требовавшей убийства и победы.
- Где сейчас мои королевские советники? - спросил он наконец.
- Паллантид, тяжело раненый в битве под Валкой, вернулся на
родину и теперь находится в своем замке в Атталусе. Я могу
написать ему, если найду человека, который решится отвезти весть.
Канцлер Паблос со свитой бежал из королевства неведомо куда.
Королевский совет разогнали. Шестеро его членов схвачены,
остальные - в изгнании. Большинство твоих верных людей убиты. И
этой ночью, например, княжна Альбина умрет под топором палача...
После этих слов Конан посмотрел на своего собеседника так,
что тот весь сжался.
- За что?
- Она не захотела стать наложницей Валериуса. Он отнял у нее
землю и имение, слуг продал в рабство, и сегодня ночью в Железной
Башне ей отрубят голову. Прими совет, мой король, - ибо для меня
ты навсегда останешься королем, - уходи, пока тебя не схватили.
Никто теперь не находится в безопасности. Шпионы и доносчики -
вокруг и внутри нас, и любой косо брошенный взгляд или
неосторожное слово рассматривается как неповиновение и бунт. Если
ты откроешься своим подданным, тебя сразу же поймают и убьют!
Все мои кони и люди, которым я могу доверять, - в твоей
власти. До рассвета ты успеешь уйти далеко от Тарантии и будешь
неподалеку от границы. Не в состоянии помочь тебе вернуть
королевство, я могу, однако, последовать за тобой в изгнание.
Конан отрицательно покачал головой. Он сидел, уставившись на
языки пламени и опершись подбородком на большой кулак. Огонь
алыми бликами отражался в его броне и разъяренных глазах. Вновь,
как и часто в прошлом, Сервейс задал себе вопрос: до конца ли он
знает непонятные и тайные возможности своего короля? Фигурой его
господин превосходил обычных цивилизованных людей, а в глазах его
пылал первобытный огонь варварства. И вновь это спрятанное в
короле дикое начало давало о себе знать все сильнее, словно с
него опадали последние обломки скорлупы цивилизованности. Конан
начинал приобретать свой настоящий облик. Он поступал явно не
так, как это делал бы на его месте любой цивилизованный человек,
и мысли его сейчас мчались гигантскими скачками. Он был
непредсказуем. Всего лишь малый шаг отделял короля Акулонии от
одетого в шкуры убийцу с нагорий Циммерии.
- Я поеду в Понтейн, если мне представится такая возможность, -
произнес он наконец. - Но поеду один. Как король Акулонии, я
должен сделать еще одну вещь...
- Что вы задумали, Ваше Величество? - спросил Галлан, полный
наихудших предчувствий.
- Сейчас я поеду в Тарантию и попытаюсь спасти Альбину, - ответил
Конан. - Я подвел всех остальных моих подданных... и теперь,
если эти подонки возьмут ее голову, могут получить и мою!
- Это же безумие! - крикнул в отчаянье Сервейс, вскочив и
схватившись руками за горло, словно в приступе удушья.
- Башня имеет подземелья, о которых мало кто знает, - твердо
продолжал король. - И я буду последним псом, если позволю Альбине
умереть лишь за то, что она сохранила мне верность. Может, я и
король без королевства, но не сопляк без гордости!
- Это убьет всех нас! - прошептал Галлан.
- Нет, никого, кроме меня. Ты и так уже достаточно рисковал. Я
пойду один. Дай мне только повязку на глаз, посох в руки, да
такую одежду, что носят бродяги...
ДУХ КОРОЛЯ
Немало людей проходило за время от захода солнца до полуночи
через высокие арочные ворота Тарантии: путешественники, купцы из
далеких краев, ведущие тяжело груженных мулов, вольные работники
из окрестных имений и сел. Теперь, когда Валериус укрепил свою
абсолютную власть в центральных районах страны, входящих уже не
проверяли слишком строго и они ровным потоком вливались в широкие
ворота. Ослабела и дисциплина - несущие здесь службу немедийские
солдаты были в подпитии и занимались высматриванием сельских
девчат или богатых купцов, с которых было чем поживиться. Они не
обращали внимания на работников и закутанных в плащи
путешественников, как не обратили внимания и на рослого бродягу,
поношенный плащ которого был не в состоянии скрыть твердости
контуров мощной фигуры.
Человек этот шел широкой упругой походкой, а тяжесть его рук
свидетельствовала о том, что он вполне может за себя постоять.
Широкая черная повязка прикрывала один его глаз, а кожаная шляпа,
низко натянутая на глаза, отбрасывала на его лицо тень. С грубым
и длинным посохом в мускулистой шершавой ладони он неспешно
прошел под сводом ворот, освещенным светом факелов, и,
проигнорированный стражей, вышел на широкие улицы Тарантии.
Они были хорошо освещены и заполнены людьми, а до сих пор
открытые лавки и магазины предлагали прохожим свои товары. Но
повсюду повторялась одна и та же картина: немедийские солдаты, в
одиночку или группами, пересекали толпу, сохраняя на лицах
выражение холодного пренебрежения. Женщины бежали от них со всех
ног, а мужчины с темнеющими лицами и стискивающимися кулаками
отходили в сторону. Акулонцы были народом гордым, а захватчики к
тому же были их давними врагами.
