Цепляясь руками за гибкие колючие прутья и чувствуя, как подо мной
скользит и переворачивается земля, я еще услышал, как женщина, обхватив меня
за плечи, кричит срывающимся голосом:
- Андрей, ты здесь? Ты меня видишь? Что случилось? Андрей, ну отзовись
же...
Наверное, в этот момент я умер, так и не поняв, что происходит.
...В покрытое толстым слоем льда маленькое оконце ударил луч встающего
из-за сопок солнца. Оконное стекло превратилось в подобие облизанного до
бритвенной тонкости красного леденцового петушка.
Радужным огнем вспыхнула граненая пробка стоявшего на сколоченном из
толстых досок столе графина.
Медово засветились свежеоструганные, с потеками абрикосовой смолы
бревна стен.
Донесся запах трещащих и стреляющих в печи дров. И жарящихся на
подсолнечном масле пирожков с капустой, картошкой и печенкой. Совсем как в
далеком уже детстве, когда с подобной цветовой гаммы, звуков и запахов
начиналось предпраздничное утро тридцать первого декабря пятьдесят какого-то
года...
Если сейчас медленно, предвкушая удовольствие, открыть глаза, то в углу
комнаты увидишь украшенную сверкающими шарами и игрушками, разноцветными
флажками и бумажными цепями елку, а за окном густо-синее безоблачное небо и
верхушки покрытых сахарным инеем кленов.
Днем ждет новогодний спектакль с возбуждающей процедурой раздачи
подарков в старинном здании драмтеатра, потом единственная в году ночь,
когда родители не запрещают читать "Тайну двух океанов" до самой полуночи, а
впереди целых десять дней зимних каникул.
Подобного ощущения абсолютного счастья я не испытывал больше никогда.
Улыбнувшись, я так и сделал - медленно открыл глаза. Увидел низкий
деревянный потолок над широким топчаном, на котором лежал, совсем маленькую
комнату, где только и помещались стол, табурет да домотканый коврик на полу,
малиново светящееся оконце со стаканом крупной серой соли между рамами
(чтобы не запотевали стекла). Полуоткрытая, сколоченная из лиственничных
брусьев дверь вела в соседнее помещение - очевидно, кухню, откуда и
доносились напомнившие о детстве запахи пирогов и еще приятный женский
голос, напевающий "Песню без слов" из кинофильма "Мой младший брат".
Мелодию я узнал сразу, а вот где нахожусь, что это за охотничья избушка
(так воспринималось это помещение) - сообразить не мог. Но постель была
мягкая, обстановка - уютная, женский голос - волнующий и как бы намекающий
на другие достоинства его обладательницы. Вставать не хотелось, да вроде и
необходимости такой не было. А что я не помню ничего о себе и
обстоятельствах, приведших в этот гостеприимный дом, так какая, в сущности,
разница, кем себя считать и где находиться?..
Так человек в момент пробуждения забывает сон - остается лишь ощущение
чего-то яркого, увлекательного, внутренне логичного, а попытка вспомнить его
содержание сразу рвет в клочья эту невесомую радужную ткань, превращает ее в
клубящийся серый туман...
И вся моя предыдущая жизнь представлялась сейчас долгим сном,
содержание которого растворилось в этом тумане.
Только, кажется, не все в моем сне было так уж красиво и безоблачно,
скорее наоборот... По мере того как происходил переход от сна к яви, чувство
тревоги нарастало, я погружался в нее, как в холодную воду, от только что
владевшей мною эйфории не оставалось и следа.
Откинув одеяло, я резко сел, поискал глазами одежду. Дверь в кухню
открылась, на пороге появилась высокая тонкая женщина с распущенными по
плечам, отливающими светлой медью волосами. Молодая, наверное, нет и
тридцати, с лицом заграничной кинозвезды... Как звали ту, в фильме про
первобытных людей и динозавров? Тоже странно, название фильма я вспомнить не
смог, а имя актрисы память услужливо подсказала: Рэчел (или Ракель?) Велч.
