улучшении видов растений, в человеческом обществе брак между
близкими родственниками является причиной упадка личности;
природа страдает, чахнет и вырождается, когда несколько поколений
воспроизводятся при помощи той же крови. Напротив, природа
оживает, восстанавливается и проходит стадию омоложения, если
основополагающими принципами продолжения рода являются
плодовитость и свежая кровь. Вы только посмотрите, какие герои дают
начало новой расе и на каких слабых людях кончается род; достаточно
вспомнить Генриха Третьего, последнего из рода Валуа;
Гасто, последнего представителя рода Медичи; кардинала
Йоркского, последнего из рода Стюартов; Карла Шестого, последнего
отпрыска Габсбургов! Так вот, самой главной причиной вырождения
родов является брак между родственниками, который дает себя знать
во всех упомянутых нами королевских домах, но как нельзя более
чувствуется это в семье Бурбонов. Мысленно идя вспять от Людовика
Пятнадцатого к Генриху Четвертому и Марии Медичи, мы можем
убедиться в том, что Генрих Четвертый оказался пять раз его
прадедом, а Мария Медичи - столько же раз его прабабкой; по той же
причине Филипп Третий Испанский трижды приходится Людовику
Пятнадцатому прадедом, а Маргарита Австрийская ему трижды
прабабка. Я понял это потому, что от безделья занялся подсчетами: из
тридцати двух прадедушек и прабабушек Людовика Пятнадцатого
шестеро - члены семейства Бурбонов, пятеро - из дома Медичи,
одиннадцать - из королевского дома австрийских Габсбургов, трое - из
семейства герцогов Савойских, еще трое - из дома Стюартов и одна -
принцесса Датская. Подвергните чистопородную собаку или чистых
кровей лошадь подобному испытанию, и в четвертом поколении у вас
будут дворняга или кляча.
Как же, по-вашему, мы, всего-навсего люди, можем устоять против
вырождения? Что вы скажете о моих подсчетах, дорогой доктор, ведь
вы математик?!
- Я скажу, дорогой колдун, - отвечал Жильбер, поднимаясь и берясь
за шляпу, - что ваши подсчеты меня пугают и лишний раз убеждают в
том, что мое место рядом с королем.
Жильбер пошел к двери.
Калиостро остановил его.
- Послушайте, Жильбер, - молвил он, - вы знаете, как я вас люблю,
вам известно, что ради того, чтобы избавить вас от страданий, я готов
подвергнуть себя в тысячу раз более страшному испытанию... Так
поверьте мне.., позвольте дать вам один совет...
- Какой?
- Пусть король спасается бегством, пусть уезжает из Франции, пока
еще есть время!.. Через три месяца, через год, а может быть, через
полгода будет слишком поздно.
- Граф! - отвечал Жильбер. - Стали бы вы советовать солдату
покинуть свой пост, потому что у него опасная служба?
- Да, если бы этот солдат был окружен, взят в плен, обезоружен и не
мог защищаться, а в особенности если бы его жизнь ставила под угрозу
жизнь полумиллиона человек.., да, я посоветовал бы ему бежать... И
вы, Жильбер, вы сами.., скажете это королю... Король и рад будет вас
послушаться, но будет уже слишком поздно... Так не дожидайтесь
завтрашнего дня; скажите ему об этом сегодня же: не дожидайтесь
вечера, скажите ему об этом через час.
- Граф, вы знаете, что по натуре я фаталист. Будь что будет! Пока я
буду иметь на короля хоть какое-нибудь влияние, он останется во
Франции, а я останусь при короле. Прощайте, граф; мы встретимся в
бою и, возможно, падем друг подле друга на поле боя.
- Тогда можно будет с полным основанием сказать, что как бы ни
был умен человек, он не может избежать своей судьбы, - пробормотал
Калиостро. - Я искал вас с тем, чтобы сказать вам то, что я имел честь
сказать; вы все слышали.., как и предсказание Кассандры, мое
предупреждение оказалось напрасным... Прощайте!
- Давайте будем откровенны друг с другом, граф, - предложил
Жильбер, останавливаясь на пороге и пристально вглядываясь в
Калиостро. - вы сейчас, как и тогда, в Америке, пытаетесь уверить
меня в том, что по лицу можете определять будущее человека.
