использовать себя... Мужчине, который почему-то возомнил, что вправе судить
других! Что вправе толковать и использовать закон, как ему
заблагорассудится... Он может бездушно наблюдать за одиноким и несчастным
человеком, годами его не замечать, но утверждать, что знает его достаточно
хорошо, иметь право вмешиваться в его личные дела... Этот человек может
стать любовником женщины, которую презирает и ненавидит... Ты как раз и есть
этот человек! - твердо закончила она. - С тобой много чего происходит, тебе
не кажется? Да, кстати, к твоему сведению, я не соблазняла твоего
троюродного брата и не просила у него этот дом. Я его даже не знала, и если
ты мне не веришь, то обратись к адвокату. Вообще-то, с твоей стороны было бы
разумнее сделать это сразу.
Хотя, я понимаю, правда тебе ни к чему. Все, что тебе нужно, - это
предлог для того, чтобы переделать завещание мистера Барроуса в свою пользу,
дабы твой будущий тесть получил то, что ему нужно. К сожалению, я этого не
знала.
Ее колотило, зубы стучали, каждое слово давалось с трудом. Нога болела
так, словно ее раздирали острые волчьи зубы, голова раскалывалась, в горле
першило, но все это было ничто по сравнению с болью, горевшей у нее в
сердце, сжигавшей ее на костре презрения к самой себе.
- Ничего не понимаю. О чем ты, черт побери? - резко прервал ее Люк. -
Когда я уходил...
- Когда ты ушел, меня посетила твоя невеста, - горько пояснила Мелани. -
Так что врать бессмысленно, Люк. Я все знаю... Все до капли, как бы мне это
ни было больно.
Мелани взглянула на него - он посерел.
- Моя кто? - переспросил он.
- Твоя невеста, - повторила Мелани, как отрезала. - Мисс Люсинда
Хьюитсон. Она даже показала мне обручальное кольцо и рассказала о доме,
который ее отец собирается вам подарить. Честно говоря, я бы на ее месте
бежала от тебя сломя голову, не говоря уже о замужестве. Но, видимо, вас
объединяет особая мораль, которую людям вроде меня трудно понять.
Ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть боль. Теперь у нее осталась только
гордость. Да, Люк именно такой человек, о каком рассказала ей Люсинда
Хьюитсон, - человек столь извращенный, не имеющий ничего святого, что она не
могла понять, как позволила ему так легко себя обмануть.
- Уходи, Люк. Тебе здесь больше нечего делать. Что касается завещания
мистера Барроуса...
Она повернулась к нему - голова поднята, спина прямая, и только гордость
скрывала причиненную им боль.
- Ты ошибался относительно меня. И относительно моих взаимоотношений с
твоим троюродным братом. Я не знала Джона Барроуса. И ни разу его не видела.
Я и не подозревала о его существовании до тех пор, пока он не умер. И если
бы ты спросил меня честно и открыто, вместо того чтобы разыгрывать из себя
детектива, если бы ты не врал и не пытался обманом сблизиться со мной... - И
завоевать мое сердце, едва не произнесла она, но вовремя остановилась. Если
уж она так глупо в него влюбилась, то виновата в этом не меньше его самого.
- Если бы ты подошел ко мне открыто, - закончила она, - я бы рассказала тебе
правду.
Мелани отвернулась, она была опустошена настолько, что не могла
продолжать. Но тут вдруг Люк взял ее за плечи, не обращая внимания на ее
холодность, и развернул к себе.
- Мелани, ты должна меня выслушать. Ты ошибаешься, - начал было он, но
она остановила его. И голос ее звучал хрустально-чисто от ледяного
отвращения:
- Ну нет, я не ошибаюсь. Я знаю, что ты обманывал меня... использовал
меня. Я знаю, что ты, как троюродный брат Джона Барроуса, надеялся
унаследовать дом и землю, которые затем собирался перепродать Дейвиду
Хьюитсону, чтобы вдвоем сорвать немалый куш после того, как будет принято
решение о строительстве автострады. Ты вошел в этот дом с намерением
дискредитировать меня и добиться пересмотра завещания. Но у тебя ничего не
выйдет. Ты внушаешь мне отвращение, - заверила она, хотя в голосе ее не было
твердости. - И если я в чем и раскаиваюсь, так это в том, что столь
легкомысленно поверила в твою ложь. Но в одном ты можешь быть уверен: больше
я такой доверчивой не буду. Ты, Люк, был готов пойти на что угодно, лишь бы
добиться своего. На что угодно! Ты даже соблазнил меня - видимо, для того,
чтобы иметь возможность встать в суде и рассказать всем, какая я развратная.