Тогда мы все ею восхищались. Действительно похожа. Самое интересное -
женщина была совершенно голая. Если не считать золотистых меховых сапожек из
шкуры нерпы. Нет, я ошибся - на ней были совсем узенькие трусики телесного
цвета...
Увидев, что я проснулся, женщина широко улыбнулась большим, но все
равно красивым ртом.
- С добрым утром. Вставай, завтрак уже готов... Видимо, мы были с ней
достаточно близки, раз она позволяла себе разгуливать в таком виде, нимало
этим не смущаясь.
Первым побуждением было протянуть руку, поманить к себе, обнять...
Очевидно, подобный поступок соответствовал бы логике наших отношений. Да и
ее тело, настолько утрированно сексуальное, что больше напоминало рисунок
Бидструпа, нежели реально существующий объект, не позволяло думать ни о чем
другом...
Но я этого не сделал, более того - непонятный страх усилился. Словно
была это не просто красивая, влекущая и, наверное, доступная женщина, а
какая-нибудь гоголевская панночка... Мне захотелось вскочить, выхватить
из-под подушки пистолет, который наверняка должен был там лежать со
вчерашнего вечера, щелкнуть затвором. Отчего вдруг? Какие стертые из памяти,
но сохраненные подсознанием события внушили вдруг такую мысль?
Наверное, я не совладал со своим лицом, потому что женщина вскинула
перед собой руки испуганным жестом. Улыбка исчезла, сменилась
растерянно-жалкой гримасой.
- Андрей, что ты, что ты?.. Почему ты так смотришь? Это же я... Тебе
снова приснилось что-то? Ляг, успокойся, сейчас все пройдет. Подожди, я
принесу тебе воды или, может быть, кофе? - Продолжая говорить, она пятилась
назад, отступила за порог и только там остановилась, положив ладонь на
дверную ручку, готовая при первом моем движении захлопнуть тяжелое
полотнище.
Чем я ее смог так напугать? А она меня? Что вообще происходило между
нами накануне днем? Или ночью?
Отчего она в таком виде? Мы что, спали с ней вместе? Судя по солнцу,
сейчас раннее утро, значит, совсем недавно она лежала рядом, а я это напрочь
забыл?
Андрей? Она назвала меня Андреем? Так меня зовут? Странно, но почему бы
и нет?
Чтобы успокоить женщину, я откинулся на подушку и даже спрятал руки под
одеяло.
- Я ничего не понимаю. Я не знаю, почему ты меня боишься. Как тебя
зовут? Где мы находимся? Объясни. Я заболел? У меня что-то с головой? Если
мне нужно лекарство - принеси. Обещаю вести себя спокойно... - Слова легко
возникали у меня в голове и слетали с губ, но одновременно мне казалось, что
произносит их кто-то другой. Значение каждого слова по отдельности я вроде
бы понимал, но фразы звучали словно на чужом языке.
Женщина слушала меня, чуть наклонив голову, лицо ее постепенно вновь
принимало обычное выражение.
Она подняла с пола, грациозно присев, лежавшую под вешалкой скомканную
мужскую рубашку, надела в рукава и застегнула две нижние пуговицы. 'Прикрыла
свои прелести, но стала от этого еще более привлекательной.
Кажется, я действительно уже видел ее раньше. Так знакомы эти длинные
загорелые ноги каких-то особенно плавных очертаний, гладкий подтянутый
живот, характерный поворот головы, необычный, изумрудный оттенок глаз...
Имя, еще бы услышать ее имя, тогда я, наверное, вспомню и все остальное...
Приподнявшись на подушке, я собрался повторить свой вопрос и увидел,
как женщина, воспользовавшись моментом моей слабости или промедления,
отскочив за порог, потянулась рукой, подняла стоящую в кухне у стены
короткую винтовку незнакомой системы и неуклюжим движением, оттопырив локти,
направила мне в глаза черное колечко дула.
