Сметлив оттопырил слюнявую губу и поднял нравоучительно указательный
палец. Но их опередил Верен, который как будто вдруг протрезвел. Он сказал
негромко: "Пошли отсюда".
Первое, что сделал Скуп-сын, закрыв лавку - послал мать к Дюжу со
жбанчиком. И долго сидел за столом один, мрачно опустошая кружку за
кружкой. Примерно после четвертой на душе полегчало. Не то, чтобы совсем
отпустило, но залила, заровняла ячменная брага выбоины на широкой дороге
его надежд. И вот, когда вернулась к лавочнику способность соображать
здраво, вдруг вспомнил он, что не просто так шлялись к нему старые, а - за
колечком. За тем самым, которое нашел он в железном шкафу. Странно. Хотя
бы потому странно, что Сметлива обычно очень трудно оторвать от табурета -
целыми днями сиднем сидит, а Верена выковырнуть из бражной - совсем
невозможное дело. Тут же - на тебе, сбежались. Не-ет, что-то с этим
колечком не так. Да и отец тоже... Скуп-сын подумал еще, тряхнул головой,
встал. Сходил за кольцом и, прихватив с собою жбанчик, направился в отцову
комнату.
Здесь он запалил свечу, глянул в угол, где нежно белело в блюдце
свежее молоко, и принялся рассматривать кольцо, поднеся его к самому огню.
И вскоре заметил, что на внешней стороне ободка напротив камня стоит
необычное клеймо: то ли трезубец, то ли корона - словом, знак Владыки
Вода, каким изображают его на морских картах. Ясно, ясно, - подумал
Скуп-сын, хотя сам пока не понял, что же ему стало ясно. И подскочил
вдруг: да что же тут неясного? Колечко-то - непростое! И не успел он еще
додумать, как мысль эта раздробилась на множество других, очень важных,
очень неотложных, и все они закопошились в его рыжей голове клубком
червей, так, что зачесалась макушка.
Сдержав волнение, Скуп-сын отложил кольцо и достал из ящика пачку
бумаг - отвлечься. Попробовал читать, но кольцо притягивало, не отпускало.
Он опять взял его и примерил на руку. Узенький ободок с трудом влез на
левый мизинец. Успокоившись на этом, Скуп-сын вернулся к бумагам.
Первой попалась расписка соседской старухи. Составлено по всем
правилам, внизу - отпечаток измазанного копотью пальца. Взяла в долг
двадцать монет, обязалась вернуть двадцать пять. Где ты их возьмешь, -
подумалось вдруг лавочнику. - Небось, понадеялась, что внучек твой
единственный объявится. А он как ушел в город - так и сгинул. И вряд ли
уже вернется. Порвать, что ли?.. Скуп-сын с сомнением повертел бумажку в
руках, но тут же спохватился: э-э, нет, стой! Что это с ним? Настоящий
хозяин так не делает... Он, уже не углубляясь, стал листать другие
расписки, купчие, закладные, но кольцо, видимо, с непривычки, мешало:
цеплялось за бумаги, одна из них чуть не порвалась вовсе. Тогда лавочник
снял кольцо, положил в шкатулку и поставил ее на прежнее место в шкаф,
после чего тщательно замкнул дверцу ключом с хитроумной бородкой.
Потом сел к столу, задумался, неотрывно глядя на свечу и прихлебывая
ячменную брагу. Не в бумагах, нет, не в бумагах сейчас было главное.
Главное было в другом, и требовалось теперь же, не сходя с места, это
главное отыскать, понять или вспомнить. И стало кое-что вспоминаться.
...Только шепотом, на ухо и вне всяких стен, чтобы не услышал
случайно норик, передавали друг другу лавочники заветный толк о кольце
Генерала Гора. Точно никто ничего не знал, но говорили... Говорили,
например, что лавочник, завладевший им, не знал бы себе равных в удаче:
всякая сделка - к выгоде, любая затея - к прибыли. Узнать это кольцо можно
по знаку на ободке - снежинка выдавлена. Но добыть его почти невозможно:
верная гибель. Поминали при этом какую-то невесту и камни вдоль дороги
через перевал Белых Башен. И еще опасались почему-то нориков.
Почти невозможно... Это "почти" и мучило, и лишало покоя лавочников.
