не понимаю, неужели Она считает, что вы сможете здесь выжить? Вы же не
знаете вообще ничего! Памятка, она и есть памятка - для памяти. Разве в
вашем заоблачном мире нет ораторов? У всякого оратора должен быть прутик, с
пометками на каждом листе, чтобы не забыть сказать все то, что они должны
сказать. Потом они эти листики отрывают. Очень помогает, если все сделано
правильно. А как же иначе можно запомнить длинную сутру?
- У нас есть другие способы, священный. Но что же насчет Джа?.. Как можно
освободить раба?
Это потрясло Хонакуру больше, чем все остальное, сегодня услышанное. -
Освободить раба? Нельзя.
- То есть рабство - это на всю жизнь? - переспросил Уолли ошеломленно. -
И выхода нет?
Жрец покачал головой.
- Рабу делают пометку при рождении. Если он хорошо служит своим господам
в этой жизни, то в следующей, возможно, он родится кем-нибудь другим. Так вы
собирались эту девушку освободить?
Уолли уже поведал старику обо всем, и отступать было поздно.
- Если у меня и были какие-нибудь конкретные мысли, - сказал он, - то я
думал, что куплю ее и сделаю свободной. Она была добра ко мне. И к тому же
она, возможно, спасла мне жизнь, когда за мной приходила эта жрица.
- С ней, наверное, было чертовски хорошо? спросил жрец и громко
захихикал. - Нет, пожалуйста, не смотрите на меня так! Я ее видел. Будь она
свободной, женихи отдали бы за нее множество драгоценных камней, но вы ее
уже купили, и теперь она - ваша рабыня. Вы можете ее подарить, продать,
убить, но освободить - нет. Если вы, чтобы поразвлечься, решите пытать ее
каленым железом, вас никто не остановит, разве, может быть, Богиня или более
сильный воин, если это заденет его чувство воинской чести. Но скорее всего
не заденет. Вам, Уоллисмит, следует понять, что воин седьмого ранга может
делать практически все, что пожелает. Но он не может превратить рабыню в
свободную даму и не может на ней жениться. Конечно, если только он сам не
пожелает стать рабом.
Уолли угрюмо смотрел на старика.
- Вы, я полагаю, думаете, что она - еще одно чудо?
Жрец в задумчивости кивнул.
- Возможно. Очень уж необычным способом она спасла вас. Вероятно, Богиня
уже выбрала ваших помощников, и у этой девушки была какая-то маленькая роль,
кроме той, для которой она предназначена от рождения. Мы не должны
недооценивать радость, она - плата за то, что мы смертны! - Его удивление
никак не проходило. - А в вашем заоблачном мире вы рабов освобождаете?
- Там, откуда я пришел, вообще нет рабов, - с жаром воскликнул Уолли.
- Мы считаем, что рабство - это отвратительно.
- Тогда, вероятно, вы отправите ее на аукцион? - спросил жрец с усмешкой
- Но жрица Кикарани вряд ли вернет вам ваш камень.
На секунду ярость Шонсу вспыхнула с новой силой, но Уолли сумел ее
подавить. Гнев против богов - это бессмысленно. Его провели.
Хонакура не отрываясь смотрел на своего собеседника.
- Позволите ли небольшой совет, светлейший? Вы знаете, что надо делать,
чтобы быть хорошим рабовладельцем?
- Что? - грозно спросил воин.
- Заставлять рабов работать изо всех сил! - Хонакура захихикал, а потом
громко фыркнул в восторге от собственного остроумия.
Глава 5
На великолепном мраморном крыльце казарм Уолли встретил Конингу и
спросил, не возвращался ли Нанджи.
- О да, светлейший, - ответил тот с видом человека, который хочет
сохранить некую тайну, нечто приятное, способное потерять все свое
очарование, если об этом рассказать.
Уолли понял, что ему не следует суетиться, и начал спокойно подниматься
по огромной лестнице. Но наверху он прибавил шагу, а потом просто побежал.
Аккуратно ступая, он прошел через первую комнату и остановился у двери в
следующую, из-за которой доносился смех.
