всего несколько часов и больше не собиралась с ним встречаться. Но когда
Босс снова улетел на западное побережье, я снова встретилась с Доком, и
теперь прихожу к нему, даже если Босс не улетает на побережье. (Ложится
на кушетку, включает незаметно встроенный в стену проигрыватель. Ви-
вальди, Лето." Allegro non molto.) Сейчас июль. Это прохладное помещение
глубоко под землей стало вдруг таким уютным. Мне тут все нравится - и
эта ниша, и навес над ней, на который иногда капает вода, и маленький
скрытый в стене проигрыватель - подарок Дока. Я счастлива с Доком. Я до-
веряю ему больше, чем любому другому мужчине. Но до сих пор я не говори-
ла с ним о Боссе. Не надо ему было знать, что я знакома с Боссом. И с
Боссом не надо было знакомиться. И даже подозревать о его существовании.
А теперь вот я должна рассказать ему о Боссе, но осторожно, не называя
имени.
Вся комната освещена. Из холодильной камеры выходит Док с пустым ящи-
ком, в изумлении останавливается.
Док. Ты еще здесь.
Энн. Я снова здесь.
Док. Ты же уехала наверх.
Энн. Значит, потом спустилась вниз.
Док. Уже утро.
Энн. И что?
Док уносит ящик.
Тебя всегда знобит, когда ты выходишь из соседней комнаты.
Док. Там прохладно.
Энн (выключает проигрыватель). Док.
Док. Что, Энн?
Энн. Я влюбилась в тебя.
Док молчит.
Вдруг.
Док. В таких, как я, не влюбляются.
Энн. Ты не такой, как другие.
Док. Я стал таким, как другие.
Энн. Я хотела остаться порядочным человеком.
Док. Все мы этого хотели.
Энн. Ты порядочный человек.
Док. Чушь. Не будь мне так нужны мои инструменты, умей я мыслить без
электронного микроскопа или без компьютера, может, я и остался бы поря-
дочным ученым, вот и все.
Энн. Нет ничего непорядочного в том, чтобы изготовлять промышленные
алмазы.
Док. Сегодня все непорядочно.
Энн. Ты ничего не знаешь обо мне.
Док. Нам не нужно ничего знать друг о друге.
Энн. Меня содержит один человек.
Док. И что?
Энн. Я не могу с ним больше жить, с тех пор как познакомилась с то-
бой.
Док. Важная птица?
Энн. В определенных кругах.
Док. Его имя?
Энн. Я не хочу тебя впутывать.
Док. Я уже впутался.
Энн. Еще нет.
Док. Мы все во все впутаны.
Энн. Он подарил мне Рембрандта.
Док. Царский подарок.
Энн. Старая дама при свечах.
Док. Подделка.
Энн. Возможно.
Док. Или краденый.
Энн. Тогда не подделка.
Док. Ты боишься?
Энн. С тех пор как люблю тебя.
Шум льющейся воды.
Док. Изготовление промышленных алмазов требует постоянного наблюде-
ния. (Идет в камеру.) Он что-то подозревает?
Энн. Не знаю.
Док. Ты в опасности?
Энн. Если он что-то подозревает.
Док. Не надо было в меня влюбляться.
Энн. Но я в тебя влюбилась.
Док возвращается из камеры с пустым ящиком.
Док. Энн.
Энн. Что, Док?
Док. Я тоже влюбился в тебя.
Молчат.
Тоже вдруг.
Она подходит к нему. Страстно обнимаются. Барахтаются на полу.
Энн. Что мне делать?
Док. Не жить с ним больше.
Энн. Я не могу уйти.
Целуются.
Он везде меня найдет.
Док. Я тебя надежно спрячу.
Энн. Где?
Док. У подружки моего партнера.
Энн. Кто твой партнер?
Док. Неважно.
Энн. Тоже важная птица?
Док. Тоже.
Энн. На следующей неделе он летит на западное побережье.
Док. Это может быть слишком поздно.
Энн. Уходить раньше опасно.
Док. Прямо сегодня.
Энн. Сегодня он придет ко мне.
Док. Тогда завтра.
Энн. Не знаю, как получится.
Док. Нужно, чтобы получилось.
Энн. Завтра вечером?
Док. Здесь внизу.
Энн. После десяти.
Док. После десяти. (Поднимается.) Не бери с собой ничего. Все должно
выглядеть так, будто ты растворилась в пустоте.
