плечо и бессильно уронив руки. Доминат подумал, что жаль: хорошая была бы
казнь, и очень своевременная. А теперь - что ж... Теперь, наверное, и
вовсе не стоит: весь город знает, что казнить должны за колдовство, а где
доказательства? Нет доказательств. В таком положении казнь была бы
ошибкой: вместо того, чтобы вызвать уважение, она может посеять сомнение в
его справедливости... Этого никак нельзя допустить накануне предстоящих
событий. Но лавочника он непременно накажет: таким взносом обложит - не
обрадуется... Потом доминат стал думать о предстоящих событиях и, чтобы не
отвлекаться, лишь слабо махнул рукой, покидая застенок.
Его жест был истолкован опытным начальником стражи правильно: Свистка
растолкали, Рядицу разбудили и поставили на ноги (она испуганно прижалась
к его плечу, лепеча что-то невнятное), а потом их обоих вывели за ворота
мимо Огарка, который уже очухался и колотился от похмелья.
На улице Свистка и Рядицу встретили трое незнакомых молодых мужчин. В
другое время Свисток, наверное, удивился бы их заботе, но сейчас он плохо
понимал происходящее и позволил увести себя вместе со жмущейся к его плечу
Рядицей на постоялый двор, где он немедленно уснул со смутной
благодарностью, что его ни о чем не спрашивают.
Спал без снов, а проснувшись и еще не открыв глаз, вспомнил все сразу
и резко поднялся, ожидая увидеть тюрьму. Но нет: на соседней кровати спала
Рядица в своем новом платье, которое вряд ли кто назвал бы уже новым. У
придвинутого к окну стола сидел человек с курчавой черной бородкой.
Значит, тающая под солнцем кукла, освобождение - все это не приснилось.
Человек, услышав движение Свистка, обернулся и улыбнулся:
- Ну как, отдохнул?
- Да, спасибо. Все хорошо. Только... где мы?
Чернобородый объяснил, что все в порядке, что помочь Свистку их
попросил Крючок, который очень переживает за свою неудачную шутку.
"Крючок? Значит, это все-таки он..." - потемнел глазами Свисток и на щеках
его обозначились желваки. Да нет же, - принялся объяснять чернобородый. -
Это же была только шутка! А когда дело стало принимать опасный поворот,
Крючок сделал все, чтобы выручить их... "Что он сделал?" - мрачно спросил
Свисток. Ну как же - вот их послал, чтобы они передали... - "А что же вы
не передали?" - Как? А разве тюремный сторож ничего не сказал? - "Мычал
что-то, - вспомнил Свисток. - Потом упал." - "Ах, Верен!" - досадливо
пристукнул кулаком по столу чернобородый.
Но вдруг заинтересовался:
- А как же ты узнал, что бусы снять надо?
- Ничего я не узнал, - хмуро отозвался Свисток. - Просто, так
вышло...
- Ну и ладно, - успокоился чернобородый. - Главное, кончилось все
хорошо.
- Хорошо?! - вскинулся Свисток. - А с ней что теперь делать? - он
кивнул на спящую Рядицу.
- А что с ней? - испугался тот.
- Не знаю... Не в себе она.
Тогда чернобородый погрустнел, сказал, что его зовут Смел и добавил -
ничего, мол, может, все еще образуется. Свисток посмотрел на него с тоской
и недоверием, а Смел не смог успокоить - отвел глаза.
Тут в комнату вошел новый человек - высокий, светлый, в руках у
которого был поднос с дымящейся снедью. "А вот и Верен", - обрадовался
Смел. "Доброе утро", - сказал Верен, и Свисток понял, что проспал от утра
до утра.
Завершение этой истории не так интересно. Свисток со своей Рядицей,
отдохнув, вернулись в Хлебы, и первый, кто их встречал, был Крючок.
Свисток едва не кинулся на колдуна с кулаками, но тот сумел его убедить,
что злого умысла не было - уж неизвестно, как. Узнав, про болезнь Рядицы,
Крючок взялся ее лечить и вылечил целебными травами и колдовскими
наговорами. Вот только глаза ее прежними - непрозрачными - так и не стали.
