- Я пробую. Не хочет она заводиться. - Он слез, зашел к "самоедке"
сбоку и покачал пристяжной бак. - Пусто. Испарилась она что ли? Пробоин
нет. - Он достал из-под сиденья канистру. - Пустая. Был же целый галлон.
Что за дела, товарищи?
- Черт с ней, уходим так. А-а, поздно. Давайте все в дерево.
Зискинд быстро, Пучков медленно, еще медленней Капитан - отправились
вслед широкой спине Жданова к ближайшему дубу-великану.
- За дерево? - не расслышал Зискинд.
- На дерево? - переспросил Пучков.
- Он сказал - в дерево, - ответил им Капитан.
- Этот лес, - сказал Жданов, - появился на свет не так, как другие
леса. Его посадили свиньи. Те самые, которыми Иисус пленил бесов и сбросил
их с кручи в море. На самом деле свиньи не утонули. Буря их выбросила на
берег, и они, гонимые страхом, долго бежали по миру и, пробегая Валахией,
выбросили из себя те желуди, которыми кормились в земле Гадаринской. И
там, где упали желуди, выросли эти деревья. Те из них, что стоят бескорые,
- самые высокие среди всех - они-то и есть свидетели времен Иисусовой
славы. Внутри они пустые как выпитая бутылка, и причина этого - штопорный
червь, который подкапывается из-под корней и выедает ствол до самой
вершины. Помните, фокус Кишкана? Дерево еще не успело сбросить кору, червь
его только что пробуравил и... Скорее, доскажу после. - Он схватил за руку
Зискинда, тот Пучкова, Пучков послушного Капитана, и вот они очутились в
высоченной дубовой башне, в темноте, и у всех, кроме, может быть, Жданова,
жизни оставалось час, полчаса, минута или и того меньше.
- Очень похоже на ловушку, - сказал Зискинд, ощупывая глазами
темноту.
- Спросонья он вряд ли сообразит, что мы спрятались в дубе.
- А следы? - веско спросил Пучков.
- Ерунда. После болотной воды, после наших с ним давешних танцев...
Не верю.
- Ох. - Пучков ударился в темноте головой о что-то тяжелое и большое.
- Ох, - повторил он через пару секунд, потому что ударился о что-то
тяжелое и большое опять. Когда его зренье понемногу стало привыкать к
темноте, он увидел подвешенную на цепь бадью или, скорее, необычайно
больших размеров шайку, наподобие банной. Приглядевшись внимательно,
Пучков обнаружил, что цепь наворачивается на блок и два конца ее, один
параллельно другому, уходят вверх, к маленькому пятнышку света, едва
видному, словно первая звездочка в умирающем свете зари.
- А ну-ка. - Он забрался в шайку и обнаружил железную рукоятку,
торчащую из зубчатой шестерни. - Подъемник, - прошептал он радостным
шепотом и принялся накручивать рукоятку.
- А мы? А нас? - закричали Жданов и Зискинд, один Капитан просто
стоял и ждал.
- Ах да. - Пучков опустил таз пониже, и вот они на ручной тяге уже
поднимались вверх, и с каждым скрипом подъемника вокруг становилось
светлее. Когда звездочка света сделалась величиной с блюдце, а кожу у
Пучкова на лбу стал разъедать трудовой пот, внизу послышался шум. Жданов
свесил вниз ухо, прислушался и сказал Пучкову: "Поднавались!" Тот только
помотал головой, было видно, что он устал.
- Жданов! - раздалось снизу. Все узнали голос Кишкана. - Где баба,
которую ты мне за штаны обещал? Ясак-харача, илла лахо, бакшиш давал?
Брудершафт-воду пил? Где баба Анютка-джан?
- Вот турок! Крути, Пучков, а то всем нам в дубе кранты!
Когда они поднялись наверх и закрепились железной лапой за срез
ствола, Жданов первый спрыгнул в широкий желоб, неизвестно кем проделанный
в торце кольцевой стены. Верхушки у дуба не было, а когда они посмотрели
вокруг на море блестящих листьев, то увидели, что дерево, на котором они
стояли, в этом лесу не единственное. Словно башни, поднимались среди
листвы ровно спиленные вершины дубов. Некоторые были с зубцами, в других
они разглядели маленькие квадраты бойниц.
- Лес-крепость, вот что это такое. Сколько сторожевых башен! - Пучков
на пальцах стал пересчитывать выступающие спиленные вершины, но сбился и
перестал.
- Больше похоже на укрепленные острова на зеленом море, - ответил на
это Зискинд.
- Н-да, - Жданов почесал подбородок, потом уперся руками в борт.
Капитан, прикрывая глаза от света сложенной козырьком ладонью,
смотрел в зеленую даль.
- Что видно? - спросил его Жданов.
- Солнце, листья, дорогу, - сказал Капитан. - Пыль на дороге.
- Пыль?
- Анна Павловна обнимает за плечи человека на велосипеде. На спицах
радуга. Они приближаются к высокому дому... нет, не к дому, для дома он
слишком тяжел. Вокруг ров, моста через ров не видно. Не доехали.
Остановились. Бросили велосипед у обочины. Она смеется. Он срывает
виноградную гроздь. Дает ей. Она вплетает ее себе в волосы. Он падает
перед ней на колени. Она тоже. Он... Она... Солнце. Слишком слепит.
Какие-то темные тени.
- Это он?
- Да.
- И лицо у него такое худое, нос острый и усы кольцами?
- Да, красивое.
- Цепеш, так я и знал.
Зискинд вдруг засмеялся, сначала тихо, будто подслушал внутри себя
какую-то веселую мысль, потом громче, и смех его покатился по кипящему
серебру листвы - туда, где кончался лес, туда, где продолжалась дорога,
туда, где брошенный на дороге велосипед затягивала теплая пыль. Смех
кончился как и начался - вдруг. Зискинд сказал:
- Пир нищих. Вход по билетам. Капитан, у тебя зренье чайки, посмотри,
только очень внимательно, какого цвета виноград в ее волосах? Не красного?
- Солнце, - сказал Капитан. - Оно здесь рано садится.
- Солнце? - переспросил Жданов и нервным движением руки выдернул
из-под пояса рукопись. - Солнце, солнце... - Он отбрасывал за листом лист,
и они, словно бумажные птицы, летели на солнечный свет. - Вот. - Он
наконец нашел что искал и стал читать сбивчиво и неровно:
- Валахия! Ты лежишь между землей Палестины и дыханием индийских
слонов, между плеском варяжских весел... Так, так, это скучно. Ага, вот.
Небо твое твердо, как кость, и солнце твое быстро, как пуля. И любовь,
сжигающая дотла виноградники и убивающая в богах богов, царей в царях,
нищих в нищих, и оставляющая в живых лишь губы, кожу, воспаленные от
горячки веки, ходит, прислушиваясь к сердцам и разделяя на сильных и
слабых, живых и мертвых. Валахия! Есть ли ты на земле, или имя твое лишь
вышитый на саване знак, к которому стремятся... Ну и так далее.
- Я думаю, - сказал Зискинд, - ключевые слова в этом тексте - кость,
пуля и саван. Это сочинил Кишкан?
- Вряд ли. - Жданов тряхнул мешком, который неизвестно зачем таскал с
собой, как трофей. - Наверно, украл у кого-нибудь из этих.
- А может, это как в лотерее? - Пучков держал перед глазами билет. -
Кому повезет? Анне Павловне повезло, у нее счастливый.
- А кукушка? - завертел головой Зискинд. - Ей она что, не куковала?
- Ну - кукушка, - сказал Капитан. - Ржавая бесчувственная механика.
Пучков сказал - ломаная. Смешно ей верить.
- Все равно, - не сдавался Зискинд, - какое счастье, когда знаешь,
что за пазухой у любовника нож? Красивый, усы кольцами... - Зискинд
хмыкнул. - Это же профессиональный убийца, соблазнитель, Синяя Борода. Он
же ее тогда загипнотизировал из-за дерева, неужели неясно?
- Не знаю, - сказал Капитан. Потом снова посмотрел вдаль. -
Велосипеда нет. Дорога пустая. Мост через ров опущен.
- Они в замке, мы еще можем успеть. - Зискинд поднял кулак и погрозил
точке у горизонта. - Вперед, друзья! - Он занес ногу над выступом желоба и
посмотрел на стоящих рядом.
- Ну что же ты, - сказал Жданов. - Сигай вперед, мушкетер. - Он
выхватил из серебрящейся зелени похожий на череп желудь и подбросил его на
ладони. - Ты еще можешь успеть.
Зискинд убрал ногу с выступа.