Такая, что и секунды не поколеблется, чтобы...
Она оборвала себя на полуслове. Даже огромная боль и злость, владевшие
ею, не могли заставить ее выразить словами все то, что было у нее сейчас на
уме: Люк любил ее, нет, имел с ней половую связь без всякой любви, с
единственной целью доказать, к какому типу женщин она принадлежит - к тому,
что запросто могут соблазнить старика ради материальной выгоды.
- Люсинда Хыоитсон в курсе всего, что между нами произошло, и меня
удивляет, почему она еще не отказалась выйти за тебя замуж. Но вы, наверно,
два сапога пара, вы созданы друг для друга, - с презрением закончила она.
- Мелани, все совсем не так!
Она не могла поверить, она и представить себе не могла, что он наберется
наглости отрицать то, что было очевидно.
- Разве? - устало спросила она. - Уж не будешь ли ты отрицать, что ты
троюродный брат Джона Барроуса?
Помолчав, Люк хрипло признал:
- Не буду.
- Вот именно, - едва слышно заметила Мелани. - Ты не можешь этого
отрицать.
- Мелани, мои родственные отношения с Джоном - факт. Что же до
остального...
- Ты зря теряешь время. Люк, - опустошенно произнесла она. - Я ничего не
хочу слышать.
- Неужели то, что произошло между нами сегодня, так мало для тебя значит,
что ты даже не хочешь дать мне возможность объяснить?
У нее перехватило дыхание. Он продолжает ее мучить. Она не смогла скрыть
от него боль и разочарование, промелькнувшие в ее глазах.
- Я намерена вычеркнуть этот день из своей жизни. И ни видеть, ни слышать
тебя не хочу. Да, кстати, я сделаю так, чтобы дом Барроусов никогда не попал
к тебе в руки. У твоего троюродного брата, видимо, были основания не
оставлять его тебе. Он предпочел завещать его незнакомке. Скорее всего, он
нашел мое имя в телефонном справочнике. Тебя это не наводит ни на какие
размышления? Он предпочел оставить дом, который был ему дорог, чужому
человеку, лишь бы только не тебе.
Ты был единственный его родственник и так хорошо заботился о старике, что
он прозябал последние годы в полном одиночестве, среди такого запустения!
Люк раздраженно вздохнул.
- Мелани, все совсем не так. Джон был одинок только потому, что сам того
захотел. Он перессорился со всеми своими знакомыми. Он даже...
Люк замолчал и нахмурился. И хотя он смотрел на Мелани, у нее было такое
ощущение, что он ее просто не видит. Он чтото задумал, он хочет отобрать у
нее дом. Ну ничего, если все пойдет хорошо, то очень скоро дом и земля будут
проданы и она сможет уехать отсюда куда глаза глядят и жить своей жизнью.
- Уходи, Люк. Немедленно уходи. Или ты уйдешь, как твоя невеста: только
после угрозы вызвать полицию?
- Что? - Он взглянул на нее. - Да, хорошо, я ухожу. Но только это не
конец. Когда ты успокоишься и подумаешь... Я не могу отрицать, что обманул
тебя, но не в главном.
Он даже не двинулся с места, он не собирался уходить.
- Что же касается Люсинды Хьюитсон, которая якобы является моей
невестой...
Он помолчал, выдержав взгляд Мелани.
- Но она сама мне сказала...
- Мне наплевать, что она тебе сказала. Мы с ней не обручены, никогда не
были и никогда не будем, - категорично заявил он. - И с отцом ее у меня нет
никаких отношений.
