фотосферы, которые плазмоты избрали своим обиталищем. Однако бассейн мог
оказаться шире их в сотню раз, и тогда плазмоту грозит участь быть заживо
погребенным в холодных глубинах.
Плазмоту было не на что надеяться, и он был бессилен предпринять
что-либо, безучастно подсчитывая витки газовой трубки и пытаясь
приноровиться к невероятным по внутренней силе сгустками энергии.
Плазмот потерял счет времени, когда внезапно почувствовал изменения.
Грохочущая газовая трубка внезапно затихла, а скорость снизилась. Начался
какой-то новый этап. Газовый мост рухнул прежде, чем плазмот успел
сообразить, что же, собственно, происходит.
Он не упал вниз, поглощенный породившей его колышущейся черной мутью,
поскольку успел накопить слишком много энергии. Он разорвался, выбрасывая
сгустки и полосы перегретой плазмы вверх, к колышущейся короне.
Плазмот обвился вокруг одного из бешено несущихся сгустков материи и
приготовился к смерти.
Сияние!
Удар!
Ритм!
Скорость!
БОРТ "ГИПЕРИОНА", 21 МАРТА, 18:49 ЕДИНОГО ВРЕМЕНИ
Перед доктором Ганнибалом Фриде светился спектр солнечной
поверхности, чью сверкающую мощь, казалось, не в силах были сдержать
защитные слои купола. Доктор прищурил глаза и бросил взгляд на восток,
чуть ниже экватора, отыскивая пару солнечных пятен, едва видных в
альфа-излучении. Под воздействием ярчайшего свечения дыра почти исчезла из
поля зрения.
А это что такое! Привыкнув к свету, Фриде обнаружил нечто новое. На
фоне золотистого отблеска солнечного диска район вокруг пятен побелел до
серебристого цвета. Он был не менее ярок, однако по сравнению с общим
свечением спектра казался менее красочным, насыщенным и интенсивным.
Казалось, что с течением времени этот кусок солнечной атмосферы померкнет
и потемнеет, подобно тому, как маленькая черная точка на золотом яблоке
растет и превращается в черную гниль.
Фриде повернул голову, пытаясь отыскать эту область солнца на снимке
в альфа-лучах, отображенном внизу на дисплее. Пока он крутил головой,
солнце содрогнулось.
Содрогнулось всего один раз, но с какой силой!
Что это могло быть? Фриде быстро взглянул на естественное отображение
Солнца, надеясь, что привыкшие к слепящему свечению глаза не сыграют с ним
глупую шутку.
Импульс, чем бы он ни был, уже прошел. Солнце по-прежнему являло
ученому свое огненное лицо с серебристым участком на нем. Правда,
казалось, что этот район стал немного белее, более расплывчатым и неясным.
Подплыв к дисплею внизу, ученый пытался отследить происходящие
изменения на экране. Протуберанец постепенно опадал и, наконец, поблек и
исчез.
Фриде схватился за рукоятки сиденья и рывком подтянул ноги. Не тратя
время на привязывание, ученый зацепился ногами за ножки, приблизился
вплотную к экрану и увеличил резкость. Сомнений не было - дуга горящего
газа между двумя пятнами исчезла.
Что это могло значить?
У Фриде был ответ на свой вопрос. В соответствии с данными наблюдений
и солнечными теориями двадцатого века протуберанцы взрывались. Они
разрывались и распадались, возвращая большую часть исходной материи
обратно в фотосферу, однако немалая часть кинетической энергии вырывалась
в корону и далее в пространство.
Насколько велик объем вырвавшейся энергии? Фриде знал, что астрономы
прошлого столетия со своими неточными измерениями, проводившимися за
густой земной атмосферой и практически в три раза дальше от Солнца, чем
находился сейчас Фриде, так вот, они полагали, что энергетического
потенциала такого взрыва достаточно, чтобы снабжать энергией всю
североамериканскую экономику в течение, по крайней мере, десяти тысяч лет.
