и выяснят, что же соединяет две нити их - столь непохожих друг на друга -
судеб. А потом - потом много любви по высшему классу!
День догорал. Принесли горячую воду, и Вэлли принял ванну, на этот
раз без помощников. Нанджи продолжал делать выпад за выпадом.
Его вассал совершенно обессилел, но так ничего и не добился. Наконец,
когда солнце уже садилось, Вэлли разрешил ему остановиться. Готовый
расплакаться, Нанджи упал на стул как скомканная рубашка.
- У тебя, кажется, есть семья в городе? - спросил Вэлли.
Нанджи покраснел, сел прямо и подтянулся.
- Да, мой повелитель, - сказал он, четко выговаривая слова.
Что же услышал он от Вэлли?
- Может быть, ты захочешь навестить их сегодня? Я собираюсь показать
свое воинское искусство моей рабыне, и ты мне пока не нужен.
- Спасибо, мой повелитель! - Такое соображение Нанджи весьма удивило.
- Я думаю, тебе будет о чем рассказать им, - сказал Вэлли. Нанджи
улыбнулся. - И, пожалуй, предупреди их, что скоро уезжаешь.
Но когда? И как?
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВОИН ПОПАДАЕТ В ЛОВУШКУ
1
- Теперь надень туфли, - сказала Жану, распрямила плечи Джа и,
постучав в дверь, ввела ее к новому господину.
Сегодня был необычный день. У Джа голова шла кругом. Изо всех сил
рабыня старалась сдержать дрожь Теперь надо не сломать ногу, потому что
туфли она не носила с тех пор, как уехала из Пло, а туфли на таких
каблуках - вообще никогда. Она не забыла, что надо покачивать бедрами и
улыбаться краешком глаз, как учила ее Жану. Светлейший Шонсу поднялся ей
навстречу.
- Покрывало! - прошептала Жану.
Джа сбросила покрывало, чтобы светлейший Шонсу посмотрел на ее
платье. Платье было очень странное, оно все состояло из бахромы и бус. Джа
привыкла быть с мужчинами раздетой: это - ее долг перед Богиней и перед
храмом, она делала это каждый вечер, но почему-то в таком платье она
чувствует себя более обнаженной, чем просто без одежды. Она надеялась, что
светлейшему Шонсу платье понравится, но, зная мужчин достаточно хорошо,
сразу же заметила в его взгляде удивление и недовольство. Сердце ее упало.
Очень необычный день - горячая ванна, духи, все ее тело натерли
маслами, волосы завили железными щипцами, с ног срезали мозоли. У нее
дрожали руки, когда ей показывали, как наносить краску на лицо, на веки и
ресницы... Было немножко больно, когда прокололи уши и вдели блестящие
подвески...
Другие рабыни говорили, что светлейший Шонсу станет правителем, они
рассказывали про все те ужасы, что вытворял с рабынями Хардуджу. Но Джа
все это уже слышала. Они отпускали шуточки насчет огромного роста
светлейшего Шонсу, грозили, что он будет очень груб, но она знала, что он
вовсе не грубый. Они говорили, что воины бьют рабынь своими мечами. Она
попыталась рассказать, что светлейший Шонсу пообещал оставить с ней
Виксини. Они только посмеялись и сказали, что обещание, данное рабу, - это
ничто.
- Спасибо, Жану! - сказал светлейший Шонсу и с шумом захлопнул дверь.
Вся эта большая комната была наполнена удивительным ароматом еды,
струящимся из-под белых салфеток, которые закрывали стоявшие на столе
блюда. Но Джа не чувствовала голода. Она чувствовала лишь досаду. Она
хотела доставить удовольствие своему новому господину, а ему не
понравилось ее платье. Если она не будет ему нравиться, он станет ее бить
или продаст.
Вот он взял ее руки, вот пристально взглянул. Она почувствовала, что
краснеет, и не смела посмотреть ему в глаза. Он, должно быть, чувствует ее
дрожь Она попыталась улыбнуться, как ее учила Жану.
- Нет, не надо! - мягко сказал он. - Бедная моя Джа! Что они с тобой
сделали?
