в раздумье, едва касаясь пальцами холодной проволоки. Под смех и
редкие аккорды гитары к ней направлялась компания молодежи. Ее
окликнули две девушки из гимнастической школы. Сопровождавшие их
молодые люди тоже были знакомы Симе, веселые и музыкальные ребята из
самодеятельности соседнего завода, дружная тройка, часто ожидавшая
девушек после занятий.
- Серафима Юрьевна, какую смешную песню нам спел Володя! Ну-ка
повтори для Серафимы Юрьевны! - воскликнула одна из девушек, обращаясь
к статному парню с кудреватыми золотистыми волосами русского добра
молодца. Тот устремил на Симу долгий, пристальный взгляд, и она сразу
вспомнила. Этот взгляд всегда провожал ее, когда она встречалась с
тремя приятелями. Парень упрямо свел четкие брови и вдруг согласился.
- Я спою другую! - Он озорно подмигнул товарищам и стал перед
Симой в нарочитую позу певца. Звучным, хорошим голосом он начал старый
романс о глазах, как море, от которых не ждешь ничего хорошего, в
темной их глубине видятся странные тени.
В них силуэты зыбкие растений
и мачты затонувших кораблей.
Парень пел, а взгляд его выражал действительно мольбу о том, чего
не могло быть. Чем больше настораживалась Сима, тем сильнее расходился
певец, рвя гитарные струны. Парни улыбались, а девушки, женским чутьем
поняв происходящее, притихли.
С бесшабашным шутовством парень рухнул на колени перед Симой,
широко развел руки и отогнулся назад.
И я умру, умру, раскинув руки,
на темном дне твоих зеленых глаз! -
завопил он, нажимая на слово "умру".
Сима склонилась к певцу и тихо сказала:
- Зачем, Володя? Разве можно шутить, унижая себя и ту, для кого
это делается? Ведь вы серьезный, хороший человек, глубоко понимающий
музыку. Никогда не старайтесь представить свои чувства шутливыми, это
не поможет от них избавиться, а только... - Сима замолчала.
- Что только, Серафима Юрьевна? - так же тихо спросил парень,
вскакивая и машинально отряхивая колени.
- Только обесценит их. Для других и для вас самого. А что может
быть хуже, как жить по дешевке?
- Что, получил, Володька? - хохотнула одна из девушек, но тут же
осеклась от укоризненного взгляда Симы.
- Прощайте, Володя, и будьте всегда сами собой, - сказала Сима,
протягивая руку молодому человеку, которую тот крепко сжал.
Сима ласково улыбнулась ему, попрощалась с ученицами и пошла,
чувствуя на себе неотрывные взгляды пяти пар глаз.
Глава седьмая
"ЭКС СИБЕРИА СЕМПЕР НОВИ"
- Пора бы сделать перерыв, Иван Родионович! - вырвалось у Веры,
когда она получила распоряжение ехать за новой порцией лекарств. Это
означало продолжение опытов, длившихся уже третью неделю без
особенного успеха.
"Есть интересные факты, - думал Гирин, - но все не то, что я
ищу... Все не то". И чем меньше обещали опыты, тем яростнее работали
все их участники. Гирин даже ночевал в смежной с лабораторией
комнатушке, и Вера была единственной, кто отлучался по делам.
Накопился ворох протоколов - стенографических записей, устных
рассказов или странных рисунков самих испытуемых, сделанных в моменты
галлюцинаций, искусственно вызванной шизофрении. Оба - и Сергей и Иван
Родионович - осунулись, побледнели, и сердце лаборантки не могло
перенести такого небрежения к себе.
- Зря беспокоитесь, Верочка. - Голос Гирина звучал совсем нежно.
- Ничего не случится с Сергеем, а я закален. Мы слишком носимся с
опасениями перегрузить мозг. Пустое, мозг способен усвоить непомерно
больше того, что мы ему даем. Надо только уметь учить, а емкость мозга
такова, что она вместит невероятное количество знаний. Следует
усвоить, что можно и надо подвергать и весь организм перегрузкам
страшнейшей работой, но только делать потом долгие отдыхи. Так мы
устроены, такими мы получились в длительной эволюции, и с этим нельзя
не считаться.