Костяшки стиснутых на посохе пальцев высокого
путешественника сразу побелели, но, взяв пример с других, он
нехотя уступил дорогу панцирным воинам. Среди пестрой толпы никто
не обращал внимания на его одеяние, но один раз, когда он миновал
оружейную лавку и свет из широко открытых дверей хорошо
подсветил его, ему показалось, что он чувствует на себе чей-то
внимательный и пристальный взгляд. Быстро обернувшись, он
заметил, что на него уставился смуглый человек в кожаном фартуке
вольного работника. Увидев, что его заметили, человек этот
неестественно быстро повернулся и затерялся в толпе. А Конан, не
мешкая, свернул в узкий переулок и прибавил шагу. Конечно, это
могло быть и чьим-то простым любопытством, но лишний раз
рисковать не стоило.
Мрачная Железная Башня располагалась на некотором удалении
от городских стен, среди лабиринта узеньких улочек и старых
домов, давно оставленных даже беднейшими жителями столицы и
теперь ожидавших сноса. Башня тоже была своего рода небольшим
замком - древним сплетением каменных плит и черного железа,
построенным еще в древности, и играла когда-то роль крепости.
Неподалеку от нее, затерянная в хаосе полупустых домов и
крошечных лавочек, поднималась еще одна башня - караульная, такая
старая и забытая, что ее уже добрую сотню лет даже не наносили на
план города. Первоначальное ее предназначение давно забылось, и
никто из живших вокруг не обращал внимания на этот старинный
замок, который, как считалось, по ночам превращался в прибежище
убийц и воров, и не догадывался, что это - тайная обитель
необычных сил, о чем говорил опоясывающий ее каменный барельеф.
Всех секретов этой старой башни не знало даже и полдюжины людей
во всем королевстве.
Массивный поржавевший замок не имел скважины для ключа, но
пробежавшие по нему быстрые пальцы Конана нащупали в нескольких
местах небольшие неровности, недоступные глазу обычного
наблюдателя. Двери тихо отворились внутрь, и король вошел в
темноту, прикрыв их за собой.
Двигаясь в темноте с явным знанием места, он быстро нащупал
медное кольцо в одной из каменных плит пола, поднял ее и без
колебаний опустился в зияющий под ней ход. Ощутив под ногами
крутые каменные ступени, он стал спускаться вниз, чтобы войти в
узкий коридор, который, как он знал, вел под тремя городскими
улицами к подземельям Железной Башни.
Крепостной колокол, возвещавший только смерть короля и смену
суток, пробил полночь. В слабо освещенном входном холле Железной
Башни раскрылись двери, и через них проследовала человеческая
фигура.
Изнутри башня выглядела точно так же, как и снаружи: ничем
не украшенные серые массивные стены. Плиты пола были основательно
издолблены ногами многих поколений заключенных и стражников, а
сводчатый потолок освещался мутным мерцанием вставленных в
кронштейны факелов.
Человек, вошедший в коридор, уже одним своим видом вызывал
какой-то суеверный ужас. Это был рослый, крепко сложенный
мужчина, одетый в черную облегающую накидку из шерсти и широкий
плащ. Голову его прикрывал ниспадающий на плечи черный капюшон с
прорезями для глаз, а на плече он нес тяжелый топор, с виду
напоминающий алебарду.
В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под
тяжестью пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.
- А ты не так пунктуален, как твой предшественник, - буркнул он
вошедшему. - Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в
комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.
- Эхо колокола еще не успело затихнуть, - возразил палач, - А
если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь,
то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к
своим обязанностям, старик, а мои - предоставь мне, а уж они-то,
видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном
коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую
прекрасную голову в Тарантии...
Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а
палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он
прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей
слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда
почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.
Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади,
но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на
его шее и задушили еще не родившийся крик. И в тот краткий миг,
который был ему еще отпущен, он осознал, в приступе страшной
паники, что сила его собственных пальцев - ничто по сравнению с
той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего
закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь
стилет.
- Тварь немедийская! - раздалось над его ухом. - Не отрубить тебе
больше ни одной головы!
Это были последние слова, которые он услышал в жизни.
В обширной каменной комнате, освещенной лишь факелами, с
которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног
молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей
тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со
связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх.
Золотистые волосы волнами спадали на ее белые плечи, и даже
мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть
ее необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она
вглядывалась в окружившие ее фигуры. Они были в масках и плащах,
но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей
избавленья.
- Наш милосердный господин дает тебе еще один шанс, княжна, -
произнес самый высокий из них, разговаривая по-акулонски совсем
без акцента. - Он повелел передать тебе, что если ты все-таки
смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои
объятия. А если нет... - и он жестом указал на покрытый черными
потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.
Альбина задрожала и побледнела, попытавшись еще сильнее вжаться
спиной в холодную каменную стену. Каждая частица ее молодого тела
кричала жаждой жить. "Валериус тоже молод и красив..." -
повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение
жизни. - И его любят женщины..." Но она не решалась произнести
слов, защитивших бы ее прекрасное тело от окровавленного пня и
топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная,
что одна лишь мысль об объятиях Валериуса приводила ее в ужас
больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой,
прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.
- Тогда нечего больше думать! - нетерпеливо закричал другой
присутствующий с резким немедийским произношением. - Где же
мастер?
Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их
проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх
силуэт.
При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбины
помимо ее воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные
