Сметлив целыми днями пропадал с Цыганочкой, заявляясь только к ночи, а
Смел скучал в одиночестве. Вот он и стал гулять по городу, и занятие это
очень ему понравилось. К молодости своей Смел быстро привык, но волшебная
сила клокотала в жилах и требовала выхода. Он весело цеплялся с
лавочниками и торговками, задирал молодых девиц (у тех в ответ начинали
блестеть глаза), а на ярмарке поспорил с сумрачным пожилым могулом, что
усидит на его быке, пока крутится пущенный с веревочки волчок. Могул
оказался большим мастером запускать волчок, однако Смел верхом на ревущем
и брыкающемся звере цеплялся за что попало, благополучно скатился кубарем
в последний момент - и выиграл десять монет. Отпраздновав победу двумя
кружками ячменной браги, он пошел поглядеть порт, заплутал там немного и
набрел на Последыша.
Сначала Смел услышал всхлип и остановился: река плеснула? Двинулся
было дальше, но звук повторился. Тогда Смел заглянул в узкий проход между
грузами, приготовленными к отправке, и увидел мальчишку лет тринадцати,
сидящего на черной коряжине у самого берега. Мальчишка сопел, всхлипывал и
со злостью вытирал со скул слезы сбитым до крови кулаком. В детстве Смел и
сам был не дурак подраться (да и потом), но даже если бывал бит, никогда
не переживал так сильно. Видно, крепко досталось, - пожалел он мальчишку.
Смел неслышно подошел сзади и положил руку на его угловатое плечо.
Тот обернулся резко и угрожающе, но как увидел Смела - сник и безразлично
отвернулся. Никого сейчас не надо было Последышу. И этот смуглый - пусть
катится. Пусть катится, хотя ясно, что это чужой, а значит, никому не
расскажет про увиденные слезы, ничего не знает про подначки, про шапку
прадеда, про драки - но все равно, пусть катится.
Тот, однако, не покатился, а напротив, присел рядом на корточки и
сказал беззаботно: "Хо! Подумаешь - подрался. Нечего плакать. Все
дерутся". Последыш опять всхлипнул и вдруг вскипел: "Это разве драка -
когда четверо на одного?" - "О-хо... Так нечестно. И за что ж тебя?"
Последыш насупился: "Дразнятся..." Смел подумал, что быть молодым вовсе не
так хорошо, как это кажется из старости. Он потрепал мальчишку по голове и
предложил: "А ты расскажи..."
Странный он был какой-то, этот смуглый. Другого Последыш послал бы,
конечно, на китулин рог, чтоб не совался, где не просят. А этот странный
был. Наверно, потому что чужой. И рассказал ему Последыш, шмыгая носом и
сбиваясь, как играли они в звон на пустыре за пороховым сараем, где ходить
не разрешается. Смуглый покивал и спросил, какая такая шапка. Пришлось
объяснить, что прадед у Последыша - фельдмаршал, и ему, прадеду то есть,
положена по форме голубая волчья шапка - одна на все Поречье. "А почему
три головы?" Последыш пожал плечами: если б знать! Смуглый задумался.
"Сколько лет твоему прадеду?" - "Не знаю... Больше ста, наверно". Смуглый
замолчал, а Последыш шмыгнул носом, потрогал на всякий случай - не кровь
ли? - и стал кидать в воду камешки, пугая мальков.
Наконец Смел спросил мальчишку, не знает ли он в городе стариков -
самых старых стариков - кроме прадеда. Ну, Огарок, - стал вспоминать
Последыш, - тюремный сторож, пьяница (Смел кивнул), есть еще один старый
сержант, есть при дворце лекарь... Но они, кажется, моложе прадеда. Смел
помотал головой - все не то. Последыш безразлично пожал плечами и
отвернулся. Мол, не нравится - не бери. Обида, скрутившая душу тугим, до
слез, жгутом, стала уже отпускать, забываться - и разговор становился
ненужным. Но тут Последыш вдруг вспомнил: Мусорщик! Кто такой... Ну, есть
один дед - сто лет в обед, мусор собирает. Да кто его знает, где найти...
Он вечером мусор в карьер отвозит. Идти? Идти прилично: через весь город,
и там еще...
Смуглый спросил: "Тебя как зовут-то?"
Познакомились.
И тогда Смел поднялся: "Вставай, Последыш. Пойдем на карьер".
