передавая папку Борменталю.
- Маринка, смотри! Колоссальная удача!.. Да иди же сюда быстрей! -
Борменталь торжествующе бросил папку на стол.
Жена оторвалась от газеты, недоверчиво посмотрела на Митю, затем
нехотя подошла к столу.
Борменталь, волнуясь, развязал тесемки папки и раскрыл ее. С первого
листа смотрела на них фотография Ивана Арнольдовича Борменталя с усиками,
в сюртуке и жилетке покроя начала века, с галстуком в виде банта.
- Смотри! Это мой дед! - провозгласил Борменталь. - Я же его не видел
никогда. Даже не представлял - какой он. А он здесь работал, оперировал...
Дмитрий выложил на стол кучу документов из папки, стал перебирать.
Марина смотрела без особого интереса.
- А вот профессор Преображенский, - Борменталь поднял со стола
фотографию. - Тот, что на памятнике... Между прочим, гениальный хирург!
- Митя, где ты это взял? - спросила жена.
- Это мне Швондер дал. Чудный старик. Немного в маразме, но все
помнит...
- Дарья Степановна говорит - он тут дров наломал, - сказала Марина.
- Знаю, - кивнул Борменталь. - Время было такое. Одни оперировали,
другие... сажали...
- Не понимаю! - Марина дернула плечом и отошла от стола.
Борменталь извлек из бумаг тонкую тетрадку.
- Господи! Дневник деда... - Борменталь уселся за стол, в волнении
раскрыл тетрадь и начал читать вслух: - "История болезни. Лабораторная
собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода - дворняжка. Кличка
- Шарик..."
- Очень интересно! - иронически пожала плечами Марина, снова
погружаясь в газету.
Борменталь заскользил глазами по строчкам.
- Чудеса в решете! Слушай!.. "23 декабря. В 8.30 часов вечера
произведена первая в Европе операция по проф. Преображенскому: под
хлороформенным наркозом удалены яички Шарика и вместо них пересажены
мужские яички с придатками и семенными канатиками..."
- Чем? - поморщилась Марина. - Митя, пощади!
Борменталь обиженно засопел, но чтение вслух прекратил. Однако, про
себя читал с возрастающим интересом, постепенно приходя во все большее и
большее изумление.
Наконец он вскочил со стула и обеими руками взъерошил себе волосы.
- Невероятно! Оказывается, это никакая не легенда! - он кинулся в
кухню, схватил чашку, быстро налил себе половником компота из кастрюли,
отхлебнул.
Марина с тревогой следила за ним.
- Была такая операция! Собака стала человеком! - провозгласил
Борменталь. - Это потрясающе!
- Да что же в этом потрясающего, Митя? Собака стала человеком. Ты
подумай. Кому это нужно? - возразила жена.
- Ты ничего не понимаешь в науке! - запальчиво воскликнул Борменталь.
- Необыкновенная, потрясающая удача!
- Не понимаю, чему ты радуешься. Встретил мерзавца, который ухлопал
твоего дедушку - и радуешься!
- Радуюсь победе разума! И тому, что деда нашел. Я же не знал о нем
ничего... - борменталь подошел к клавесину, откинул крышку. - Ничего не
осталось, кроме вот этого! - он ткнул пальцем в клавишу. - Представь себе:
были Борментали. Много Борменталей. Несколько веков! И вдруг одного
изъяли. Будто его и не было. А?! Что это означает?
Борменталь сыграл одним пальцем "чижика".
- А... что это означает? - не поняла Марина.
- А это означает, что я бездарь без роду и племени! Даже сыграть на
этой штуке не могу! - внезапно огорчился он и в сердцах захлопнул крышку.
- Все надо начинать сначала. Накапливать это... самосознание.
Раздался стук, в комнату просунулась голова Кати.
- Дмитрий Генрихович! Пандурин пришел, палец сломал.
- Об кого? - деловито спросил Борменталь.
- Об Генку Ерофеева.
- Сейчас приду. Обезболь пока.
- Да чего его обезболивать? Он уже с утра обезболенный, - Катя
скрылась.
Борменталь натянул халат, вдруг приостановился, мечтательно посмотрел
в потолок.
- Эх, показать бы им всем...
- Кому? Алкашам? - не поняла Марина.
- Мещерякову и всем этим... нейрохирургам. Они еще услышат о
Борментале!
И он молодцевато вышел из дома, хлопнув дверью.
- Мам, зачем мы из Воронежа уехали? - уныло спросила появившаяся из
своей комнаты Алена.
Швондер сидел в пионерской комнате на фоне горнов, барабанов и
знамен. Был он при орденах, гладко причесан и чисто выбрит. Перед ним
сидели на стульях скучающие пионеры и бдительные учительницы.
- Историю знать надо, - привычно скрипел Швондер. - Нынче на ошибки
валят. Ошибки были. Но все делалось правильно. Потому что люди были
правильные... Взять, к примеру, товарища Полиграфа Шарикова. Я с ним
познакомился в двадцать пятом году. Что в нем главное было?.. Беспощадное
классовое чутье. Полиграф прожил короткую и яркую жизнь. Был героем
гражданской войны, о нем легенды складывались...
Швондер надолго замолчал, мысленно залетев в прошлое.