- Действительно, не подумал. - Зискинд потянул носом воздух. - Где-то
горит. - Он потянул еще. - Показалось. Да, Жданов, все забываю спросить.
Так ты что, в обмен на штаны предложил ему Анну Павловну?
Жданов пожал плечами.
- Разве теперь это важно? Сейчас самое главное - как нам отсюда
слезть. В принципе, можно и не слезать, а переходить от дерева к дереву по
ветвям. У кого-нибудь есть опыт ходьбы по канату?
- Я моряк, - сказал Капитан, - я умею.
- Я тоже, - сказал Пучков. - Пять лет стажа, ремонтник,
высоковольтные линии. Урал, Сибирь, Дальний Восток.
- Добровольно или статья?
- По путевке, - сказал Пучков.
- Похвально, - кивнул Жданов. - А ты?
Все посмотрели на Зискинда.
- Не знаю, - он елозил ребром каблука по желобу, - я не пробовал.
- Да-а! - Жданов набрал полный рот слюны и сплюнул за деревянный
борт. - Придется мушкетера оставить.
- Я... - Зискинд отчаянно тряхнул головой и в такт притопнул
ботинком. - Я пойду.
И тут все четверо одновременно, как по команде, принюхались.
- Горим? - В рыжих зрачках Зискинда запрыгали безумные искры
какого-то будущего пожара.
Над широким открытым жерлом, над проваливающейся в глубину темнотой
тонкими прозрачными завитками тянулся дым. Воздух над срезом дрожал. Белые
молекулы пыли, караморы, воздушные паучки, перепуганные летучие мыши,
листы Кишкановой рукописи, ночные бабочки, моли, в каплях смолы паутина -
все это взлетало над деревом и пряталось под пологом леса.
- Интересный состав. - Пучков небольшими вдохами изучал дымовую
структуру. - Древесина, немного эфирных масел, жженая кость, порох...
- Чертов турок! - Жданов перекрестился и, заглянув в сочащуюся дымком
темноту, прокричал: - Эй, хаси! Что новенького на птичьем рынке? Почем
нынче почтовые голубки?
Дым повалил гуще.
- Все. Медлить больше нельзя, уходим. - И Жданов, подавая пример - по
веткам, по веткам, - с гремучим мешком на плече уже скользил, яко посуху,
по зеленым колышущимся волнам, все дальше отдаляясь от края.
Капитан ступил на край осторожно, покачался на пружинящей ветви,
задумался. Не о смерти он думал. Смерть была для него всего лишь мелкой
чернильной помаркой, застывшей каплей свинца в месте, где сходились
дороги. Как этот тяжелый дом в сторожевом кольце виноградников, что
питается пылью дорожной и одинокими путниками, бредущими и едущими в пыли.
Думал Капитан о дорогах, которые ведут к смерти и которые по-старинке
кое-кто еще называет "жизнь". Потом он посмотрел поверх леса на волнистые
пряди неба и запутавшихся в них птиц. Он сделал глоток из трубки. Сладко и
горячо. Вокруг говорили листья. Кора под подошвами была теплой. Тело -
легким. Он увидел большую плоскую равнину земли, замкнутую петлей
горизонта. Высокие пенные буруны поднимались от китовых хвостов. Пена
таяла на стеклянной сфере и гасила мелкие звезды. Он закрыл глаза. Стало
темно и тихо. В темноте никого не было.
В спину ему, нервничая и хрипя, дышал Пучков. Капитан сделал рукой
отмашку, перешел на соседнюю ветку и пропустил Пучкова вперед. Тот
бросился догонять Жданова.
- Правее, - крикнул ему Капитан, - под листьями обломана ветка.
Жданов был уже далеко. Он, как океанский пловец, то проваливался с
головой в бездну, и тогда в бурлящем водовороте ворочался лишь пузырь
мешка, то взлетал на гребешках волн - опеленутый в свет заката дельфин,
играющий с блуждающей миной. Он далеко обходил зубчатые фигуры башен и
делался меньше и меньше, из человека превращаясь в сверчка.
Пучков бежал не так шибко. Он то и дело медлил, вставал на
четвереньки и останавливался. Пять лет стажа за Уральским хребтом -
невеликий срок, чтобы так, как Жданов, играючи, скакать по паутине ветвей.
Капитан обернулся и увидел, как плачет Зискинд. Он стоял на краю