Она поднимается, садится на кушетку, закуривает сигарету, оставляет
пачку на полу.
Энн. Последняя. (Курит.) А что будет с тобой?
Док. Я должен оставаться здесь.
Энн. Из-за твоей важной птицы?
Док. Я вхожу в крупное дело. (Садится на пустой ящик.)
Энн. Твои промышленные алмазы?
Док. Да.
Энн. Грязное дело?
Док. Дела бывают только грязные.
Энн курит.
Через год я разбогатею.
Энн. Год может длиться вечность.
Док. Не всегда.
Энн. Если ты справишься?
Док. Потом мы оба уедем из города.
Энн. Если нам повезет.
Док. Я справлюсь.
Энн курит.
Потому что у меня снова есть шанс.
Энн. С твоими алмазами?
Док. С тобой.
Энн тушит сигарету, поднимается, берет манто.
Энн. Я должна идти.
Док уносит пустой ящик.
Док. Я должен работать.
Энн. Я должна еще раз вернуться к своей важной птице.
Док. Последний.
Энн входит в остановившийся лифт, виден только ее силуэт.
Энн. Док!
Док. Что, Энн?
Энн. Сходим ли мы еще в наш "Томми-бар"?
Двери лифта закрываются, лифт идет вверх. Темнота. Из холодильной ка-
меры, шатаясь, выбирается Билл, голый, наполовину завернутый в пластик.
Свет только на него.
Билл. Меня зовут Билл. Мне двадцать четыре. Сначала я изучал биоло-
гию, потом занялся социологией. Образование помогает человеку только в
том случае, если он научился уживаться с себе подобными. Непорядочно
рассуждать об атомах, молекулах, спиральных галактиках или соединениях
углерода, когда коррумпированное государство, еще более коррумпированное
общество или идиотский догматизм ведут мир к гибели. Я ученый, не мора-
лист, личный жизненный опыт, который привел к этим выводам, существенной
роли не играет. Я все равно стал бы анархистом, поскольку человечество
развивается слишком медленно. Коль скоро общественные устройства порабо-
щают личность, личность должна их разрушать. Революции с их огромными
жертвами только создают необходимость заново изменять мир. Бессмысленно
каждый раз изобретать новую идеологию, сооружать каждый раз новые уто-
пии. Все это пустая болтовня. Лишь огромная беда вернет человечеству ра-
зум, а безумному миру годятся только безумные методы. Наша борьба нап-
равлена против любой политической системы и любого pежима: все они нику-
да не годятся. Всеобщая коррупция непобедима, умно заложенная бомба - не
утопия, а реальность, в нужный момент переведенная стрелка - не идеоло-
гический поступок, а осмысленное, решительное вмешательство в ход исто-
рии. Бездействие вредно. Соучастие преступно. Строительство планов -
пустая трата времени. Только сумасшедшая гонка поможет продвинуться впе-
ред. Воплотить этот принцип в жизнь - вот моя цель. Когда-то это каза-
лось недостижимым. Несмотря на энциклопедическое образование, мне не
хватает опыта насильственных действий, я настолько непрактичен, что аб-
солютно не способен вбить в стену гвоздь; но неожиданное стечение обсто-
ятельств сделало недостижимое вполне реальным и возможным. Я пользуюсь
случаем, вот и все.
Билл снова плетется в холодильную камеру. Из камеры, разминувшись с
ним, выходит Джек, дряхлый старик в черном выходном костюме: шляпа, очки
без оправы, в руках два дипломатических чемодана. Шум воды в момент ис-
чезновения Билла.
Джек. Я Джек. Если выступление Билла было нереально, то мое еще нере-
альнее. Это я сейчас спустил воду. А вообще-то я больше всего люблю чи-
тать чувствительные любовные романы и сонеты елизаветинской поры. Я уго-
дил в ужасное место. Ванная комната, на полках - бутылки с кислотой, как
в аптеке, на стене - сосуды с какими-то непонятными жидкостями, красный
шланг, который, как вы видите, подключен к крану, все облицовано белым
кафелем. Омерзительно. Впрочем, меня доставили сюда, запихнув в эти два
чемодана. (Швыряет чемоданы в холодильную камеру.)
Дверь закрывается, снова слышен шум льющейся воды.