Каждый вечер по мощенным булыжником улицам Белой Стены проезжала
тележка, запряженная старым серым ослом. Осел хорошо знал, каким путем
ехать, и сам останавливался у домов побогаче, где могли себе позволить
платить Мусорщику три серебряные монеты в месяц. Там старик кряхтя
вываливал в тележку ведра, тазы, корзины, которые хозяйки загодя
выставляли за двери.
Он ездил так много-много лет, а сколько - никто никогда не считал.
Мусорщик был так стар, что при виде его вспоминались дряхлые вязы из
Наказанной рощи; правый бок изуродован был, по слухам, ударом чудовищной
лапы белого скроббера; левая нога, перешибленная камнем, неправильно
срослась - в чем только душа держалась? А вот жил и жил, да еще ковылял
пешком за тележкой - берег осла. О Мусорщике знали мало, да и не
стремились особенно. Подумаешь, отмотал двадцать зим на Серебряном плато.
Это теперь таких мало осталось, а раньше-то!.. Да и не в себе старый,
молчит все время, а заговорит... словом, Смут его разберет. Видно, на
рудниках ему вместе с зубами и мозги вышибли.
Когда телега наполнялась доверху, Мусорщик вел осла к заброшенному
карьеру, где прежде добывали белый камень для строительства городской
стены. Там он ставил телегу у обрыва и лопатой скидывал мусор вниз, пугая
стаи ворон и диких собак.
Здесь и ждали Мусорщика Смел с Последышем.
Он не обратил на них ни малейшего внимания, пришлось дождаться, пока
последняя лопата мусора была отправлена с обрыва, после чего снизу
донеслись хриплые крики ворон, лай и рычание. Тогда Смел начал, сочтя
момент подходящим:
- Долгих лет! Мы вот спросить хотели...
Но Мусорщик перебил:
- Кому не надо - не спрашивает, а кто спрашивает - тому надо.
- Хо! Конечно, нам надо, - удивился странному повороту Смел, но
старик опять не дал продолжить, заключив мысль просто и понятно:
- А кому надо - тот платит. Верно я говорю, Заглот? - обратился он к
ослу. Тот скосил глаз, повернул к хозяину ухо и стукнул копытом. - То-то
же, - ухмыльнулся Мусорщик.
- Ай, заплатим, - Смел поскреб в затылке. - А сколько?
- На сколько спросишь...
Смел оглянулся на Последыша. Тот, поймав его взгляд, чуть заметно
кивнул и крепче сжал разбитые губы. Тогда Смел сказал:
- Мы хотим узнать кое-что про фельдмаршала Лабаста...
Мусорщик впервые взглянул заинтересованно, с вопросом в глазах.
- Про шапку и три головы, - уточнил Смел.
Старик отвернулся, почесал ухо и сказал невнятно:
- С горы далеко видать, да самой горы не видно... А снизу она как
есть видна. - Зато закончил яснее ясного: - Пять монет, - и, не дожидаясь
ответа, залез в телегу: - Пошел, Заглот!
Мусорщик даже не оглянулся, будто тут же забыл, о чем его спросили и
что он ответил. Последыш растерянно поглядел на Смела. Смел плюнул и пошел
вслед за телегой.
Так и пришли в маленький дворик с хилой оградой, прилепившийся у
обочины дороги. Старик привязал осла к колышку, кинул ему охапку сена и
скрылся в темной хибарке, слепленной пополам из веток и глины, как
ласточкино гнездо. Гостям, про которых он так и не вспомнил, пришлось
войти без приглашения. Тут Смел не выдержал:
- Дед, - обратился он к Мусорщику, который сосредоточенно разводил в
очаге огонь, - ты бы хоть спросил - согласны мы, не согласны...
- А что спрашивать? Согласны - придете, нет - своей дорогой пойдете,
- проворчал Мусорщик.
Он поставил на печурку черный котелок, присел на чурбак, предупредил:
деньги вперед. Смел отсчитал ему пять монет, и Мусорщик начал рассказ,
сопровождая его странными изречениями и помешивая варево в котелке грубо
обструганной ложкой.
РАССКАЗ МУСОРЩИКА
Так, значит... Дождик в небо полетел - баба девкою проснулась.