Раз "почти" - значит, все-таки, можно? Да, кольцо... Знак на нем, конечно,
не тот: вместо снежинки Генерала Гора - трезубец Владыки Вода. Но одно
другого стоит. И что, если... Да нет, не выйдет. Хотя... а вдруг? Э-э, да
все равно старых наказать надо - пусть знают, хвосты собачьи, и вонюк
этот...
Свеча горела ровно, не мигая в наглухо закупоренной комнате.
Скуп-сын, задумавшись, не двигался, и только черная тень его от
прогорающей свечи становилась на задней стене все выше.
Сойдя с крыльца лавки, Смел и Верен остановились подождать
задыхающегося Сметлива. Они слышали, как за ними с грохотом захлопнулась
дверь, как лязгнул тяжелый засов. Быстро вспыхивающий и быстро остывающий
Смел оглянулся: "Что это ш ним?" - "С кем?" - "Да ш лавочником..." - "Отца
проводил."
Помолчали. Опять начал беззубый Смел: "А что, Верен, не жря я тебя
пожвал?" Верен не ответил. За него отозвался Сметлив: "Напрасно ты, Смел,
так уверен... - хр-р... их-х! - что это то самое кольцо." - "То шамое, -
загорячился Смел, пристукнув палкой по плотному песку. - Шкажи, Верен!"
Верен кивнул и проговорил задумчиво: "Оно..." - "Да ты же его... - хр-р...
их-х! - и не видел почти", - Сметлив недоверчиво поджал губы. "Оно", -
вздохнул Верен, словно извиняясь. Мол, что я могу поделать?
Еще помолчали. И снова зашепелявил Смел: "Ты, Шметлив, никогда не
веришь. А это оно, то шамое... Только вот откуда оно вдруг швалилощь?" На
этот вопрос никто не мог ответить. А Сметлив сказал: "Не к добру это.
Чую... - хр-р... их-х! - не к добру. Орлан-то не зря кричал..."
Старики постояли еще и разошлись по домам, ни до чего не
договорившись.
Давно, лет сорок назад, жила в Рыбаках девчонка - с матерью, без
отца. Мать называла ее Капелькой. Домик у них был, дворик. Мать выращивала
цветы и сносила в лавку Скупа на продажу. Тот брал, но неохотно - какой с
них прок? Однако, перебивались.
Девчонка была худенькая, носик остренький. Правда, взгляд странный -
тягучий вроде. Глянет - и отвернется, а потом все кажется, что смотрит
еще... Да. Кроме того, некоторые говорили, что от ее глаз в голове шум
делается - будто раковину к уху поднесли. Однако выросла она, и
приглянулась. Да не одному - троим сразу.
Смел, самый бойкий, всегда заговаривал с ней при встрече, шутил, и
она смеялась в ответ тихо и звонко.
Сметлив при случае дарил ей бусы из радужных морских ракушек или
светло-зеленую ленту - под цвет глаз, и она улыбалась ему застенчиво и
благодарно.
Верен робел больше других, однако тоже нашел предлог: ходил к ним по
вечерам, помогал поливать цветы. Ведра были тяжелые, река неблизко, но
зато Верен чувствовал на себе ее ласковый взгляд.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но мать неожиданно слегла и не
встала. В день ее смерти после похорон разыгрался небывалый шторм.
Штормило и назавтра. А следующим утром Верен пришел к Капельке, думая
подбодрить, утешить - и нашел домик пустым, с распахнутой настежь дверью.
Пропала девчонка, словно ее и не было.
Первое время все трое еще ждали чего-то. Но вскоре пошли слухи, будто
видели в те штормовые дни в устье Живой Паводи корабль, пережидавший
непогоду. А следом утвердилось мнение, что на нем Капелька и уплыла - то
ли сама по себе, то ли с кем то. На том все и порешили, хотя кто именно
видел этот корабль и видел ли вообще - осталось неизвестным. Только в
лавке Скупа совсем не стало живых цветов.
Дальше пошло как положено. Смел женился первым. Жена ему попалась
маленькая и неуемно говорливая, в доме от нее стоял вечный гвалт. Она
нарожала мальчишек, и гвалта стало еще больше. К отцовскому ремеслу никто
из них не пристал, и ни к чему они толком не пристали - разбрелись
понемногу кто куда. А мать их однажды легла спать и умерла, словно поняла,
что гвалта в доме больше не будет, а раз так - и жить ей незачем.