- Михаил Михайлович, вопрос разрешите? - предупредительно встряла
пионервожатая.
- А? - Швондер приложил ладонь к уху.
- У товарища Шарикова были дети и внуки? Мы бы их в школу пригласили,
устроили вечер памяти! - громко прокричала пионервожатая к явному
неудовольствию пионеров.
Швондер задумался, потом вдруг встрепенулся.
- Этому не верьте! Враги распустили слух, что Полиграф был собакой. Я
с ним в бане мылся, извините! Он человеком был!
Пионервожатая, догадавшись, что Швондер не понял вопроса, принялась
строчить ему записку. Пока она писала, Швондер развивал свою мысль.
- Врагов много было. Всех не передушишь, хотя старались. Сделали
много... Но контра имеет особенность прорастать... Что у вас?
Ему протянули записку. Он развернул ее, прочитал.
- Были дети у Полиграфа. Три сына и дочь... Хотя носили другие
фамилии по законам военного коммунизма.
Внезапно за окном раздался громкий вой сирены "скорой помощи".
По коридору больницы двое санитаров в халатах быстрым шагом несли
носилки с лежащим на них и накрытым простыней телом. За ними спешила
медсестра Катя и ходячие больные. У всех были встревоженные любопытством
лица.
Носилки внесли в операционную, двери закрылись.
Через минуту послышался топот сапог - это к операционной приближался
местный участковый Заведеев. Он попытался проникнуть внутрь, но Катя его
выперла.
- Нельзя, Виктор Сергеевич... Готовим к операции.
- Как он? - спросил участковый.
- Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет... А кто это? Из сивцовских?
- Если б знать! - воскликнул участковый. - Подобрали на шоссе.
Видать, машиной сбило. Документов при нем не обнаружено. По виду -
городской. Чего его сюда занесло? Теперь хлопот с ним не оберешься -
личность устанавливать...
Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался
Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.
- Поздно, - сказал он. - Катя, вызывайте паталогоанатома... Впрочем,
на завтра. А сегодня я прошу вас с Дарьей Степановной остаться. Есть
срочная работа.
И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося
на что-то важное.
"...Эксперимент, Дружище, - вещь необходимая. Мы ведь страна
экспериментальная. Наверху экспериментируют, внизу экспериментируют.
Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я тебя
отвяжу. Ты будешь отвязанный пес, а я отвязанный доктор... Немного
потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего и не заметишь.
Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся - и вот оно, светлое
будущее! Раны зализал и живешь себе дальше... Да не виляй ты хвостом! Не
гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня...
Не исключено, Дружок, что ты станешь человеком. Если ты станешь
человеком, я тоже стану человеком. Тут Нобелевкой, Дружище, пахнет.
Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер
и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее не могу
по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем дело кончится, в дневнике
деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще
никто поручиться не может. Введут в Дурынышах президентское правление,
поставят бронетранспортер на шоссе, и будем мы с тобой соблюдать
комендантский час без коменданта. Впрочем, комендантом будет участковый
Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.
...Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин
прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил
накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь - почем фунт лиха. Собакой-то
что, собакой прожить можно, а вот человеком...
Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор
у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок,
рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам
веселее будет, если что... Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя
гражданской, а мы тебе поможем!
А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!"
Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле
которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках
выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське
одинокую пачку турецкого чая.
Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных
и голодных бродячих собак.
- Дарья Степановна! Погодите!
Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер - запыхавшийся, всклоченный, с
безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.
Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.
- Чего вам? - не слишком любезно спросила она.
- Дарья Степановна, я слышал... Борменталь произвел операцию?
- Ну, произвел. Вам-то что?
- Говорят, результаты странные... - тяжело дыша проговорил Швондер.
- Да вы слушайте больше, что говорят, - Дарья повернулась и пошла
дальше.
Швондер поковылял следом.
- Но это правда? Получился человек? У него получился человек? -
канючил он сзади.
- Да какой человек? Одна видимость, - Дарья даже не оборачивалась.
- Но расскажите же! Я знать должен, - горестно возопил Швондер,
вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.
Дарья повернулась, уперла руки в бока.
- Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! - прокричала она в лицо
Швондеру. - Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович - золотой человек. Мало
тебе загубленных?!
- Молчать! - взвизгнул Швондер. - Именем революции!
- Да какой революции! Тьфу! - Дарья сплюнула под ноги Швондеру и
отправилась дальше, качая головой. - Совсем из ума выжил, ей-Богу!
- Дарья Степановна, кто старое помянет... - залепетал Швондер. - Муж
ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось...
- У-у, паразит! - простонала Дарья.
- Вы мне только скажите: шерсть выпала? - с последней надеждой
спросил ей вслед Швондер.
- Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! - снова обернулась она.
- И на морде? - с каким-то особенным волнением спросил Швондер.
- Везде выпала, - сурово произнесла Дарья Степановна и принялась
карабкаться в горку к своему дому.
Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.
- Полиграф... Это Полиграф... - бормотал он и утирал выступившие на
глазах слезы.
Борменталь выглянул из комнаты дочери.
- Мариша, трусы! Быстро!
- Какие? - испуганно спросила жена.
Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.
- Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить!
