Он смотрел ей прямо в глаза. Что он в них увидел, она не знала, но вдруг
выражение его лица резко изменилось, взгляд стал испытующим, и он
нахмурился. Мелани тут же насторожилась.
- Тогда все было по-другому, - хрипло пояснил он. - Тогда это была просто
игра.
Тогда? Она долго собиралась с духом и наконец спросила:
- А теперь?
Большими пальцами он все еще гладил ее кожу, но уже не утешающе, а
эротически, опасно, нетерпеливо.
- А теперь это уже не игра, - серьезно ответил он. - По крайней мере для
меня.
Так вот что такое терпеливо ждать и наконец дождаться; вот что такое
блюсти себя и наконец взлететь к самым высотам чувств; так вот что значит
проснуться както утром и вдруг обнаружить, что заветный сон стал явью!
Она медленно поднялась на цыпочки, обняла его за шею и жарко шепнула на
ухо:
- Для меня тоже.
Поймет ли он когда-нибудь, сколько ей понадобилось мужества, чтобы
произнести эти слова?
- Мелани...
Для нее это прозвучало как чистейший, резонирующий радостью колокольный
звон.
- Посмотри на меня, - потребовал он.
Она подняла глаза и обнаружила, что видит только его губы, а вспомнив их
прикосновение, не нашла в себе сил отвернуться.
Люк повторил ее имя со страданием и радостью, а она смотрела ему в глаза
и трепетала от их блеска.
Когда он коснулся ее губами, она ответила ему со всей пылкостью, со всей
любовью, которые испытывала к нему, но не осмеливалась выразить словами. И
когда, прижимаясь к нему, вновь почувствовала его желание, то напряглась не
от страха, а от сладкого предвкушения.
Руки его заскользили по ее телу. Никому еще она не позволяла так до себя
дотрагиваться, никогда еще она не испытывала ответного желания; раньше ей
это было неприятно. Даже с Полом, и он на нее за это сердился. А вот сейчас,
в объятиях Люка, когда руки его, скользнув под свитер, гладили ее
шелковистую кожу, она испытывала невообразимое удовольствие и потребность
помочь ему лучше узнать ее тело, подвинуться так, чтобы он поскорее нашел ее
грудь.
Она была как в огне, кожа пылала, и кровь начала пульсировать в
напряженных сосках задолго до того, как их коснулись пальцы Люка.
А когда это произошло, из горла ее вырвался непроизвольный стон. Не слыша
себя, она все повторяла и повторяла его имя, вся во власти неизвестного ей
доселе священного трепета.
Она и не представляла, что можно испытывать такие прекрасные ощущения
только от прикосновений. И если у нее захватывает дух от простого
прикосновения его руки, то что будет, когда... если... если он будет ласкать
ее грудь губами?
Она так содрогнулась, что даже он это почувствовал. От неожиданности она
открыла глаза, щеки ее были залиты горячим румянцем. Люк, оторвавшись от ее
губ, смотрел на нее сверху вниз,
В глазах его стояло изумление и нежность и такое желание, что ее бросило
в жар. Когда он перевел взгляд с ее глаз на губы, сердце Мелани рванулось из
груди.
- Ты права, - прошептал он. - Не время и не место.
Руки его лежали у нее на груди, а подушечками больших пальцев он все еще
гладил напряженные соски и нежно целовал ее в губы.
- Пойдем в дом, надо работать, - добавил он с сожалением, оторвавшись от
нее. Но браслет часов зацепился за нить ее шерстяного свитера, и, когда он
положил руку ей на плечо, свитер задрался.
Мелани вскрикнула. Люк глянул и остолбенел, как в немой сцене, не сводя
глаз с белевшей обнаженной груди, тут же покрывшейся гусиной кожей.
Он извинился и отцепил нитку, завязав ее так, чтобы свитер не расходился
дальше. Он закрыл ее собой от холодного ветра, и теплые лучи солнца тут же
согрели ее.