- Видишь, Вера, я что тебе говорил, - торжествующе сказал
студент, - получила? Иван Родионович доказал, что мы, цивилизованные
люди, мало нагружены и мало заняты. А для полной жизни и здоровья
нужна полная нагрузка по всем трем линиям: для мозга, для эмоций и для
тела. А у нас? То тело нагружено, а голова пуста, голова занята - тело
бездействует, если равнодушно ко всему относиться, то и чувства тоже
не будут волновать, стимулировать, давать взлет душе и телу. Как тебя
никакие чувства ко мне не волнуют, оттого ты и такая... без огня и
блеска!
- Сам-то какой блестящий, подумаешь! - рассвирепела Верочка,
поворачиваясь спиной к Сергею. - Нет, Иван Родионович, при всем вашем
авторитете не соглашусь с вами. Сколько бывает болезней от перегрузки
работой!
- Все дело в том, какая перегрузка. Если выравнивать все три
линии нагрузки, о которых говорил Сережа, то получится большой
психологический подъем, который сделает весь организм невосприимчивым
не только к усталости, но и к болезням. Возьмите войну - как редко
болеют люди на войне, а ведь худших условий не сыщешь. И перегрузка
самая чудовищная по всем линиям. Все ученые, конструкторы, художники,
пока захвачены работой, матери с больными детьми не поддаются болезни.
Восемьдесят процентов наших болезней - психические, то есть зависят от
ослабления психики, за которой следует ослабление главных
"биохимических осей" организма. Человек в отличие от животных приобрел
могучее мышление и воображение. Животные автоматизированы в гораздо
большей степени, чем человек. Поэтому все психические воздействия у
них проходят и исчезают очень быстро, а у человека остаются надолго и
могут быть причиной болезни. Но есть и другая, сильная сторона того
же: человек обеспечен гораздо большей психической силой, что влечет за
собой стойкость и выносливость организма, сопротивление смерти и
тяжелой болезни значительно большие, чем даже у могучих животных.
- Нет силы с вами спорить, Иван Родионович, - сдалась лаборантка,
- и все же...
- И все же отправляйтесь в аптекоуправление. А я сейчас позвоню
нашей очередной жертве.
Словно в ответ на слова Гирина, зазвонил телефон.
- Иван Родионович, вас просят срочно подняться в дирекцию, -
сказала кинувшаяся на звонок Вера. - Изменений не будет?
- Нет. Поезжайте! Я сам вызову добровольца. Кто у нас на очереди?
- Женщина. Соловьева Татьяна Павловна, - откликнулся Сергей.
- Пожалуй, получится все же перерыв часа на три. Идите погуляйте,
Сережа. Или съездите домой. Или пойдите с Верочкой. Работать будем
весь вечер допоздна.
Проходя узкими коридорами и темными закоулками, отделявшими
изолированную лабораторию от главного здания института, Гирин
досадовал на внезапное вторжение в свое отшельничество. Досада
превратилась в беспокойство, едва он ступил на широкую, залитую светом
лестницу. Будто бы раскрывалось и выставлялось на обозрение что-то его
сокровенное, еще незрелое и беспомощное. С этой тревогой он вошел в
кабинет директора. Болезненный директор неохотно привстал, здороваясь,
и снова опустился в кресло. Рядом с ним восседал маленький коренастый
профессор. Гирин знал его как одного из заведующих лабораториями
института. По лицам обоих угадывался неприятный разговор.
- Вы работаете у Вольфсона младшим сотрудником со степенью?
- Да, у профессора Вольфсона.
- И что же вы делаете у него?
- Я не уполномочен профессором обсуждать его работу даже с
руководством института. Профессор заканчивает на дому свой отчет и,
безусловно, даст вам все нужные разъяснения.
- Вот как, секреты!
- Никаких секретов. Элементарная субординация. И научная этика.