Рассказывал мне про Лабаста один бедолага, когда мы с Мокрохлюпом
заспорили. Ну вот, пока Мокрохлюп на снежку отлеживался, он мне и
рассказал. Да я и сам кое-что слышал... Только он подробнее, бедолага
этот. Он из стеклодувов был, легкие слабые, - помирал, значит.
Ты, говорит, Шатун, не прав... Знал, что я его бить не стану. Лабаст,
говорит, точно был в стеклодувах - только недолго, недели три. Могу даже
сказать, говорит, у кого он учился - у Браваста, вот у кого. Это потом уже
Браваст в канцелярию ушел.
Потом рассказывает, что Лабаст этот у кого только ни околачивался - у
медников, у оружейников. Да только бестолку, руки не оттуда росли. И так
пока не оказался у Комка Глины. Стой, - говорю, - врешь. Пока все
правильно, а Комка я сам знал. Он к тому времени уже помер. Нет, говорит,
не помер. Ты вспомни, мол, доминат на осенние свадьбы угощение обещал
всему городу - задабривал. Стал я вспоминать - верно, было такое. Ждали -
брагу выкатят, баранину в яблоках... Выкатили нам моргалки на лоб.
А бедолага толкует - с баранины этой все и началось. Вроде медники
котлы под нее лить отказались - нет такой глины, говорят, чтобы форма
выдержала. Котлы-то огромные. Дошло дело до Комка Глины. А он первейший
мастер был. Найду, говорит, то, что нужно. Засобирался вверх по реке...
да... вверх по реке - вниз по жизни.
И будто бы думал Глина взять с собой только старшего подмастерья. А
Лабаст набился - вам-де тяжело вдвоем будет. Ну и взял его Глина с собой.
Перевез бык медведя. Через несколько дней вернулся Лабаст - один. Сказал,
что Комка с подмастерьем обвалом на берегу задавило.
В общем, ненамного я ошибся. Насчет Комка.
Как вернулся Лабаст - опять пошел к оружейнику. Тот чудак был...
забыл, как его звали... потешными огнями все баловался... Ну, ладно.
Натолчет серы с углем, а потом порошочки разные добавляет, чтоб дымы
разноцветные. Добаловался: взорвался однажды так, что собирать нечего
было. Лабаст первым на пожар прибежал, шкатулку из дома успел вытащить -
как для бумаг, вроде. Шибче всех, говорят, убивался. Да... Спрашивала
цапля лягушку - не больно ли, голубушка?
Ну, потом известно, - эльмараны явились. Тогда Лабаст и пошел к
доминату. О чем говорили - не знаю, да только вскоре под начало Лабасту
дали лучших мастеров, каких потребовал. Работали без малого год днем и
ночью, но когда эльмараны на город пошли, их пушка встретила. Так и стал
Лабаст начальником...
А из мастеров, что под его началом работали, двое со мной на
Серебряном плато догнивали. Они говорили, что иных и вовсе казнили. Может,
и так. Времена смутные были. Птенец гадал в скорлупке - выходить, или
остеречься.
Потом эти двое померли, - один поморозился, другого стражники
затоптали, стеклодув кровью из легких изошел. А я, значит, остался.
Мусорщик замолчал и полез ложкой в котелок - попробовать, согрелось
ли варево. Смел стоял, не поняв сразу, что рассказ уже закончен, но
почувствовал, как Последыш тянет его за рукав к выходу. Вышли без слов, не
прощаясь.
На улице было почти темно, только над лесом еще угадывался краешек
отхлынувшего света. Они торопливо зашагали вниз, к городу, чтобы успеть до
темна миновать ворота. Ноги сами несли под горку, и до стены оставалось
уже недалеко, когда Смел заговорил. Осторожно заговорил, чтобы не ляпнуть
лишнего:
- Вот тебе и три головы... Шапка-то волчья - не с неба свалилась. Хо!
Ловок, видать, прадед твой был!
Последыш ответил неожиданно резко, зло, не по-детски:
- Да? Ловок, по-твоему?
Смел смутился:
- Да я ничего не хочу сказать. Слышь, Последыш? Не все там, конечно,
понятно...
Но тот пробормотал с неясной угрозой:
- Ничего... Скоро все понятно будет.
Испугавшись, что мальчишка наделает глупостей, Смел сказал как мог
примирительно:
- Ай, не расстраивайся. Дело давнее, забытое. А то, гляди, еще