Не помню, успел я дернуться навстречу, был ли вообще выстрел, только
постель подо мной качнулась, завертелась, стремительно набирая обороты,
веселый золотисто-розовый свет померк. Секунду еще я различал в
накатывающейся мгле словно вырезанный из черной бумаги женский силуэт, потом
он растворился в визжащей, как циркулярная пила, вязкой темноте...
Выходит, что я умер вторично.
...Серый, вспененный, предштормовой океан. Под ногами дергается и
раскачивается узкая палуба. Низко летят клочковатые, почти черные тучи.
Грудами валяются, со звоном перекатываются от борта к борту гильзы
малокалиберных пушек. И я, цепляясь руками за тонкие леера, бегу по этой
палубе вперед, на полубак, где в кресле наводчика скорострельного орудия
косо висит женщина в ярко-алом комбинезоне, касаясь мокрых досок настила
длинными золотистыми волосами.
Я вижу, как справа по курсу, в полукилометре или чуть дальше, бледным
бензиновым пламенем горит низкий торпедный катер.
Но мне на него сейчас совершенно наплевать. Рискуя сорваться в кипящие
волны, я наконец добрался до лафета, упал возле женщины на колени, увидел
вспоротый осколком спасательный костюм и развороченную, с торчащими
обломками ребер рану под правой грудью.
Немедленно надо что-то делать, но вот что? Под руками нет даже
индивидуального пакета. Еще минута, две - и женщина умрет. А может быть,
уже?.. Разве живут с такими ранами? Но что же тогда будет со мной?
Настолько непереносим был охвативший меня ужас, что я рванулся вон из
этого кошмара. И - проснулся? Или...
Рванувшись вон из этого кошмара, я вырвался не только из него, а вообще
отовсюду, где был и не был. И увидел Вселенную. Как уже видел раньше: будто
бы извне, хотя и не понимал, как это возможно. Если она бесконечна во
времени и пространстве, значит, по определению не могло существовать
никакого "извне".
Однако так было, и это не противоречило каким-то специальным, высшим
законам мироустройства.
Более того, вселенных было много, занимающих одно и то же место
"пространства", как бы вложенных друг в друга, отличающихся "фактурой" и
"цветом". Это означало, что некоторые существуют сейчас, другие в "прошлом"
и "будущем", если принимать за точку отсчета то место и время, где находился
"сейчас" я сам. Были такие, что существовали до Большого взрыва, и такие,
что возникнут после всеобщего гравитационного коллапса. Все вместе можно
было бы назвать Метавселенной. Та часть моего сознания, которая сохраняла
связь с исходной личностью, умела оперировать земными понятиями и знала, что
видимая мной картина охватывает примерно десять в семидесятой степени лет и
полсотни миллиардов парсеков. Дальше все сливалось в слабо фосфоресцирующую
дымку.
Я ощущал себя локализованным в известных размеров физическом объеме и
одновременно размазанным вдоль пронзающих десятки измерений волновых каналов
и струн, словно был невообразимых размеров мыслящей амебой с триллионами
псевдоподий и бесконечной скоростью передачи нервных импульсов.
Я понимал, если вообще уместен этот термин, не передающий и доли
процента смысла моей нынешней мыслительной деятельности, что сейчас
происходит очередная попытка контакта с Держателями Мира или пока еще только
подключения к созданной и контролируемой ими Великой Сети.
В тот момент я знал - этот контакт был непроизвольно инициирован
Сильвией, включившей свой универблок, который пробил канал
внепространственного перехода и тем самым вынес меня за пределы исходной
реальности. А там вступили в действие уже другие законы. Мой мозг уподобился
компьютеру, долго работавшему в "замкнутом режиме" и вдруг подключенному к
сетям Интернета.
Я снова стал если и не равен Держателям по силе и возможностям, то
вышел, выражаясь по-футбольному, в одну с ними лигу. А там уж как получится.
Это был наш очередной контакт, по-прежнему односторонний, но куда более
глубокий, чем предыдущие. Мне приоткрылся механизм взаимодействия с Сетью, и
я даже стал догадываться, каким образом возможно ею управлять. То есть, в