- Жильбер! - отвечал Калиостро. - Я это делаю так же уверенно, как
вы, глядя в небо, определяете путь звезды, в то время как большинство
людей уверено! в том, что звезды неподвижны или движутся хаотично.
- В таком случае.., кто-то стучится в дверь, слышите?. - Вы правы.
- Скажите мне, какая судьба ожидает того, кто стоит сейчас за
дверью. Скажите, какой смертью ему суждено умереть и когда это
произойдет.
- Как вам будет угодно, - кивнул Калиостро, - пойдемте откроем ему
сами.
Жильбер пошел в конец описанного нами коридора, чувствуя, что
не может справиться с сердцебиением, хотя он изо всех сил пытался
убедить себя в том, что абсурдно принимать это шарлатанство всерьез.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял изысканно одетый господин высокого роста с
волевым лицом; он бросил на Жильбера быстрый тревожный взгляд.
- Здравствуйте, маркиз! - молвил Калиостро.
- Здравствуйте, барон! - отвечал тот. Заметив, что вновь прибывший
опять взглянул на Жильбера, Калиостро представил:
- Маркиз! Доктор Жильбер - один из моих друзей... Дорогой
Жильбер! Маркиз де Фавра - один из моих клиентов.
Оба господина раскланялись.
Калиостро обратился к незнакомцу:
- Маркиз! Не угодно ли вам пройти в гостиную и подождать меня:
через пять минут я буду к вашим услугам.
Маркиз в другой раз поклонился, проходя мимо Калиостро и
Жильбера, и исчез за дверью.
- Ну что? - спросил Жильбер.
- Вам угодно знать, какой смертью умрет маркиз?
- Вы же сами взялись это предсказать, не так ли? Калиостро странно
усмехнулся, потом оглянулся, чтобы убедиться в том, что его никто не
слышит.
- Вы когда-нибудь видели, как вешают дворянина? - спросил он.
- Нет.
- В таком случае смею вас уверить, что это - любопытное зрелище.
Постарайтесь заранее занять место на Гревской площади в тот день,
когда будут вешать маркиза де Фавра.
И он подвел Жильбера к двери со словами:
- Когда вам захочется зайти ко мне без предупреждения и так,
чтобы вас никто не видел, нажмите на эту ручку справа налево и снизу
вверх, вот так... Прощайте и извините меня, не стоит заставлять ждать
тех, кому не так уж долго осталось жить.
Он вышел, оставив Жильбера одного, ошеломленного уверенностью
Калиостро, которая могла возбудить любопытство доктора, однако так
и не победила окончательно его сомнения.
Глава 5
ДВОРЕЦ ТЮИЛЬРИ
Тем временем король, королева и члены королевской семьи
продолжали свой путь к Парижу.
Карета продвигалась медленно, ее задерживали пешие
телохранители, торговки на лошадях, грузчики верхом на увитых
лентами пушках, сотня депутатских карет, около трехсот повозок с
зерном и мукой, захваченных в Версале и усыпанных желтыми
осенними листьями. Таким образом, лишь к шести часам вечера
королевский экипаж, в котором накопилось столько страдания, в
котором клокотала ненависть, в котором кипели страсти, прибыл к
городским воротам.
В пути юный принц проголодался и стал просить поесть. Тогда
королева огляделась; раздобыть немного хлеба для дофина было
совсем несложно: каждый простолюдин нес кусок хлеба на острие
штыка.
Королева поискала глазами Жильбера.
Как известно читателю, Жильбер последовал за Калиостро.
Если бы Жильбер был рядом, королева не задумываясь попросила
бы у него кусок хлеба.
Однако она не хотела обращаться с подобной просьбой к
окружавшей ее толпе, она ее боялась.
Прижав дофина к груди, она со слезами в голосе проговорила:
- Дитя мое! У нас нет хлеба; потерпи до вечера; может быть,
вечером у нас будет еда.
Дофин протянул ручку, указывая на людей, несших хлеб на остриях
штыков.
- У них есть хлеб, - заметил он.