Сейчас в канализацию спускается мой племянник Билл. В общем-то я лю-
бил мальчика: он образован, мечтателен, нежен. Идеи, которые он разви-
вал, повергают в изумление не только вас, меня тоже, современная моло-
дежь определенно сдвинулась по фазе. Однако еще его мать была самой пот-
рясающей нимфоманкой из всех, которых мне довелось повстречать. Чертовс-
ки развратная баба: черноволосая, длинноногая, гибкая. Грандиозная. Мой
брат сходил по ней с ума. Ему было наплевать, что она изменяла ему со
всем штатом химического завода и, кажется, со всем административным со-
ветом, но не будем сплетничать. Моему брату было достаточно того, что
она согревала его старые кости, а когда я раскрыл ему глаза, он только
усмехнулся. "Ник, - швырнул я ему всю правду в лицо, - Ник, она спит с
каждым, она и меня соблазнила, в моем кабинете, под собранием сочинений
Германа Гессе, во время авторского вечера в зале. Не помню, кто высту-
пал: Е.Ф.Шуттертон, К.Л.Шуттертон, или Шуттертон-Шуттертон, или какой-то
из молодых писателей, из тех, кто сейчас входит в моду. Я только слышал
отдаленный гул голосов, пока она скакала на мне, и крики "браво!". Го-
лая, старик, она была голая, ей-богу, а что, если бы такой вот молодой
поэт вдруг застал бы нас врасплох. Ник, говорю, ты летишь в пропасть".
Это не произвело на него впечатления. Он женился на ней, усыновил Билла
и полетел в пропасть. Буквально. Я уверен, что в тот момент, когда они
врезались в северный склон Айгена, Ник, с его диабетом, дремал, а эта
пышнотелая баба упражнялась с пилотом. Гора сказала свое слово, все было
кончено, по завещанию химические заводы перешли к Биллу, мне осталось
место в правлении и культура - она прилипла ко мне навсегда. С некоторых
судьба берет втридорога. (Вставляет в петлицу белую гвоздику.) Мой отец
скупил основные издательства художественной литературы и завещал их мне.
Пока мой брат загребал миллионы, современная литература разоряла меня, и
мой конец после смерти Билла - тоже театр абсурда. Если бы только по-
нять, как им удалось растворить меня здесь, в этих двух чемоданах.
Странно, мое предложение относительно Билла, казалось, было принято. Но
вернемся же снова к реальности. Вы, наверное, с умилением вспоминаете о
расставании Энн с Доком, догадываясь, что они простились навсегда.
Свет. Док лежит на кушетке, затем поднимается, идет в холодильную ка-
меру. Свет снова только на Джека.
Наутро, в начале девятого, Док отправляется в холодильник, начинает
работать.
Лифт идет вниз.
Холодильник нужно очищать каждое утро, понятно, что он не заметил
прихода Билла.
Из лифта выходит Билл, удивленно оглядывается, не замечая Джека, ухо-
дит в глубину помещения. Лифт снова идет вверх.
Это он, да-да. Вы, наверное, с трудом узнали молодого человека? Он
вошел в склад всего за несколько минут до меня, я еще подумал, что "фер-
рари" на другой стороне улицы похож на его машину; это и был его "ферра-
ри". До меня постепенно стало доходить: он, наверное, подслушал мое
предложение и обошел меня. Но тогда почему погиб он? И если он, то поче-
му я? Я все еще ничего не понимаю, отказываюсь что-либо понимать. В кон-
це концов должна же быть какая-то логика. Представьте себе: я сижу перед
телевизором, смотрю "круглый стол" с моими авторами и с радостью вижу,
как в их сознание начинает наконец проникать простая мысль, что пора
снова писать просто так, потому что пишется, пора снова сочинять просто
так, по прихоти фантазии, - ведь весь этот ангажированный и социально
обусловленный компот, который они стряпали в последнее время, был неудо-
боварим, пришлось сокращать или даже спускать по дешевке целые серии,
увольнять редакторов тысячами, вышвыривать менеджеров. Я счастлив, я ды-
шу полной грудью, наконец-то, наконец-то забьет родник чистой поэзии,
возродится божественное сочинительство, но тут я вдруг слышу за спиной
какое-то шевеление, хочу - все еще счастливый, все еще окрыленный - ог-
лянуться назад и оказываюсь перед вами. Простите, мои мысли вечно блуж-
дают в будущем, но с вами, дамы и господа, произойдет то же, если вас
после смерти снова и снова будут переносить в прошлое - в позапрошлое,
