аристократами. Изидор возвратился во дворец, а Жильбер дошел до
площади Карусели, пошел по улице Шартр, пересек площадь Пале-
Рояля, двинулся вдоль улицы Сент-Оноре, и, затерявшись на минуту в
лабиринте маленьких улочек, ведущих к Центральному рынку, он,
наконец, оказался на перекрестке двух улиц.
Это были улицы Платриер и Кок-Эрон.
С обеими этими улицами у Жильбера были связаны страшные
воспоминания; не раз случалось, что, оказываясь на том самом месте,
где он находился сейчас, он чувствовал, как бешено начинало
колотиться его сердце; он будто сомневался, по какой из этих двух
улиц ему пойти, и, наконец, решительно зашагал по улице Платриер.
Дом Андре, тот самый дом номер девять, был ему хорошо знаком;
итак, он не остановился у этого дома не потому, что боялся ошибиться.
Нет, было ясно: он ищет предлог, чтобы проникнуть в этот дом, а не
придумав предлога, он пытается найти способ пробраться внутрь.
Он толкнул дверь, чтобы убедиться, не осталась ли она незапертой,
как это иногда случается будто нарочно в такие минуты, когда человек
оказывается в затруднительном положении; дверь была заперта.
Он пошел вдоль стены.
Стена имела десять футов в высоту.
Такая высота была ему не в диковину; однако он решил поискать
какую-нибудь тележку, забытую торговцем у стены; встав на эту
тележку, он мог бы без труда вскарабкаться наверх.
Будучи проворным и сильным, он легко мог бы спрыгнуть вниз.
Но никакой тележки он не нашел.
Значит, и внутрь проникнуть никак невозможно.
Он подошел к двери, протянул руку к молотку и приготовился было
постучать, однако, покачав головой, бесшумно выпустил молоток из
рук Очевидно, ему в голову пришла какая-то новая мысль, заставившая
его вновь обрести потерянную было надежду.
- Это вполне возможно! - пробормотал он.
Он снова поднялся к улице Платриер и свернул на нее.
Он на ходу с сожалением взглянул на фонтан, где шестнадцать лет
назад он не раз запивал дешевую черствую горбушку, пожертвованную
щедрой Терезой или гостеприимным Руссо.
Руссо умер, Тереза - тоже, сам он стал взрослым, обрел признание,
славу, состояние. Но стал ли он от этого счастливее, спокойнее, разве
его терзали, как теперь, сомнения в те времена, когда, сгорая от
безумной страсти, он черпал воду в фонтане?
Он продолжал путь Наконец он уверенно остановился перед
входной дверью, верхняя часть которой была забрана решеткой.
Видимо, он достиг цели.
Однако он с минуту постоял, привалившись к стене: то ли
нахлынувшие воспоминания слишком сильно на него подействовали,
то ли он боялся, что вместо спасения за этой дверью кроется
разочарование.
Но вот он решился и, проведя рукой по двери, с выражением
неописуемой радости нащупал в небольшом отверстии шнурок, при
помощи которого эта дверь отпиралась в дневные часы.
Жильбер помнил, что жильцы иногда забывали втянуть этот шнурок
внутрь, и когда он задерживался по вечерам и украдкой возвращался в
мансарду, занимаемую им у Руссо, он пользовался этой
забывчивостью, чтобы войти в дом и добраться до своей постели.
Было похоже, что в доме, как и раньше, жили люди слишком
бедные, чтобы бояться воров: прежняя беззаботность послужила
причиной и объяснением былой забывчивости.
Жильбер дернул шнур. Дверь отворилась, и он очутился в темном
сыром подъезде, в конце которого находилась скользкая и липкая
лестница, похожая на свернувшуюся кольцами и приподнявшую
голову змею. Жильбер бесшумно притворил за собой дверь и ощупью
двинулся по лестнице.
Пройдя ступеней двадцать, он замер.
Слабый свет, сочившийся сквозь грязный витраж, свидетельствовал
о том, что в этом месте в стене было окно, и хоть на дворе уже была
ночь, на улице было светлее, нежели в этом подъезде.
Несмотря на слой грязи, покрывавшей стекло, сквозь него можно
было различить звезды.