- По-вашему, мы неэтичны?
Гирин молча пожал плечами. Директор неприязненно сжал губы.
Вмешался сидевший с ним рядом профессор:
- Вы неверно поняли, товарищ Гирин. Вас спросили не о работе
вашего руководителя, а о вашей собственной.
- Простите, у меня пока нет своей работы, я выполняю лишь задания
профессора Вольфсона. В плане института за мной ничего не значится.
- Не значится! - согласился директор. - Однако вы ведете какую-то
свою работу, пользуясь лабораторией, и дирекция ничего об этом не
знает. Вы считаете это правильным?
- Ни в коем случае. Я провожу серию психофизиологических опытов
по договоренности с профессором Вольфсоном сейчас, когда в его
плановых опытах наступил перерыв. Я полагал, что профессор поставил
вас в известность. Работа не имеет ничего общего с планом, проводится
мною на свои собственные средства, и я пользуюсь лишь помещением и
добровольной работой студентов, моих учеников.
- Что это за опыты по существу?
- Попытка раскрытия избыточной информации у одаренных эйдетикой
людей.
- М-да! Далеко от чего бы то ни было в нашей тематике. Вам бы,
наверное, надо работать у Кащенко. Ну и как же вы ведете это
раскрытие?
- Эйдетик получает прием ЛСД-25. Это производное спорыньи,
диэтиламид-тартрат д-лизергиновой кислоты. Оно уменьшает выброс
фосфора из организма, подавляя действие гормона гипофиза. Тем самым
нарушается важнейшая питуитарно-адреналиновая психическая ось во
внутренней секреции организма и получается искусственный психоз типа
глубокой истерии или шизофрении. На три-четыре часа.
- И зачем вам это нужно?
- Чтобы расщепить нормально сбалансированное сознание, отделив
сознательный процесс мышления от подсознательного, и этим путем
открыть подавленные сознанием хранилища избыточной информации. Я
предполагаю, что в них хранится память прошлых поколений, обычно
вскрывающихся у человека только на низших ступенях нервной
деятельности и гораздо более развитая у животных, с их сложными
инстинктами и бессознательными действиями.
- Но ведь это чепуха! Мистика какая-то!
- Что и требуется проверить опытами. Кибернетику тоже не так
давно считали чепухой. А именно кибернетика дала нам возможность
впервые создать научное представление о работе мозга. То же будет и с
памятью.
- Не намерен с вами спорить. Хотя стоило бы разгромить вас как
следует.
- Мы много говорим о спорах. "Надо спорить, спорное утверждение,
пьеса, книга" - встречается на каждом шагу. Но как-то забывают, что
словесный спор - это всего лишь схоластика, не более. Единственный
серьезный и реальный спор - делом, не словами. Спорный опыт -
поставьте другой, спорная книга - напишите другую, с других позиций,
спорная теория - создайте другую. Причем по тем же самым вопросам и
предметам, не иначе. Я тоже не хочу спорить, а просто работаю.
- Работа ваша опасна! - внезапно выпалил директор. Гирин
изумленно воззрился на него.
- Да, опасна и безответственна. Подумали ли вы, что может
случиться с какой-либо из ваших "морских свинок"? Что отвечать
придется институту, мне!
- Позвольте, я вас не понимаю. Кто же может прежде всего судить
об опасности и безопасности, как не те, кто работает? И кто, как не я
- врач, - отвечает в первую очередь? Куда серьезнее, чем вы, тем более
что и вся-то ваша ответственность в этом деле больше воображаемая.
- Достаточно. Надеюсь, вы поняли, что я намерен разобраться в
этом деле. Кто разрешил использовать лабораторию для ваших опытов?
Спасибо профессору Цибульскому, - директор кивнул в сторону сидевшего
рядом, - я бы ничего не знал, пока гром не грянул!
Гирин хотел возразить, но лишь махнул рукой.
- Можно подумать, что вы бескорыстный поборник науки, - недобро
вмешался Цибульский. - А что это такое? - и он помахал листком бумаги,
