не отдавала себе отчета в этом, а только поминутно просыпалась в испуге,
воображая, что она все еще на ступеньках той ужасной лестницы и не в си-
лах на нее подняться, а вода под ней все прибывает и прибывает с глухим
ревом и молниеносной быстротой.
За ночь она так изменилась в лице, что утром все это заметили. Капел-
лан не мог удержаться, чтобы не шепнуть канониссе, что эта "приятная и
любезная особа", по-видимому, не в своем уме. И добрая Венцеслава, не
привыкшая видеть среди окружающих столько мужества и самоотверженности,
сама начала думать, что Порпорина по меньшей мере девушка весьма эк-
зальтированная, нервная и легко поддающаяся возбуждению, - канонисса
слишком надеялась на свои крепкие, обитые железом двери и верные ключи,
постоянно бряцавшие у ее пояса, чтобы продолжать верить в появление и
исчезновение Зденко в позапрошлую ночь. Поэтому она обратилась к Консуэ-
ло с ласковыми и полными сострадания словами, умоляя ее не принимать так
близко к сердцу их семейное горе, подумать о своем здоровье, в то же
время стараясь поддержать в девушке надежду на возвращение Альберта, -
надежду, которая, надо сказать, начала уже умирать в глубине ее души.
Но она была поражена и вместе с тем обрадована, когда Консуэло с
блестящими от восторга глазами и радостной улыбкой, в которой сквозила
некоторая гордость, ответила ей:
- Вы правы, что верите в его возвращение и ждете его, дорогая
синьора. Граф Альберт не только жив, но, надеюсь, и неплохо себя
чувствует, так как в своем убежище интересуется любимыми книгами и цве-
тами. В этом я убеждена и могу вам представить доказательства.
- Что вы хотите сказать этим, дорогое дитя мое? - воскликнула кано-
нисса, поддаваясь ее уверенному тону. - Что вы узнали? Что вы открыли?
Ради самого бога, говорите, верните к жизни несчастную семью!
- Скажите графу Христиану, что его сын жив и недалеко отсюда. Это так
же верно, как то, что я люблю вас и уважаю.
Канонисса вскочила, чтобы бежать к брату, который еще не спускался в
гостиную, но взгляд и вздох капеллана удержали ее на месте.
- Не будем так опрометчиво радовать моего бедного Христиана, - прого-
ворила она, также вздыхая. - Знаете, дорогая, если бы ваши чудесные обе-
щания не сбылись, мы нанесли бы несчастному отцу смертельный удар!
- Вы сомневаетесь в моих словах? - спросила с удивлением Консуэло.
- Упаси меня бог, благородная Нина! Но вы можете заблуждаться! Увы, с
нами самими это не раз случалось! Вы говорите, дорогая, о доказа-
тельствах. Не могли ли бы вы привести их нам?
- Не могу... или, скорее, мне кажется, что я не должна это делать, -
с некоторым смущением проговорила Консуэло. - Я открыла тайну, которой
граф Альберт, несомненно, придает большое значение, но не считаю себя
вправе выдать ее без его согласия.
- Без его согласия! - воскликнула канонисса, нерешительно глядя на
капеллана. - Уж и вправду не видела ли она его?
Капеллан еле заметно пожал плечами, совершенно не понимая, как он
терзает бедную канониссу своим недоверием.
- Я его не видела, - продолжала Консуэло, - но скоро увижу, и вы то-
же, надеюсь, увидите. Вот почему я и боюсь задержать его возвращение
своей нескромностью, противное его воле.
- Да царит божественная истина в твоем сердце, великодушное создание,
и пусть говорит она твоими устами! - проговорила растроганная канонисса,
глядя на Консуэло нежно, но все же с некоторым беспокойством. - Храни
свою тайну, если она у тебя есть, и верни нам Альберта, если ты в силах
это сделать! Одно могу сказать: если это осуществится, я буду целовать
твои колена, как сейчас целую твой бедный лоб... влажный и горячий, -
прибавила она, прикасаясь губами к прекрасному воспаленному лбу молодой
девушки и взволнованно глядя на капеллана.
- Если она и безумна, - сказала Венцеслава капеллану, как только они
остались наедине, - все-таки это ангел доброты, и мне кажется, она при-
нимает наши страдания ближе к сердцу, чем мы сами. Ах, отец мой!