- Не надо больше ничего говорить, Люк, - вставила нетвердым голосом
Мелани, когда он замолчал на мгновенье, чтобы перевести дух. - Не хочу
слышать лжи.
- Я не лгу, - резко заявил он. - Ну да, может, я что-то скрыл от тебя,
но...
- Ты представился частным детективом, который расследует здесь какое-то
дело, - горько прервала его Мелани. - Это правда?
Насмешка в ее голосе разозлила его, он даже покраснел.
- Нет, не совсем, - коротко согласился он. - Правда в том, что я не
частный детектив. Вообще-то мы с партнером предоставляем услуги по
безопасности. А дело, которым я занимался...
Он замолчал и посмотрел на нее.
Мелани не сразу поняла, о чем он, но когда поняла, то от возмущения даже
порозовела.
- Ты хочешь сказать, ты занимался мной?! Я больше ничего не хочу слышать!
Я...
- Может, и не хочешь, но выслушаешь, - сказал он твердо, беря ее за плечи
и почти насильно возвращая к камину.
Мелани не могла ему противиться. У нее для этого не осталось ни
физических, ни моральных сил. Он мог раздавить ее как муху, и хотя в том,
как он держал ее, не было жестокости, сопротивляться она не могла, потому
что от одной мысли, что надо будет до него дотронуться, ей становилось
дурно. Видимо, Люк прочитал все это в ее глазах, потому что, усадив ее в
кресло, сказал:
- Что? Не хочешь пачкать руки о такого типа, как я? Да, не очень-то ты
справедлива. Предпочитаешь верить всему плохому, тебе невозможно ничего
объяснить.
- Да что ты можешь объяснить?!
Мелани хотела, чтобы слова эти прозвучали холодно и жестко, но голос ее
предательски дрогнул, словно умоляя его распутать этот клубок из подлости и
наветов.
- Когда я впервые услышал о том, что Джон оставил все, что имел, некой
очень молодой и привлекательной особе, я и вправду подумал, что особа та
должна быть весьма хитроумной. Я решил разобраться, почему он завещал все
именно ей, и однажды, о чем теперь страшно сожалею, рассказал Люсинде
Хьюитсон о своих намерениях. Но отнюдь не потому, что между нами чтото было
или есть. Люсинда эгоистична, избалованна, аморальна и живет как паразит.
Меня она нисколько не волнует, ни физически, ни эмоционально. А почему я ей
рассказал о своих планах - потому, что она просила убедить тебя продать
коттедж ее отцу.
Что же до остального, то я признаю, что мои предположения оказались
совершенно неверными. И, если уж быть честным до конца, все дело тут в
чувстве вины. Едва я тебя увидел... Скажем так, чувствам моим было очень
нелегко принять то, что говорил рассудок. Ты была не похожа на хитроумную,
расчетливую охотницу за богатством, какой я тебя представлял. И чем дальше,
тем меньше мне в это верилось.
А чувство вины требовало от меня выяснить, почему Джон оставил все тебе,
но не потому, что я был против его воли. Я не был против. Но в одном ты
права: я его бросил. Я позволил гордости встать между нами.
Джон был очень добр ко мне. До нового замужества матери мы жили
неподалеку, и он во многом заменил мне отца, а я... - Люк помолчал и с
горечью продолжил: - Мы поругались, когда я решил уйти из армии. Все мужчины
семьи Барроус были профессиональными военными. Джон сам воевал во время
второй мировой войны и в отставку ушел по старости.
Я был единственным, кто мог продолжить его род и его дело, и мой отказ,
как я теперь понимаю, лишил его последней надежды. Он вообще был горяч,
упрям и неуступчив. Я пытался переубедить его, но он не захотел меня
слушать, так что я поступил так, как он требовал, - оставил его в покое. Я
тогда был моложе и сам был упрямым.
Мать говорила, что ему, видимо, меня сильно не хватает, хотя он не
признается в этом ни за что на свете. Я приезжал к нему несколько раз. Он
впускал меня в дом, а потом садился в кресло и молчал. Он ведь обещал, что
больше не обмолвится со мной ни словом, пока я не вернусь в армию.
В то время как мать жила здесь, в Чешире, нас с ним еще что-то связывало,
