в окно.
- В Дурынышах? Диктатура? - скептически переспросил Борменталь.
Алена засмеялась, однако Марина не нашла в реплике мужа ничего
смешного. По-видимому, отставка министра иностранных дел волновала ее
больше, чем беспорядок в доме. Она направилась за Борменталем в спальню,
развивая собственные версии события. Дмитрий не слушал. Принесенный кочан
волновал его воображение. Он прикидывал, как уговорить Марину приготовить
из этого кочана что-нибудь вкусное. Жена Борменталя к кухне относилась
прохладно.
Борменталь начал переодеваться, причем специально выложил кочан на
видное место, прямо на покрывало постели, и время от времени бросал на
него выразительные взгляды. Однако Марина не обращала на кочан решительно
никакого внимания.
Внезапно раздался шум за окном, потом стук в дверь. В дом вбежала
медсестра Дарья Степановна в телогрейке, накинутой на несвежий белый
халат.
- Дмитрий Генрихович, грыжа! Острая! - сообщила она.
- Почему вы так решили? - строго спросил Борменталь.
- Да что ж я - не знаю?!
- Дарья Степановна, я просил не ставить диагноз. Это прерогатива
врача, - еще более сурово сказал Борменталь, снова начиная одеваться.
- Пре... чего? Так это же Петька Сивцов. Привезли, орет. Грыжа,
Дмитрий Генрихович, как Божий день, ясно.
Борменталь вздохнул.
- Вот, Мариша, - обратился он к жене. - Грыжа, аппендицит,
фурункулез. Вот мой уровень и мой удел! А ты говоришь - Шеварднадзе!
Морозным декабрьским утром доктор Борменталь, уже в прекрасном
расположении духа, выскочил на крыльцо, с наслаждением втянул ноздрями
воздух и поспешил на службу.
- Привет, Дружище! - бросил он собаке, проходя мимо конуры.
Дружок проводил его глазами.
Борменталь, засунув руки в карманы пальто, быстрым шагом прошел по
аллее парка мимо бронзовых бюстов Пастера, Менделя, Пирогова, Павлова и
Сеченова, поставленных в ряд, и вышел к фасаду обветшавшего, но солидного
деревянного строения с крашеными облезлыми колоннами по портику. Посреди
круглой клумбы возвышался памятник пожилому бородатому человеку в котелке,
стоявшему с тростью на постаменте. Рядом с бронзовым человеком из
постамента торчали четыре нелепых обрубка, по виду - собачьи лапы.
Борменталь бросил взгляд на памятник, на котором было начертано:
"Профессору Филиппу Филипповичу Преображенскому от Советского
правительства", и легко взбежал по ступеням к дверям, рядом с которыми
имелась табличка Центральной районной больницы.
На аллее показался глубокий старик с суковатой палкой, одетый в
старого покроя шинель с отпоротыми знаками различия. Он шел независимо и
грузно, с ненавистью втыкая палку в замерзший песок аллеи. Проходя мимо
памятника профессору Преображенскому, сплюнул в его сторону и произнес
лишь одно слово:
- Контра.
Старик заметил, что вдалеке с шоссе, проходящего вдоль деревни,
сворачивает к больнице красный интуристовский "Икарус".
- Опять пожаловали... - злобно пробормотал он и, отойдя в сторонку от
памятника, принялся ждать гостей.
"Икарус" подкатил к памятнику, остановился. Из него высыпала толпа
интуристов во главе с гидом-переводчицей, молоденькой взлохмаченной
девушкой в короткой курточке. Переводчица мигом собрала туристов возле
памятника и бойко затараторила что-то по-немецки. Туристы почтительно
внимали, озираясь на окрестности деревенской жизни.
Старик приставил ладонь к уху и слушал, медленно наливаясь яростью.
- По-русски говорить! - вдруг прохрипел он, пристукнув палкой по
земле.
Туристы с удивлением воззрились на старика.
- Я... не понимаю... - растерялась переводчица. - Это немецкие
туристы. Почему по-русски?
- Я знать должен! Я здесь командую! Перевести все, что говорила! -
потребовал старик, вновь втыкая палку в землю.