Над этим домом тяготеет проклятие: здесь каждого, у кого в груди
бьется редкое, удивительное сердце, поражает безумие, и наша жизнь про-
ходит в том, что мы жалеем тех, кем должны восхищаться.
- Я вовсе не отрицаю добрых побуждений юной иностранки, - возразил
капеллан, - но рассказ ее - бред, не сомневайтесь в этом, сударыня. Она,
по-видимому, сегодня ночью видела во сне графа Альберта и вот неосторож-
но выдает нам свои сны за действительность. Остерегайтесь смутить благо-
честивую, покорившуюся душу вашего почтенного брата такими пустыми, лег-
комысленными уверениями. Быть может, не следовало бы также слишком поощ-
рять и безрассудную храбрость синьоры Порпорины... Это может привести ее
к опасностям иного рода, чем те, которым она так смело шла навстречу до
сих пор...
- Я вас не понимаю! - с серьезным и наивным видом ответила канонисса
Венцеслава.
- Очень затрудняюсь объяснить вам это... - проговорил достойный пас-
тырь. - А все-таки мне кажется, что если бы тайное общение, понятно, са-
мое чистое, самое бескорыстное, возникло между этой молодой артисткой и
благородным графом...
- Ну и что же? - спросила канонисса с удивлением.
- Что же? А не думаете ли вы, сударыня, что внимание и заботливость,
сами по себе весьма невинные, могут в короткое время благодаря обстоя-
тельствам и романтическим идеям вылиться в нечто опасное для спокойствия
и достоинства молодой музыкантши?
- Мне это никогда не пришло бы в голову! - воскликнула канонисса, по-
раженная этими соображениями. - Неужели, отец мой, вы допускаете, что
Порпорина может забыть свое скромное, зависимое положение и войти в ка-
кие-либо отношения с человеком, который стоит настолько выше ее, как мой
племянник Альберт фон Рудольштадт!
- Граф Альберт фон Рудольштадт может сам невольно наталкивать ее на
это, проповедуя, что преимущества рождения и класса - одни лишь пустые
предрассудки.
- Знаете, вы заронили в мою душу серьезное беспокойство, - сказала
Венцеслава, в которой пробудилась фамильная гордость и тщеславие, порож-
денное происхождением, - единственная ее слабость. - Неужели зло уже за-
родилось в этом юном сердце? Неужели в ее возбуждении, в стремлении ра-
зыскать Альберта говорит не прирожденное великодушие, не привязанность к
нам, а менее чистые побуждения?
- Хочу надеяться, что пока этого еще нет, - ответил капеллан, у кото-
рого была единственная страсть - разыгрывать при помощи своих советов и
суждений особую роль в графской семье, сохраняя при этом вид робкого
почтения и раболепной покорности. - Но вам все-таки следует, дочь моя,
не закрывать глаза на последующие события и все время помнить об опас-
ности. Эта трудная роль как нельзя больше по вас, так как небо наградило
вас осторожностью и проницательностью.
Разговор этот очень взволновал канониссу и дал совершенно новое нап-
равление ее тревогам. Словно забывая, что Альберт почти потерян для нее,
что он, быть может, в данную минуту умирает или даже умер, она была все-
цело озабочена мыслью, как предотвратить последствия того, что в душе
называла "неподходящей" привязанностью. Она походила в этом на индейца
из басни, который, спасаясь от свирепого тигра, влез на дерево и отгонял
докучливую муху, жужжавшую над его головой.
В течение всего дня она не сводила глаз с Порпорины, следя за каждым
ее шагом, тревожно взвешивая каждое ее слово. Наша героиня, - а в данное
время наша мужественная Консуэло была героиней в полном смысле этого
слова, - не могла не заметить беспокойства канониссы, но была далека от
того, чтобы объяснить его чем-либо иным, кроме недоверия к ее обещанию
вернуть Альберта. Девушка и не старалась скрыть свое волнение, так как
ее спокойная, безупречная совесть подсказывала ей, что она может не
краснеть за свой замысел, а гордиться им. Чувство смущения, вызванное в
ней несколько дней назад восторженным отношением молодого графа, рассея-
лось перед серьезной решимостью действовать, рожденной отнюдь не личным
тщеславием. Язвительные насмешки Амелии, угадывавшей ее план, хотя и не
знавшей его подробностей, мало ее трогали. Едва обращая на них внимание,
она отвечала лишь улыбкой, предоставляя канониссе прислушиваться к кол-
костям юной баронессы, запоминать их, истолковывать и находить в них
страшный тайный смысл.
