скрывать не собираюсь, но прошло, прошло... Одно время было трудновато, я
на самом деле сильно увлекся. Однако - вовремя опомнился. Ты думал, я на
самом деле такой сопливый романтик, как получился в собственных мемуарах?
Нет, не совсем... Друг мой Андрюша, извини, но я чуть постарше и повидал
много всякого - разве ты не знаешь, что такое простой строевой лейтенант
ВДВ? И я им где-то остаюсь, невзирая на легкий налет интеллигентности.
Ирина меня околдовала, а она это умеет, но как только возник ты и
стало понятно, что мне не светит, я без большого труда взял себя в руки.
Что ж, ты думал, мужик моих лет будет целый год не спать ночами и лить
слезы в подушку? Уже в Москве, в сорок первом, я утешился с Леной...
Хорошая была девушка, интересно, как у нее дальше все вышло? - взгляд
Берестина стал грустно-мечтательным. - Одним словом, брат, не бери в
голову. Нам с тобой делить нечего. Извини, если по моей вине тебе пришлось
еще и из-за такой ерунды волноваться. Ты у нас тоже поклонник Гумилева,
так вспомни, что он писал:
...И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во Вселенной,
Скажет: - я не люблю вас -
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше...
Новиков чувствовал себя крайне неудобно. Нет, то, что они наконец
поговорили и, кажется, подвели черту под создававшей постоянную
напряженность проблемой, это хорошо, но у Андрея осталось ощущение, будто
Берестин очень спокойно над ним посмеялся.
Мало того, что он дал понять, кто из них пацан, а кто - мужик, так
вдобавок заставил усомниться в своих профессиональных качествах. Какой же
ты, мол, психолог, если за год не смог разобраться в пустяковом
треугольнике?
Но как раз профессионально Андрей был уверен в своей правоте. И,
переведя разговор на нейтральную тему, вскоре откланялся. Берестин не стал
его удерживать. Так что осталось не совсем понятно, в чем был истинный
смысл их встречи. Вряд ли Алексей позвал его, чтобы просто похвастаться
своим "генштабом". Скорее всего, он собирался обсудить нечто для себя
важное, но разговор с самого начала пошел не по тому руслу. Жаль, если
так. Берестин достаточно серьезный человек, и приходящие ему в голову идеи
могут иметь далеко не тривиальные последствия.
"Глупею я что-то в последнее время, - думал Новиков, спускаясь по
широкому трапу, больше похожему на парадную лестницу Эрмитажа, и нервно
постукивая пальцами по перилам. - Совсем нюх потерял".
Если бы он мог видеть, что происходит сейчас в каюте Берестина,
настроение его наверняка бы улучшилось. А Берестин, закрыв за гостем
дверь, прошел через короткий коридор в соседний отсек, симметричный
первому. Здесь у него размещалась настоящая художественная мастерская,
куда более просторная и лучше оборудованная, чем в Москве. Переборки
украшали многочисленные пейзажи Валгаллы. Но они его сейчас не
интересовали. Алексей остановился перед почти готовой картиной.
Непрописанным оставался лишь правый верхний угол. Видно было, что работа
удалась. Физически ощутимо от нее тянуло холодным пронзительным ветром,
выгибающим черные голые ветви деревьев Тверского бульвара.
Лимонно-багровая полоса закатного неба подсвечивала снизу рыхлые
сине-черные тучи. А по лужам центральной аллеи шла на зрителя стройная
женщина в длинном черном пальто, опустив голову, погруженная в тревожные,
мрачные мысли. Каким-то необъяснимым ухищрением Берестину удалось передать
именно это - холод, тревогу, тоскливое предчувствие неведомой и неизбежной
опасности.
Алексей присел на угловой диванчик напротив холста, вытянул ноги и
оперся локтем о спинку, найдя взглядом какую-то, очевидно, важную для него
точку композиции. И сидел так очень долго, не то погрузившись в творческий
процесс, не то просто вспоминая давний уже, роковой для очень многих
вечер...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИСХОД
Ведь это было так давно
И где-то там, за небесами...
Куда мне плыть, не все ль равно,