Гусиная кожа сошла, и Мелани сделала сразу три открытия: во-первых, она
испытала необычное, эротическое удовольствие от прикосновения лучей солнца к
обнаженной коже; во-вторых, это ощущение было особенно сильным в столь
интимной части ее тела; и, в-третьих, было что-то страшно возбуждающее в
том, что тело ее так распутно, хотя и без ее вины, открыто глазам Люка.
Мелани отвернулась, мысленно желая, чтобы Люк как можно быстрее
отправился исполнять работу, которую сам на себя взвалил. Но она так и не
смогла прогнать ощущение, что тело ее испытывает колоссальное удовольствие
от взгляда Люка.
Наконец она собралась опустить свитер, но Люк вдруг обхватил пальцами ее
запястья.
Мелани инстинктивно посмотрела вниз и тут же покраснела, увидев свою
грудь - белую, с тонкими синими прожилками и красными, разбухшими,
напрягшимися сосками.
- Люк... - начала было она, но он, словно прочитав ее мысли, склонил
голову и медленно, очень медленно заскользил губами по шелковистой коже меж
двух холмиков, все выше и выше по мягкому изгибу, пока не достиг
чувствительного венчика.
Он отпустил ее запястья, и она обхватила его голову.
Сердце ее бешено колотилось, дыхание стало прерывистым, неровным. С
каждым вздохом усиливалось головокружение, а с ним и неспособность
противостоять затопившим ее чувствам.
Когда Люк приблизился к напряженному пику ее груди, она застонала от
сладкой муки и сжала его плечи. Она понимала, что ведет себя развратно, что
шокирует его, но ничего не могла с собой поделать.
Трудно сказать, что бы между ними тогда произошло, не раздайся звук низко
летящего самолета. Единственное, в чем Мелани была уверена, так это в том,
что, если бы Люк захотел, он мог бы уложить ее на сырую жесткую землю, а
тело ее было бы страшно этому радо, хотя он стал бы ее первым мужчиной.
Но больше всего ее поразило не то, что она отдалась желанию даже с
большей готовностью, чем Люк - он первым услышал самолет, - а то, что она
сама его к этому подталкивала и скрыто молила, посылая ему тысячу женских
сигналов, о существовании которых до того момента даже и не подозревала.
- Опыление полей, - заметил Люк, когда она с трудом натянула на себя
свитер. - Может, это и к лучшему, - добавил он и, внимательно посмотрев
Мелани в глаза, мягко сказал: - Я не знаю, что в тебе такого, от чего я
забываю обо всем на свете. Но мне кажется, я начинаю понимать...
Он оборвал себя на полуслове, улыбка вдруг потухла, и его глаза стали
холодными и пустыми. Мелани содрогнулась, чувствуя себя отверженной и
презренной, словно он воздвиг между ними стену.
- Пойдем в дом. Тебе холодно.
Голос у него был неестественный, почти враждебный. Почему? Из-за того,
что она так себя повела? Может, его неприятно поразило ее распутство?
Мелани понуро брела к дому, уже с трудом верилось, что всего пять минут
назад он обнимал ее и целовал...
Она опять содрогнулась.
Все это против того, во что она верит, и того, как до сих пор жила. Но
стоит Люку притронуться к ней, поцеловать и обнять, как всякая логика и
здравый смысл покидают ее, и она превращается в совершенно незнакомую себе
женщину.
Они поднимались по лестнице. На маленькой площадке Люк остановился,
посмотрел в окно на сад и спросил:
- И что ты собираешься со всем этим делать в конечном итоге? Будешь
ждать, когда цены подскочат до максимума из-за новой дороги, и продашь?
В словах его была какая-то скрытая ирония и даже горечь. Мелани
помрачнела.
Ей так много надо было ему сказать... Но она никак не могла заставить
себя это сделать. Она боялась насмешек и колкостей. Она понимала, что даже
Луиза посчитала бы ее сумасшедшей, а может, и просто дурой, узнай о ее
намерении отказаться от наследства. Только тот, кто выстрадал столько,
сколько выстрадала она, только тот, кто пережил то, что пережила она, поймет
ее потребность передать обиженным судьбой детям подарок, свалившийся с
небес.