XL
Консуэло, заметив, что канонисса следит за нею так, как этого не бы-
вало раньше, и опасаясь, как бы такое неуместное рвение не повредило ее
планам, стала держаться более хладнокровно, благодаря чему ей удалось
днем ускользнуть от наблюдений Венцеславы и проворно направиться по до-
роге к Шрекенштейну. В эту минуту она ничего другого не хотела, как
встретить Зденко, добиться от него объяснений и окончательно выяснить,
захочет ли он проводить ее к Альберту. Она увидела его довольно близко
от замка, на тропинке, ведущей к Шрекенштейну. Казалось, он шел ей
навстречу и, поравнявшись, заговорил с ней очень быстро почешски.
- Увы! Я не понимаю тебя, - проговорила Консуэло, как только ей уда-
лось вставить слово. - Я почти не знаю и немецкого языка; это грубый
язык, ненавистный нам обоим: тебе он говорит о рабстве, а мне об изгна-
нии. Но раз это единственный способ понимать друг друга, не отказывайся
говорить со мной по-немецки; мы оба одинаково плохо говорим на нем, но я
тебе обещаю выучиться по-чешски, если только ты захочешь меня учить.
После этих приятных ему слов Зденко стал серьезен и, протягивая ей
свою сухую, мозолистую руку, которую она, не задумываясь, пожала, сказал
по-немецки:
- Добрая девушка божья, я выучу тебя своему языку и всем своим пес-
ням; скажи, с какой ты хочешь начать?
Консуэло решила, что надо подделаться к его причудам, употребляя при
расспросах его же выражения.
- Я бы хотела, - сказала она, - чтобы ты спел мне балладу о графе
Альберте.
- О моем брате, графе Альберте, - отвечал он, - существует более
двухсот тысяч баллад. Я не могу передать их тебе: ты их не поймешь. Я
каждый день сочиняю новые, совсем непохожие на прежние. Попроси что-ни-
будь другое.
- Отчего же я тебя не пойму? Я - утешение. Слышишь, для тебя мое имя
- Консуэло! Для тебя и для графа Альберта, который один здесь знает, кто
я.
- ТЫ Консуэло? - воскликнул со смехом Зденко. - О, ты не знаешь, что
говоришь. "Освобождение - в оковах..."
- Я это знаю, - перебила она. - Утешение - неумолимо". А вот ты,
Зденко, ничего не знаешь: освобождение разорвало свои оковы, утешение
разбило свои цепи.
- Ложь! Ложь! Глупости! Немецкие слова! - закричал Зденко, обрывая
свой смех и переставая прыгать. - Ты не умеешь петь!
- Нет, умею, - возразила Консуэло. - Послушай!
И она спела первую фразу его песни о трех горах, которую прекрасно
запомнила; разобрать и выучить правильно произносить слова ей помогла
Амелия.
Зденко слушал с восхищением и затем сказал ей, вздыхая:
- Я очень люблю тебя, сестра моя, очень, очень. Хочешь, я тебя выучу
еще другой песне?
- Да, песне о графе Альберте: сначала по-немецки, а потом ты выучишь
меня петь ее и по-чешски.
- А как она начинается? - спросил он, лукаво на нее поглядывая.
Консуэло начала мотив вчерашней песни: "Там есть, там есть душа в
тревоге и в унынье..."
- О! Это вчерашняя песня, сегодня я ее уже не помню, - прервал ее
Зденко.
- Ну так спой мне сегодняшнюю.
- А как она начинается? Скажи мне первые слова.
- Первые слова? Вот они, слушай: "Граф Альберт там, там, в пещере
Шрекенштейна..."
Не успела она произнести этих слов, как выражение лица Зденко внезап-
но изменилось, глаза его засверкали от негодования. Он отступил на три
шага назад, поднял руки, как бы проклиная Консуэло, и гневно и угрожающе
заговорил что-то по-чешски.