Фриде пришлось, однако, напомнить себе, что в то время ученые оперировали
понятиями, восходившими еще к временам использования малоэффективных
источников электрической энергии и станций, работавших на твердом топливе.
Выражаясь более современным языком, энергия, испущенная при большом
солнечном взрыве, соответствовала примерно взрыву двух-трех миллиардов
водородных бомб мощностью в одну мегатонну каждая.
Безусловно, подобный взрыв явился бы для ученных прошлого века
настоящим откровением. Представшие глазам Фриде два солнечных пятна и
протуберанец были воистину огромны. По самым грубым прикидкам мощность
взрыва в пять или шесть раз превосходила вспышки двадцатого столетия и
равнялась подрыву двенадцати-пятнадцати миллиардов водородных бомб.
Однако видимое легкое дрожание на экране никак не свидетельствовало
об устремившейся в пространство лавине заряженных частиц. Интересно, в
какую сторону направился основной поток?
Установленное на космическом корабле оборудование позволяло
отслеживать испускаемую на различных волнах энергию, хотя обычно около
половины ее приходилось на солнечный свет. В соответствие с программой
наблюдения Фриде начал отслеживать информацию по всему диапазону, едва
только "Гиперион" поднялся над горизонтом аномалии, так что теперь доктору
предстояло считать информацию с накопителей и исследовать взрыв на
различных энергетических уровнях.
Повинуясь выработанным годами навыкам, Фриде приступил к изучению с
самых высоких частот, в рентгеновском спектре и гамма-лучах, которые в
обычных условиях человеческому глазу недоступны. К тому же именно этот
диапазон обладал наивысшим энергетическим потенциалом, так что начать с
него представлялось наиболее разумным.
Фриде запустил первый диск, хранивший информацию о волнах с длиной,
равной десяти в минус третьей степени ангстремов, отмотал его назад до
отметки взрыва и включил воспроизведение. Солнце было похоже на
светло-серый шар, подобный сумеречной Луне. Однако на востоке, чуть-чуть
пониже экватора, виднелась серебряная полоска расплавленного металла,
терявшаяся в сероватой дымке. Это и был протуберанец.
Внезапно экран озарился ослепительно-белым свечением с радужной
каймой по краям. Доктор промотал назад, надеясь поймать изображение в ту
самую секунду, когда мост из газов рухнул в пропасть, но взрыв произошел в
мгновение ока, а энергетический выброс оказался слишком полным и быстро
поглощаемым.
Фриде поставил второй диск, считывающий параметры рентгеновского
спектра, десять ангстремов. Все та же унылая, неясная картина, и вдруг
ярчайшая вспышка.
На мгновение ученый обеспокоился, что взрыв мог повредить датчики
коротких волн, расположенные снаружи защитного слоя станции, но затем
вспомнил, на каких частотах он сам проводил наблюдения в момент
пресловутой вспышки.
Компьютер высчитывал степень излучения в рентгенах для каждой
отдельно взятой на экране точки. Курсор мерцал где-то в центре, однако
ученому не было нужды передвигать его, поскольку поток заряженных частиц
был везде одинаков и составлял порядка 2100 рентген, что в три раза
превышало смертельную для человека дозу излучения.
Фриде улыбнулся, поймав себя на мысли, что он стал первым из ученых,
кому выпала честь испытать на радиоактивную стойкость два слоя
термостойкого стекла, прослойку фреонового геля и ряд связанных воедино
жидких кристаллов. Затем ему пришло в голову, что, возможно, масса корабля
сумеет надежно защитить Джели, возившуюся на гидропонной станции.
Пока все эти мысли вихрем проносились в его мозгу, ученый отчетливо
осознал, что в самое ближайшее время ему предстоит изрядно потрудиться.
Во-первых, нужно кого-то предупредить. Предупредить Землю, Луну,
другие колонии, оказавшиеся беззащитными перед лицом грозящей опасности. И
хотя до обычного радиосеанса оставалось еще много времени, возможно, что
кто-нибудь услышит его радиограмму. Доктор включил панель радиоприборов.