- Я говорила... Про профессора Преображенского... Что, несмотря на
многочисленные приглашения из-за рубежа, он остался на родине.
Правительство построило ему этот институт...
- Так бы его и пустили, контру... - пробормотал старик.
- Что вы сказали? - спросила переводчица, но ее перебила туристка,
задавшая какой-то вопрос.
- Она спрашивает, почему для института было выбрано место вдали от
города? - спросила переводчица.
- Собак здесь много. Бродячих, - смягчившись, объяснил старик. - Он
собак резал. Слышали, небось, - "как собак нерезанных"?.. Из Дурынышей
пошло.
Переводчица перевела на немецкий. Старик напряженно вслушивался, не
отрывая ладони от уха. Последовали дальнейшие вопросы, на которые старик,
почувствовав важность своего положения, отвечал коротко и веско.
- Что здесь сейчас?
- Больница. Раньше собак резали, теперь людей мучают.
- Правда ли, что у профессора Преображенского были проблемы с
советской властью?
- Контра он был, это факт, - кивнул старик.
- Мы слышали, что в этом институте проводились секретные опыты по
очеловечиванию животных, в частности, собак... - сказал пожилой немец.
Старик, услыхав перевод, вдруг мелко затрясся, глаза его налились
кровью.
- Не сметь! Не сметь называть собакой! - почти пролаял он, наступая
на немца. - Он герой был!
Переводчица поспешно объяснила гостю по-немецки, что слухи о таких
операциях не подтверждены, это, скорее, легенда, порожденная выдающимся
хирургическим талантом Преображенского. Старик подозрительно вслушивался,
потом, наклонившись к уху переводчицы, прошептал:
- Полиграф собакой был, точно знаю. Этого не переводи...
И, круто повернувшись, зашагал к дверям больницы.
Борменталь в своем кабинете отодвинул занавеску, взглянул в окно.
"Икарус" медленно отъезжал от больницы. Доктор вернулся к столу. Медсестра
Катя возилась с инструментами у стеклянного шкафа.
- И часто ездят? - спросил Борменталь.
- Последнее время зачастили. Раньше-то никого не было... - ответила
Катя.
Распахнулась дверь кабинета, и на пороге возник знакомый уже старик.
Он был уже без шинели и палки, в офицерском кителе без погон, но с
орденской планкой.
Борменталь поднял голову от бумаг.
- Понятых прошу занять места! - четко произнес старик.
- Как вы сказали? - не понял Борменталь.
- Дмитрий Генрихович, это Швондер. Не обращайте внимания, он всегда
так говорит. Привычка, - чуть понизив голос, спокойно объяснила Катя.
- Катя... - Борменталю стало неловко от того, что Швондер может
услышать.
- Да он почти глухой, - Катя подошла к Швондеру, громко прокричала
ему в ухо: - Проходите, Михал Михалыч, садитесь! Это наш новый доктор!
Старик сделал несколько шагов и опустился на стул перед столом
Борменталя.
Борменталь нашел историю болезни.
- Швондер Михаил Михайлович, девятьсот третьего года рождения,
ветеран КГБ, персональный пенсионер союзного значения... - прочитал он на
обложке. - На что жалуетесь, Михаил Михайлович, - обратился он к Швондеру.
- Здесь спрашиваю я, - сказал Швондер. - Фамилия?
- Моя? Борменталь, - растерялся доктор.
- Громче. Не слышу.
- Борменталь! - крикнул доктор.
- Статья пятьдесят восьмая, пункт три, - подумав, сказал старик. -
Неистребима гнида.
Борменталь не находил слов.
- Опять заскок, - привычно сказала Катя, снова подошла к Швондеру. -
Не дурите, больной! Не старый режим! - крикнула она ему в ухо.
Швондер сразу обмяк, жалобно взглянул на Борменталя.
- Суставы у меня... Болят...
- Артроз у него, Дмитрий Генрихович, - сказала Катя, помогая Швондеру
пройти к накрытому простыней топчану и раздеться.
- Диагноз ставлю я, запомните, - Борменталь мыл руки.
Он подошел к лежащему на топчане Швондеру в трусах и в майке, ощупал
колени.
- Снимок делали? - спросил он.
- А? - отозвался Швондер.
- Полно снимков, - Катя протянула доктору пакет черной бумаги.
Борменталь вынул рентгеновский снимок, посмотрел на свет.
- Борменталь... Иван Арнольдович... Не ваш родственник? - слабым
голосом спросил старик.
- Это мой дед.
- Враг народа, - доверительно сообщил Швондер.
Борменталь оторвался от снимка.
- Иван Арнольдович посмертно реабилитирован в пятьдесят девятом году,
- веско сказал он. - А вы что, его знали? - спросил он, снова ощупывая
колени старика.
- Громче, - потребовал Швондер.
- Знали его?! - наклонился Борменталь к старику.
- Как же. Доводилось. Контра первостатейная.
- Да как вы може... - Борменталь смешался.
- Не обращайте внимания, Дмитрий Генрихович. У него все контры, -
сказала Катя.
- Да, да, да... - кивал старик. - Вы заходите ко мне, я вам кое-что
покажу интересное... Внук за деда не отвечает.
Коттедж Швондера, где старик жил в одиночестве, помещался на самом
краю бывшего поселка сотрудников профессора Преображенского. Темный дом, в
котором светилось лишь одно окно, заброшенный двор с каменным
гаражом-сараем... В деревне выли собаки, кричали кошки.
Борменталь с дочерью добрались до двери коттеджа и постучали. Дверь
тут же бесшумно распахнулась, и на пороге возник Швондер с пистолетом в
руке.
- Стоять! Ни с места! Стрелять буду! - прокричал он.
Алена в страхе спряталась за спину отца.
- Это я, Борменталь, Михал Михалыч! И дочь моя, Алена! - громко
произнес Борменталь.
Швондер опустил пистолет и указал другой рукою в дом. Они прошли
темным коридором и вошли в комнату, поражавшую аскетизмом. Железная
крашеная кровать, заправленная по-солдатски тонким одеялом, рядом грубая
тумбочка. В изголовье кровати, на стене висел портрет Дзержинского.
Швондер был в пижамных брюках, в которые была заправлена гимнастерка
с прикрученным к ней орденом Красной Звезды. Он положил пистолет на
тумбочку и повернулся к гостям.
- Михаил Михайлович! - собравшись с духом, громко начала Алена. -
Наша школа приглашает вас на встречу. Мы просим рассказать о вашей
биографии...
- Ей директриса поручила, - словно извиняясь, сказал Борменталь.
- Правнучка, значит... Благодарю... Правнучка за прадеда не отвечае
т... - бормотал Швондер, кивая.
Борменталь осматривал комнату.
- Вы давно здесь живете? - спросил он.
- Да лет шестьдесят. Как институт построили... этой контре.
- Вы у Преображенского работали?
- Работал, да. При нем... Пойдемте, я вам покажу, у меня тут целый
музей...
Старик пошаркал в соседнюю комнату. Борменталь с дочерью двинулись за
ним.
Там, и вправду, был музей. В центре, на специальной подставке, стояла
бронзовая собака на коротких обрубленных лапах. По стенам висели
фотографии в строгих рамках, именная шашка; на столе, накрытые толстым
стеклом, лежали грамоты.
Алена с удивлением рассматривала музей.
- Собака... с памятника? - с удивлением догадался доктор, указывая на
бронзовую тварь.
Швондер вытянулся, глаза его блеснули.
- Не сметь называть собакой! Это товарищ Полиграф Шариков, красный
командир!
- Позвольте... Но ведь это - собака, - смущаясь, сказал Борменталь.
- Для конспирации, - понизив голос, пояснил Швондер. - Красный
командир, говорю.
- У-у, какой красный командир, - протянула Алена, дотрагиваясь до
несимпатичной оскаленной морды собаки.
- Сберег от вредителей. Прекрасной души человек... А все дед ваш! - с
угрозой произнес Швондер.
Он распахнул створки шкафа. Полки были уставлены папками. Швондер
извлек одну. На обложке было написано "Борменталь И.А. Начато 10 февраля
1925 года. Окончено 2 мая 1937 года".
- Ввиду истечения срока давности... - сказал старик, обеими руками