А с нее самой хватит уже и того, что она здесь поживет, хоть ненадолго
сменит обстановку, пообщается с природой. Все это время она ощущала себя
так, словно сняла этот дом, словно ей поручили заботиться о нем ради
несчастных детей, и она чувствовала себя обязанной перед ними продать
коттедж и землю как можно дороже.
Она и сама не понимала, почему не может объяснить всего этого Люку; ей
было проще смириться с едва заметным осуждением в его глазах, и пусть он
думает, что она хитрюга и что на уме у нее одни лишь деньги.
- Мне не хочется продавать его. Мне нравится здесь, но...
- Но что? - настаивал Люк.
Мелани посмотрела на него снизу вверх. Она почти физически ощущала его
напряженное ожидание. Он внимательно следил за выражением ее лица, словно
ответ был чрезвычайно для него важен.
Он детектив, подумала Мелани. Задавать вопросы - важная часть его работы.
Может, именно поэтому за его вопросами ей слышалось почти раздражение?
Но она все равно не могла заставить себя ответить... не могла
объяснить... Она с такой готовностью обнажила перед ним свое тело, а теперь
надо обнажить еще и душу?
Ее передернуло, и она отвернулась.
- Я должна его продать.
Ей оставалось только надеяться, что Люк больше не будет задавать таких
вопросов.
- Ну, что скажешь? Мы почти закончили.
- Мы? - Мелани улыбнулась и посмотрела на Люка. - Это все ты. Не знаю,
как и благодарить. Просто чудесно! Я даже не представляла, как будет
красиво.
Благодарный блеск ее глаз, восхищенный жест, неприкрытая радость выдавали
настоящее восхищение и удивление происшедшими переменами.
Когда Люк объяснил ей, что намеревается сделать, она с трудом себе это
представила. Но теперь, когда комната была отделана" или почти отделана, ей
оставалось только подивиться скудости своего собственного воображения и
декораторским способностям Люка.
Не увидь она все это собственными глазами, и не поверила бы, что можно
так изменить комнату.
Красивые обои в цветочек, купленные в местном магазине, спускались от
самого потолка до только что установленных и выкрашенных в белое деревянных
панелей. Под ними Люк наклеил однотонные обои персикового цвета. Так что
теперь комната не только выглядела чистой и свежей, но в ней появилось и
какое-то деревенское очарование. Мелани так и подмывало попросить его помочь
ей оклеить и другие комнаты. И не только оклеить.
Затея с продажей дома нравилась ей все меньше и меньше.
Люк заметил, что она медленно скользит пальцами по стене, словно грустя и
сожалея, словно...
- Тебе здесь нужен ковер.
- Ковер?
Слова Люка вернули ее к действительности, и она отогнала от себя мечты об
истинно женской спальне - с тщательно подобранной мебелью, с мягким стеганым
покрывалом в тон обоям и занавескам на окнах, с красивым бра у кровати и с
ковром, о котором только что сказал Люк.
Здесь она поставит мебель Луизы. Что же до украшений... Пожалуй, она
может позволить себе несколько ярдов ткани, чтобы сшить из нее какое-нибудь
простенькое покрывальце, а совсем не такое красивое стеганое покрывало,
какое она только что себе представляла, это будет слишком дорого. Что же
касается ковра... Надо будет постараться не запачкать половицы, а может,
даже купить сюда дешевый палас.
Она улыбнулась загнанной, грустной улыбкой.
- Нет... не думаю.
- Ты хочешь сказать, что результат моей работы не заслуживает ковра?
Люк хотел пошутить, но замечание его прозвучало горько, почти
презрительно.
Глаза у Мелани расширились, щеки залились краской.
Меньше всего ей хотелось вызывать к себе жалость и говорить, что ковер
для нее - недопустимая роскошь, но, с другой стороны, она не хотела, чтобы
Люк подумал, будто она не оценила по достоинству его работу.
- Ну что ты! - воскликнула она. - Ты сделал невозможное, Люк... Комната
стала совсем другая! Я и представить не могла... - Она застенчиво посмотрела
на него и доверительно произнесла: - Все так хорошо, настолько красиво, что