Там было трое людей, сидевших на полу, на залитом солнцем ковре. Справа -
Джа в позе копенгагенской русалочки, такая же изящная и желанная, как и
раньше - это ее смех он услышал в соседней комнате. С другой стороны на
четвереньках стоял Нанджи, ножны его оттопырились и торчали, как хвост, а
сам он напоминал собаку, которая пытается вылизывать кролика. Роль кролика
играл маленький улыбающийся младенец.
Вот так эта сцена и запечатлеется в его памяти, став одним из множества
мгновенных воспоминаний, - ведь только в самом конце мы понимаем, что жизнь
и состоит из таких моментальных снимков. Тут его заметили. Джа поднялась,
подошла к нему и грациозным движением упала на колени, чтобы поцеловать его
ногу. В ее движениях не было спешки, но она была уже рядом с Уолли, а Нанджи
успел только подняться на ноги и теперь смотрел на них широко открытыми
глазами.
- Я не знал, брать ли ребенка, мой повелитель, - пробормотал он. - Но вы
сказали "с вещами", вот я и взял. Кикарани говорит, что если вы будете
против, она заберет его к себе.
Уолли кашлянул.
- Все правильно. Не мог бы ты найти господина Конингу и попросить уделить
мне некоторое время?
Нанджи освободился от ребенка, который уцепился за его ногу, и быстро
вышел. Даже кончики его ушей порозовели.
Уолли взглянул на девушку, которая все еще стояла на коленях, и
наклонился, чтобы поднять ее. Он улыбнулся, опять увидев эти высокие скулы,
которые придавали ее лицу такое выражение силы, темные миндалевидные глаза,
что так его очаровали. Она не какая-нибудь хрупкая фея - высокая, крепкая,
сильная, но грациозная, с крупной грудью и красивыми глазами. Она оказалась
младше, чем он думал. Уолли бросились в глаза потрескавшиеся руки и коротко
остриженные волосы - рабыня. Если бы у нее была возможность, она могла бы
стать непревзойденной красавицей... Если у воина должна быть рабыня, то
выбрать надо именно эту женщину.
В тревоге она подняла глаза и взглянула ему в лицо, потом посмотрела на
его раны и ушибы.
- Добро пожаловать, Джа, - сказал он. - За то время, что мы не виделись,
у меня появилось несколько царапин. А я помню, как хорошо ты выхаживаешь
раненых воинов, вот и послал за тобой.
- Мне принесло большую радость известие о том, что я стану вашей рабыней,
господин. - По ее лицу Уолли не мог понять, о чем она думает на самом деле.
Малыш быстро полз к дверям, пытаясь догнать своего нового друга. -
Принеси его сюда и сядь, - сказал Уолли. - Нет, в кресло. - Он сел напротив
и принялся разглядывать ее. - Как зовут мальчика?
- Виксини, господин. - На лице малыша чернела та же полоса раба.
- И кто его отец?
- Не знаю, господин, - она ничуть не смутилась. - Моя хозяйка уверяла
клеймовщика, что его отец - кузнец, но она никогда не посылала меня к
кузнецам.
- Почему? Что в кузнецах особенного?
Такая наивность не могла не удивить ее.
- Они обычно большие и сильные, господин. За ребенка, рожденного от них,
можно получить хорошую цену.
Уолли заставил себя вернуться к прежним мыслям. Купить рабыню и
освободить ее - это одно; купить ее и содержать - еще сегодня утром он
решил, что это настоящее насилие. Ее близость и воспоминания о той ночи уже
возбуждали его. Быть ее хозяином и не использовать свою рабыню - это ее
оскорбит и, пожалуй, придется ему не по силам... как провести собеседование
по устройству на работу с тем, кто уже является твоей собственностью?
- Я хочу, чтобы ты была моей рабыней, Джа, - сказал он. - Но мне не нужна
несчастная рабыня. Ведь несчастные рабы плохо выполняют свои обязанности.
Если ты хочешь остаться у Кикарани, пожалуйста, скажи мне. Я не рассержусь,
я верну тебя обратно. Денег я просить не буду, так что никакие неприятности
тебе не грозят.
Она слегка покачала головой, и при этом вид у нее был весьма озадаченный.
- Я сделаю все, что в моих силах, господин. У нее не было причин меня
бить. Она всегда брала за меня больше, чем за других. Когда я забеременела,
она меня не продала.