А из украшений она носила потом только одно - обручальное кольцо, которое
надел ей на палец Свисток.
Что же касается лавочника Черпака, из-за кого все и приключилось, то
он после этого и думать забыл о Рядице ("кому нужна полоумная?"), да к
тому же прилюдно, вслух выражал Свистку сочувствие, пока не был однажды
побит, после чего и заткнулся.
Еще надо сказать, что события эти почему-то очень разволновали
Верена. Он стал размышлять о странных вещах. Например: ежели куклу нельзя
отличить от живого человека, то зачем же у нас душа? И есть ли она вообще?
А если есть, то как разглядеть ее внутри тела? Ведь то, что снаружи -
слова там, манеры всякие - это ненадежно. Верен по опыту знал: есть такие
люди - и говорит, и двигается, а души - нет. Или есть, но такая, что лучше
бы ее совсем не было. Такого, точно, от куклы не отличишь. Вот и Рядица,
видать...
Стоп. Но ведь не зря же говорят: душой помутилась. А если души совсем
нет - тогда как?
Очень это были трудные вопросы. Верен, как ни крутил, не мог найти
ответа. И завладела им тоска, которая мешает жить, и против которой есть
лишь одно средство - Верен хорошо знал его по прежним временам. Он засел в
бражной на первом этаже постоялого двора (правильнее было бы сказать -
постоялого дома), где они поселились, однако тоска не отпускала, как Верен
не усердствовал.
Наконец к нему подсел хозяин заведения, Грымза Молоток, добродушный,
поперек себя шире, малый. Он заботливо спросил - не пора ли отдохнуть, но
Верена интересовало другое: "А скажи, хозяин - что такое душа? Скажешь -
спать пойду". Тот улыбнулся и положил увесистую, как из чугуна, руку
Верену на колено:
- Это вопрос не ко мне, дружочек. Ты сегодня иди поспи, а завтра,
дружочек, отправляйся к Философу - он тебе все расскажет.
Верен послушался. На следующий день вскоре после завтрака,
проспавшийся и свежий, он подошел к дому, где, по словам Грымзы Молотка,
жил Философ. На двери висело объявление: "Надежные советы по любым случаям
жизни. Разъяснение мыслимых и немыслимых ситуаций. Разрешение всяческих
спорных вопросов. Оплата - по договоренности." Верен решил, что это ему
подходит, и постучал. Изнутри послышалось: "Открыто!"
Философ, толстый дядька с обрамленной кудряшками лысиной, сидел за
массивным столом с тумбами и что-то писал. Он указал на свободный стул
напротив себя и сказал: "Минуточку". Дописав, поднял на Верена отрешенные
глаза: "Спор? Трудное положение? Торговая сделка?" Верен, конечно, оробел:
- Да я, вообще-то... хотел вот спросить: что такое душа?
Философ хмыкнул. "Душа?" Задумался. Потом поглядел на Верена с
интересом и сказал так:
- Это, наверное, не по моей части. Видишь ли, душа - это... - еще
задумался. Еще хмыкнул. - Это такая странная вещь... Даже сильный порыв
самой великой души не погасит и самой маленькой свечки. Но даже одна самая
мелкая душонка может погубить самую сильную крепость. Словом, душа... -
Философ поморщился. - Нет, тебе лучше обратиться к Поэту. Думаю, он
поможет.
Философ объяснил, как найти Поэта и отказался от денег: "Я же ничего
не сказал".
Верен нашел дом Поэта. Там тоже висело объявление: "Стихи на все
случаи жизни: смерть, рождение, свадьба, семейное торжество. Оплата -
построчно." Верен засомневался, но больше обратиться было не к кому.
Постучал.
Поэт оказался каким-то невзрачным, томным, ни толстым, ни тонким
человеком с длинными темными волосами. В комнате его стоял полумрак, в
камине, несмотря на теплый день, горели поленья. А в углу, в круглом
глиняном кувшине, заблудившимся облачком стояли большие белые хризантемы.
Уж откуда Поэт добыл их весной - то неведомо.
Услышав вопрос Верена, он наклонил голову набок и слегка выпятил
губы: "Тру-удно тут помочь, тру-удно... Но попробую. Заходи завтра в такое
же время".