Жильбер нащупал небольшую задвижку, отпер окно и тем же путем,
каким он уже дважды до этого спускался в сад, пробрался вниз.
Несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет, сад все это время
словно стоял у Жильбера перед глазами, и потому, едва оказавшись
внизу, он сейчас же узнал и деревья, и куртины, и поросший
виноградом угол дома, у которого садовник оставлял лестницу.
Он не знал, заперты ли бывают к этому времени двери; он не знал,
жил ли граф де Шарни вместе со своей супругой в этом особняке, а
если там не было графа де Шарни, то были ли в доме слуги или
камеристка.
Решившись во что бы то ни стало отыскать Себастьена, он подумал
про себя, что рискнет поставить Андре в неловкое положение только в
самом крайнем случае, попытавшись прежде всего увидеться с ней
наедине.
Первое испытание ждало его на крыльце: он нажал на ручку двери,
дверь поддалась.
Он предположил, что, раз дверь не заперта, Андре, должно быть, не
одна.
Только очень сильное волнение может заставить женщину, которая
живет в особняке одна, забыть запереть дверь.
Он тихонько потянул дверь на себя, радуясь при мысли о том, что
этот вход, остававшийся его последней надеждой, оказался ему
доступен.
Он спустился по ступенькам крыльца и поспешил заглянуть сквозь
решетчатый ставень, который пятнадцать лет назад распахнулся под
рукой Андре и стукнул его по лбу в ту самую ночь, когда, зажав в руке
полученные от Бальзамо сто тысяч экю, он пришел предложить свою
руку самолюбивой гордячке.
Этот ставень прикрывал окно гостиной. Комната была освещена.
Однако на окнах были занавески, и сквозь них ничего невозможно
было разглядеть. Жильбер продолжал обход.
Вдруг ему почудилось, что на земле и деревьях подрагивает слабый
свет, падающий из отворенного окна.
Это отворенное окно находилось в спальне; он узнал это окно:
именно через него он украл того самого ребенка, которого теперь
разыскивал.
Он отступил, выходя из света, который отбрасывало окно, в
надежде что-нибудь увидеть, оставаясь незамеченным.
Подойдя к окну настолько, чтобы получить возможность заглянуть
внутрь комнаты, он прежде всего увидел дверь в гостиную, потом -
кровать.
На кровати недвижно лежала непричесанная, умирающая женщина;
глухие гортанные звуки, похожие на предсмертные хрипы, рвались из
ее груди, прерываемые время от времени криками и рыданиями.
Жильбер медленно приблизился, по-прежнему избегая круг света, в
который он не решался ступить, опасаясь быть увиденным.
Наконец он прижался бледным лицом к стеклу. У Жильбера не
оставалось больше сомнений: эта женщина была Андре, и Андре была
одна.
Как же Андре могла оказаться одна? Почему Андре плакала?
Об этом Жильбер мог узнать только от нее самой. Тогда он
бесшумно влез в окно и оказался у нее за спиной в ту минуту, когда
магнетическое притяжение, к котором Андре была столь
чувствительна, заставило ее обернуться.
Два врага встретились еще раз!
Глава 13
ГЛАВА, В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ТОМ, ЧТО
ПРОИЗОШЛО С СЕБАСТЬЕНОМ
При виде Жильбера Андре испытала не только сильнейший ужас, но
и непреодолимое отвращение.
Для нее Жильбер-американец, друг Вашингтона и Лафайета,
облагороженный научными занятиями и талантом, по-прежнему
оставался Жилыбером-ничтожеством, грязным гномиком,
затерявшимся в чащах Трианона.
А Жильбер испытывал к Андре, несмотря на ее презрение,
оскорбления, гонения, не ту страстную любовь, заставившую его
юношей совершить преступление, но сильный и глубокий интерес,
благодаря которому он был способен оказать ей любую услугу, даже
если бы за это ему пришлось заплатить собственной жизнью.
Будучи наделен от природы здравым смыслом, обладая
непреложным чувством справедливости, появившимся у него
благодаря полученному им образованию, Жильбер понимал, что во
всех несчастьях Андре повинен он: он ничего не будет ей должен
только после того, как сможет доставить ей счастье, равноценное
принесенному им несчастью.
В чем же и каким образом Жильбер мог благотворно повлиять на
будущее Андре?