Уолли решил, что Джа не поняла вопроса - ведь раб не может ни выбирать
хозяев, ни даже судить, кто из них лучше.
- Ты была очень добра ко мне. И мне понравилось... - Он хотел сказать
"заниматься любовью", но надо было сказать "развлекаться", и это его
остановило. - Та ночь, которую я провел с тобой, мне понравилась больше, чем
любая другая ночь с женщиной. - Он чувствовал, что лицо горит. - Надеюсь, ты
и в будущем разделишь со мной ложе.
- Конечно, господин.
А зачем еще она ему нужна? Какой у нее выбор?
Уолли все больше и больше чувствовал себя виноватым и начинал сердиться
на себя. Вид этой шелковистой кожи, изгибы ее груди и бедер... Он подавил
это чувство вины и решил говорить с Миром на его же языке.
Он задавал ей вопросы о родителях, близких друзьях, тех, кого она любила,
но она только качала головой. Это хорошо. Он улыбнулся мягко, как только
мог. - Значит, ты будешь моей рабыней. Я попытаюсь сделать так, чтобы ты
была счастлива, Джа, потому что тогда ты и меня сделаешь счастливым. Вот
твоя первая обязанность - сделать меня счастливым. А вторая - ухаживать за
этим прекрасным малышом, чтобы он вырос большим и сильным, таким, какого ни
один кузнец еще не видел. Но развлекаться ты будешь только со мной и ни с
кем другим. Больше у тебя никого не будет.
Наконец хоть какой-то отклик. В ее взгляде вспыхнули и удивление, и
радость.
- Спасибо, господин.
Теперь другая проблема.
- Через несколько дней я уезжаю.
Никакой реакции.
- Может быть, мы никогда не вернемся сюда.
То же самое.
- Вчера Нанджи стал моим подопечным, и я сделал ему подарок. А тебе что
подарить? Что ты хочешь?
- Ничего, господин. - Ему показалось, что ее руки еще сильнее сжали
малыша.
- Я обещаю тебе, - сказал он, - я обещаю, что никогда не отниму у тебя
Виксини.
Все так патетически просто! Она скользнула на колени и поцеловала ему
ногу. Рассердившись, он встал, поднял ее и увидел, что она плачет.
- Все-таки ты меня удивляешь, - сказал он, через силу улыбаясь.
- Удивляю, господин? - Она вытирала глаза.
- Да. Ты и в самом деле такая прекрасная, какой я тебя запомнил. Мне
казалось, это невозможно. - Малыш уже играл на полу, и теперь Уолли мог
обнять и поцеловать ее. Он хотел, чтобы это было всего лишь дружеским
приветствием, но вот их языки встретились, руки соединились, он почувствовал
под пальцами ее тело. Желание мгновенно пронзило его; он расцепил руки и
отвернулся, пристыженный, пытаясь прийти в себя. Когда он опять взглянул на
нее, она уже сняла свои лохмотья и сидела на кровати, ожидая его.
- Не сейчас, - сказал он хрипло. - Сначала надо посмотреть, можно ли в
этом доме содержать рабыню, потом мы найдем какую-нибудь приличную одежду
для тебя и для Виксини.
Виксини опять направился к двери. Уолли шагнул за ним, поднял и
пощекотал. Виксини завизжал от восторга, и по груди Уолли потекло что-то
теплое. Первая его мысль была об этих бесценных шелковых коврах. Он
подставил свободную руку, чтобы уберечь резное дерево. Виксини хорошо
поработал. Джа смотрела на него в ужасе, а Уолли громогласно хохотал.
Виксини улыбнулся той же беззубой улыбкой, что и Хонакура.
Джа смотрела на Уолли глазами, полными отчаяния, это почему-то тоже его
развеселило, и он засмеялся еще громче. Она оглядела комнату в поисках
полотенца, но, не найдя ничего подходящего, схватила платье и принялась
вытирать его грудь.
В этот момент вошли Нанджи и Конингу. Уолли пытался что-то сказать,
показывая на малыша, который все еще сидел у него на руках, и на темное
пятно на своей юбке, но у Нанджи было такое лицо, что он не смог вымолвить
ни слова. Конингу никогда ничему не удивлялся, почтительность не позволяла
ему смеяться над Седьмым, но и он отвернулся, чтобы поправить что-то на