Верен пришел. Упрямства в нем хватало. Поэт встретил его как-то
странно, глянул искоса, предложил присесть и ушел в другую комнату. Верен
опустился на стул, стоявший около стола, и на глаза ему попалась бумажка с
такими строчками:
До конца - не поднять головы,
Узы скорби влачить - до конца:
Рок супруга лишил и отца,
А оставил - лишь слезы, увы.
Камень сей - от детей и вдовы.
Надпись на надгробье, понял Верен. Вглядевшись внимательнее,
усмехнулся - Поэт шутил очень рискованно. Тот, неслышно подойдя сзади,
выхватил листок у него из-под носа, положил лицом вниз и поглядел с
укором: "Это не надо читать... Это - гм... черновик". Поэт развернул
бумагу, за которой ходил, пробежал написанное. Опять как-то косо глянул на
Верена и, будто сильно сомневаясь, положил лист перед ним, бормотнув:
"Вот, гм... Почитай". Верен стал читать, а Поэт между тем расхаживал по
комнате, заложив руки за спину и стараясь не глядеть на посетителя.
Вот что прочитал Верен:
Пришел ко мне недавно мой сосед
и попросил вернуть остаток долга.
Ему я объяснил, что денег нет,
и, видимо, еще не будет долго.
Тогда он стал ругаться в мать и в честь.
Я слушал, слушал... Так и не дослушал -
спросил: "Да у тебя душа-то - есть?"
Сказал он: "Есть", - и выругался в душу.
- Вот и все, что получилось, - виновато вздохнул Поэт, разведя
руками, когда понял, что Верен дочитал до конца. - Всю ночь просидел...
гм... почти.
А потом тоже наотрез отказался от денег.
Стихи Верена позабавили, и в целом понравились. Но он так и не понял
- что же такое душа, и как разглядеть ее в кромешных потемках тела.
ТРЕЩИНКА (ПУШКА СТАРОГО ФЕЛЬДМАРШАЛА)
На пустыре за пороховым сараем, где ходить не разрешается, играли в
звон. Последыш Лабаст, кидая с черты, попал прямо в горку и разорил казну,
а косоглазый гаденыш Хорек, поставивший на кон свою единственную монету,
вылетел из игры, так и не вступив.
Все было честно, не придерешься, но не таков был Хорек, чтобы
промолчать. Он ощерил зубы, мелкие и острые, поддернул старые отцовы штаны
и, глядя ненавистно на Последыша, собирающего с земли монеты, процедил:
- Везет дуракам... Ай да Лабаст, три головы - одна шапка!
С этой дурацкой подначки всегда и неизбежно начиналась драка. А как
еще ответишь на обидную бессмыслицу, если и сам не знаешь, о чем речь?
Ладно - шапка, тут догадаться нетрудно: есть у прадеда форменная шапка из
голубого волка, одна на все Поречье. Потому что и фельдмаршал всего один.
Но при чем тут три головы? Что он, змей морской, что ли? Эх...
Последыш вздохнул, потуже затянул подшитый к поясу карман, чтобы не
потерять в драке выигрыш, выпрямился. Потом повернулся к Хорьку и нехотя,
без особого интереса ткнул ему кулаком в сопатку. Тот отскочил,
схватившись за нос, завертел головой по сторонам: "Видели? Он сам первый
начал!"
За хилого Хорька вступился толстый туповатый переросток Мешок Брюхо,
следом - Бородок и Вороток, два брата-оборвыша с Потрошки. Всем было
досадно, что Последыш своим метким броском не дал поиграть. Когда ему
удалось вырваться и задать деру, одно ухо уже горело огнем, саднили
разбитые губы, ныла левая скула - быть синяку. Всегда так: навалятся кучей
- и рады.
Ноги понесли Последыша в порт, где был у него излюбленный уголок,
загороженный от мира высокой кладкой бревен и грудами строительного камня.
Здесь не мешали чужие глаза, мирно пахло смолистым деревом, мельтешили на
меляке мальки. Здесь можно было умыться и посидеть на коряжине, переживая
обиду.
Здесь и нашел его Смел.
Нет, он никого не искал. Но Верен шлялся по философам и поэтам,