Панель с глухим шипением загудела. Ученому хватило несколько секунд,
чтобы догадаться, что энергия взрыва вызвала возмущение волн метрового
диапазона, на которых работала связная аппаратура.
Вращаясь на удалении приблизительно в три световых минуты от
Меркурия, "Гиперион" находился на обратной стороне искаженной взрывом
волны. Фриде и Джели были отрезаны от Земли, Луны и всего человечества
электромагнитным импульсом. Фронт волны достигнет ближайшей населенной
людьми точки уже через пять минут, и если ему не удастся связаться с ними
раньше, послание может никогда не найти адресата.
Стиснув зубы, ученый надел наушники. Разрозненные мысли слились в
скупые короткие строки радиограммы, испущенные в эфир забитый помехами.
Это был первый доклад об ужасающем по силе солнечном взрыве, равного
которому не было не только в двадцатом веке, но, возможно, и во всей
истории человечества.
А вдруг его услышат. Вдруг скептики и не желавшие верить в
возрождающуюся активность Солнца уразумеют наконец-то в чем дело и начнут
принимать меры предосторожности.
Вся беда в том, что электромагнитный импульс не единственный
"подарок" взрыва. Вслед за ним в пространство отправился поток заряженных
частиц: протонов и ядер гелия, исторгнутых разлетевшимся протуберанцем и
несущихся со скоростью порядка тысячи четырехсот километров в секунду. Их
измененные заряды произведут настоящую революцию в магнитных полях Земли и
Луны. Ионный шторм наведет сильное напряжение, перегружая и взрывая
электрические цепи во всяком незащищенном электроприборе, а перед этой
угрозой беззащитна практически вся электроника орбитальных станций и
космолетов в пределах солнечной системы. Вся аппаратура, которая устоит от
ушедшего пять минут назад электромагнитного импульса, вспыхнет и сгорит в
надвигающейся магнитной буре.
Включая и почти всю электронику "Гипериона".
Пш-ш!
Пш-ш!
Кр-р!
Бамм!
НА БОРТУ "ГИПЕРИОНА", 21 МАРТА, 18:57 ЕДИНОГО ВРЕМЕНИ
Невесомость влекла Ганнибала Фриде по каютам и отсекам корабля, и
доктору отсекам корабля, и доктору оставалось лишь придерживаться
поручней. Отвлекшись на мгновение, доктор кубарем скатился по алюминиевым
гексагональным ступенькам, но не почувствовал боли.
- Джели, - позвал Фриде, открыв дверь в гидропонную секцию.
- Ну, что там еще? - Анжелика взглянула на мужа. В одной руке она
держала щетку, в другой был зажат моток разноцветных проводов. Кругом
летали радужные пузырьки.
Всякий раз при виде супруги у Фриде перехватывало дыхание. Длинные
золотые волосы были увязаны в длинный хвост и спрятаны под красную
косынку. Убранные с бледного лица пряди только подчеркивали красиво
изогнутые брови, миндалевидные веки, линии острых скул, немного вытянутого
подбородка и четко очерченных губ. Аристократические, евроазиатские черты
Анжелики всегда заставляли чаще биться сердце ученого.
Микрогравитация никак не сказалась на ее фигуре. Высокая грудь мерно
вздымалась под защитным костюмом, а красивые руки, сильные от ежедневных
упражнений на тренажере, с легкостью управлялись с фильтрующими экранами в
отсеке. Джели потянулась, грациозно изогнув спину.
- Так что случилось? - снова спросила она.
- Нам придется готовить станцию к развороту. Здесь все можно оставить
как есть, но я буду разгонять корабль, поэтому все блюда, непривязанное
оборудование, все бьющиеся предметы надо как следует закрепить.
- Разворот? - Джели недоуменно вытаращила глаза. - Но когда? Зачем?
- Меньше чем через двенадцать часов. Через шесть, если быть точным.
Ты понимаешь, взрыв, огромный взрыв...
- Здорово! Значит, твои теории о возрождающейся солнечной активности
все-таки оказались правильными. Да, ты настоящий ученый.