Сметлив взял в жены веселую дородную девушку, которая произвела на
свет сына и дочку, быстро растолстела и обнаружила неистребимую любовь к
скандалам. Детям это скоро надоело, и они покинули родительский дом едва
оперившись, но жену Сметлива это мало чему научило. Раз в месяц, не реже,
она насовсем уходила к маме, необыкновенно живучей старухе, любившей
скандалы не меньше дочери.
Неудачно сложилась жизнь у Верена. Он женился через три года после
исчезновения Капельки на первой в поселке красавице, чем немало всех
удивил. Однако долго прожить с гордой и своенравной женой не довелось:
очень скоро она сбежала от него с моряком на проходящем корабле. Года два
о ней не было ни слуху, ни духу, а потом Верену передали, что его бывшая
жена объявилась в Белой Стене с малой дочкой на руках. И была еще одна,
последняя весточка, что видели ее аж в Овчинке, у самых гор. С тех пор
Верен и жил один, и пристрастился к браге. А что было делать? Жениться он
больше не захотел.
Кольцо, которое увидели они в лавке, подарила Капельке мать в день
семнадцатилетия дочери. Его трудно было не узнать по редкостному камню
цвета морской воды.
Верен был одним из тех, у кого от глаз Капельки делался в голове шум
- будто раковину к уху поднесли. Сметлив сказал правду, что Верен не успел
разглядеть кольцо. Но ему и не надо было разглядывать. Едва только увидев,
он услышал тот полузабытый шум - и враз протрезвел, и знал уже: это оно.
Оно, оно, оно, - стучало в голове в такт шагам, и Верен так
заслушался, что прошел мимо бражной Дюжа. Остановился, чтобы вернуться, но
постоял, махнул рукой и отправился домой, сам себе удивившись. Было чему:
все вечера он проводил у Дюжа, за исключением двух-трех в году, когда
мешала досадная необходимость выполнять срочные заказы. Но чтобы так?..
Дома было непривычно. Он попробовал сесть за работу, но вид
недоплетенной сети вызывал отвращение. Верен встал, походил по комнате. В
голове опять застучало: оно, оно, оно. Что за наваждение! Он сел к столу,
потер виски - в голове утихло. Надо было к Дюжу пойти, - подумал Верен. -
И сейчас еще не поздно. Но никуда он не пошел, а лег спать, с тем, чтобы,
хорошенько проспавшись, наведаться прямо с утра в лавку.
Выспаться не удалось. Верен ворочался, часто вставал пить, слышались
ему в доме шорохи и скрипы, на которые он вскидывался, бесполезно таращась
в темноту. Промаявшись полночи, поднялся, зажег масляный фитиль и сел к
столу ждать рассвета. Тут он и задремал, а когда очнулся, дальние углы
комнаты уже стали вытаивать из мрака. Верен погасил фитиль, слегка умылся
и подошел к маленькому сундучку. Поразмыслив, он достал оттуда сеть из
дорогого конского волоса. Была она невелика, но очень легка и прочна, а
главное, не нуждалась в сушке - встряхнул, и вся недолга. Сплести ее
стоило больших трудов, и Верен оставил сеть себе, но ловил ею лишь
несколько раз, да и то давным-давно. Все последние годы сеть пролежала в
сундучке, чтобы стать, по мысли Верена, его последней одеждой.
Но теперь он развернул ее, оглядел внимательно и снова сложил красиво
и ловко, придав товарный вид. Сеть стоила по меньшей мере пятьдесят монет
- Скуп-сын никак не должен был устоять. Верен выпил кружку холодного
молока, выждал, пока рассвело окончательно и отправился через весь поселок
в лавку Скупа. Еще ночью, маясь на жесткой своей лежанке, он решил
выкупить кольцо, чтобы последняя память о Капельке не уплыла в чужие,
случайные руки.
Вывернув к лавке, Верен издалека заметил, что близ входа уже стоят
двое. Узнать их не составляло труда - это были Смел и Сметлив. "Ага! -
заорал при его появлении Смел. - Вот он, жаявилщя! А я думал, ты раньше
наш прибежишь!" Верен улыбнулся, однако особой радости не испытал, скорее,
наоборот, досаду: лавочники - народ хитрый, почуяв интерес, Скуп-сын