Этого-то как раз он и не мог понять.
Увидев эту женщину вновь во власти столь сильного отчаяния,
нового отчаяния, он почувствовал, как в сердце его проснулось
сострадание к ее великой беде.
И вместо того, чтобы немедленно воспользоваться гипнозом, силу
которого он однажды уже имел случай на ней испытать, он попытался
ласково заговорить с ней, - а если Андре, как всегда, восстанет, то
никогда не поздно будет прибегнуть к этой мере - магнетическому
воздействию.
Вот почему Андре, подпавшая вначале под действие гипноза,
почувствовала, как, мало-помалу подчиняясь его воле, мы бы даже
сказали - почти с разрешения Жильбера, - гипноз улетучивается,
словно утренний туман, позволяя окинуть взглядом убегающую даль.
Она заговорила первой.
- Что вам угодно, сударь? - спросила она. - Как вы здесь очутились?
Каким образом вы сюда проникли?
- Каким образом я сюда проник, графиня? - переспросил Жильбер. -
Тем же, каким я проникал сюда раньше Можете быть покойны - никто
не узнает о том, что я был здесь . Зачем я пришел? Я пришел забрать у
вас сокровище, которое вам не нужно и которое для меня дороже
жизни, - моего сына... Чего я от вас хочу? Я хочу, чтобы вы сказали,
где мой сын, которого вы увлекли за собой, увезли в своей карете и
доставили сюда.
- Вы спрашиваете, где он? - спросила Андре.
- Откуда же я знаю?.. Он сбежал от меня... Вы ведь научили его
ненавидеть свою мать!
- Свою мать? Разве вы мать его?
- О! - вскрикнула Андре. - Он видит, как мне больно, он слышал мои
рыдания, наслаждался моим отчаянием и еще спрашивает, мать ли я
своему сыну!
- Итак, вы не знаете, где он?
- Я же вам говорю, что он сбежал; он был в этой самой комнате, а
когда я вошла в надежде застать его здесь, я увидела, что окно
распахнуто, а комната пуста.
- Боже мой! - вскричал Жильбер. - Куда же он мог пойти?.. Бедный
мальчик совсем не знает Парижа, а сейчас уже за полночь!..
- Вы думаете, с ним случилось несчастье? - воскликнула Андре.
- Это мы сейчас узнаем, - отвечал Жильбер, - и вы сами мне в этом
поможете.
Он протянул к Андре руки.
- Сударь! Сударь! - вскрикнула та, отступая в надежде избежать
магнетического воздействия.
- Графиня! - отвечал Жильбер. - Ничего не бойтесь! Я всего-навсего
буду расспрашивать мать о судьбе ее сына. Вы для меня святы!
Андре вздохнула и упала в кресло с именем Себастьена на устах.
- Усните! - приказал Жильбер. - Усните и постарайтесь увидеть
сердцем!
- Я сплю, - отвечала Андре.
- Должен ли я употребить всю силу моей воли, графиня, - спросил
Жильбер, - или вы согласны отвечать по собственному желанию.
- Будете ли вы еще говорить моему сыну, что я ему не мать?
- Это зависит от обстоятельств... Вы его любите?
- Он еще спрашивает, люблю ли я своего сына, плоть от моей
плоти!.. О да! Я его люблю, и люблю страстно!
- Значит, вы ему мать, так же как я - его отец, потому что вы любите
его, как я сам.
- Ах! - с облегчением вздохнула Андре.
- Итак, вы готовы отвечать добровольно?
- А вы позволите мне с ним еще раз увидеться, когда найдете его?
- Не я ли вам только что сказал, что вы в такой же степени мать ему,
как я - его отец?.. Вы любите своего сына, графиня, - вы с ним
увидитесь.
- Благодарю вас! - несказанно обрадовавшись и захлопав в ладоши,
отвечала Андре. - Можете меня спрашивать, я все вижу... Вот только...
- Что?
- Проследите за ним с той самой минуты, как он ушел из дворца,
чтобы я была совершенно уверена в том, что не потеряю его след.
- Будь по-вашему. Где он вас увидел?
- В зеленой гостиной.
- Где он преследовал вас?
- В коридорах.
- Когда он вас нагнал?
- В то мгновение, как я садилась в карету - Куда вы его привезли?