- Да, дитя мое, но это их хлеб, а не наш. Они ходили за ним в
Версаль, потому что, как они говорят, в Париже они три дня не видели
хлеба.
- Три дня! - повторил мальчик. - Они ничего не ели целых три дня,
матушка?
Согласно требованиям этикета, дофин обыкновенно обращался к
матери, называя ее вашим величеством; однако теперь бедный
малыш хотел есть так же, как сын бедных родителей, и потому,
проголодавшись, забыл об этикете и назвал ее матушкой.
- Да, сын мой, - отвечала королева.
- В таком случае, - со вздохом заметил малыш, - они, должно быть,
очень голодны!
Он перестал плакать и попытался заснуть.
Бедный королевский отпрыск! Еще не раз, прежде чем умереть, ему
суждено, как и теперь, тщетно просить хлеба!
У городских ворот кортеж снова остановился, на сей раз не для
отдыха, а для того, чтобы отпраздновать прибытие.
Это событие должно было отмечаться пением и танцами.
Странная остановка, почти столь же пугающая в своем веселье, как
прежние - в своей угрозе!
Рыночные торговки спешивались со своих лошадей, вернее, с
лошадей гвардейцев, приторачивая к седлу сабли и карабины;
рыночные грузчики слезали с пушек, представавших во всей своей
пугающей наготе.
Толпа, оттеснив от королевской кареты солдат Национальной
гвардии и депутатов, окружила ее, словно предвосхищая ужасные
грядущие события.
Эти люди, желая обнаружить свое расположение и выказать радость
членам королевской семьи, пели, орали, выли, женщины целовались с
мужчинами, мужчины заставляли женщин подпрыгивать, как в
циничных ярмарочных гуляньях на полотнах Тенирса.
Все это происходило почти в полной темноте, потому что день
выдался хмурый и дождливый; вот почему толпа, освещаемая лишь
пушечными фитилями да огнями фейерверка, приобретала благодаря
игре света и тени какой-то фантастический, сатанинский вид.
Полчаса продолжались крики, гомон, пение, танцы по колено в
грязи; наконец, кортеж грянул протяжное ура!; все, имевшие при
себе оружие: мужчины, женщины, дети - разрядили их в воздух,
нимало не заботясь о пулях, зашлепавших минуту спустя по лужам,
подобно крупным градинам.
Дофин и его сестра расплакались: они так испугались, что позабыли
о голоде.
Кортеж двинулся вдоль набережной и, наконец, прибыл на площадь
Ратуши.
Там войска были построены в каре, чтобы пропустить только
королевский экипаж, преградив путь любому, кто не являлся членом
королевской семьи или Национального собрания.
В это время королева заметила в толпе Вебера, доверенного
камердинера, своего молочного брата, австрийца, не покидавшего ее
со времени ее приезда из Вены; он изо всех сил пытался, несмотря на
запрет, пройти вместе с королевой в Ратушу.
Она его окликнула.
Вебер подбежал к ней.
Еще будучи в Версале, он обратил внимание на то, что толпа
оказывает Национальной гвардии знаки уважения; тогда, чтобы
придать себе значительности и тем самым иметь возможность быть
полезным королеве, Вебер надел мундир национального гвардейца,
присовокупив к костюму простого волонтера знаки отличия штабного
офицера.
Королевский конюший одолжил ему коня.
Чтобы не вызвать ничьих подозрений, он во время всего пути
держался в стороне, намереваясь, разумеется, прийти королеве на
помощь, если в этом возникнет необходимость.
Как только его окликнула королева, он сейчас же оказался рядом с
ней.
- Зачем ты пытаешься ворваться силой, Вебер? - спросила королева,
по привычке обращаясь к нему на ты.
- Чтобы быть рядом с вами, ваше величество.
- Ты мне не нужен в Ратуше, Вебер, - возразила королева, - а вот в
другом месте ты можешь мне очень пригодиться.
- Где, ваше величество?
- В Тюильри, дорогой Вебер, в Тюильри, где никто нас не ждет;
если ты не приедешь туда раньше нас, у нас не будет там ни постели,
ни комнаты, ни даже куска хлеба.
- Какая прекрасная мысль, ваше величество! - вмешался король.
Королева разговаривала по-немецки; король понимал немецкую