Он обнял ее, и она всхлипнула. Когда же девушка перестала плакать, он
снял со стола скатерть и стер с ее лица и со своего плеча остатки краски.
- Ты сама выбрала это платье? - спросил он.
Она покачала головой.
- А какое бы тебе хотелось? - поинтересовался Вэлли. - Расскажи, а я
попытаюсь представить.
- Шелковое, голубое, господин, - сказала она, все еще всхлипывая. -
Длинное. С глубоким вырезом.
- Это мои слова, - он улыбнулся. - Я и забыл. Я сказал, что ты
будешь, как богиня. А что же Жану?
Жану сказала, что рабы не носят ни шелка, ни голубого и что длинные
платья не возбуждают.
- Еще как возбуждают! - твердо заявил господин. - Мы им покажем!
Сними свой кошмар и надень пока это.
Он дал ей белую скатерть и отвернулся, пока она снимала с себя всю
бахрому, бусы и блестки.
- Вот так гораздо лучше! - сказал он. - Ты просто блистательна, Джа.
Самая великолепная и обворожительная женщина, какую я когда-либо видел!
Тебе не нужны такие вульгарные платья... такое бесстыдство. Иди сюда,
сядь.
Он дал ей выпить вина, а потом усадил за стол и не позволил ей
прислуживать. Она заставила себя поесть, но и после этого дурнота не
прошла, может быть, потому что ее тело так сильно пахло мускусом и
лепестками роз. Он задавал вопросы. Она пыталась отвечать. С паломниками
не нужно было разговаривать, и она не умела этого.
Она рассказала ему о далеком Пло, о том, как там холодно зимой, - так
холодно, что даже дети ходят одетые. Кажется, он ей поверил, хотя ей не
верил никто во всем Ханне. Она рассказала все то немногое, что могла
вспомнить о матери, а об отце она вообще ничего не знала, кроме того, что
он тоже был рабом. Она рассказала ему о ферме, где выращивали рабов. Ей
пришлось объяснить, что это специальные заведения, которые покупают
младенцев-рабов и воспитывают их. Говорить с ним оказалось очень трудно, и
беседа не клеилась.
- Меня купил один человек из Фекса, - сказала она. - Мы плыли на
лодке, приехали в Ханн, а матросы сказали, что мой хозяин - Иона, а он
сказал, что это я - Иона, потому что он раньше уже плавал на лодках. Он
пошел к Богине и попросил, чтобы Она вернула его домой, а меня оставил в
храме как плату.
Светлейший Шонсу был очень озадачен, хотя старался не подавать вида,
и она поняла, что делает все не так.
Потом наконец, к ее великому облегчению, светлейший Шонсу спросил, не
хочет ли она лечь в постель. Она не могла доставить ему удовольствие ни
своей беседой, ни своим новым платьем, но хорошо знала, что любят мужчины
в постели.
Однако и на этот раз у нее ничего не вышло. Он не разрешал ей делать
те самые вещи, которые, по ее мнению, должны были понравиться ему, во
всяком случае, паломники именно их и требовали. Она старалась изо всех
сил. Он реагировал так же, как и все мужчины, но у нее возникало странное
чувство, что на ласки отвечает только его тело, а душе его это радости не
приносит. И чем больше она старалась, тем выходило хуже.
- Ты, кажется, говорила, что на этой ферме тебя среди прочего еще
учили шить? - спросил он утром, когда она надевала на себя покрывало.
- Да, господин, - она кивнула.
Он выбрался из огромной постели и подошел к ней.
- Если мы купим ткань, ты сможешь сшить платье?
Он истратил на нее столько денег, а она так и не доставила ему
удовольствия...
- Я попробую, господин, - ответила она, не дав себе времени даже
подумать.
- Так попробуй! - он улыбнулся. - Если я прикажу, то смогут ли найти
помощниц для тебя?
- Думаю, да. - Она скинула покрывало. - Покажите, как.
Улыбнувшись своей мальчишеской улыбкой, он стал показывать - здесь
облегающее, вот так обтянуть грудь, здесь свободное, здесь опять
облегающее, внизу открытое.
- И почему бы не сделать вот такой разрез? Когда стоишь, он закрыт,
но при ходьбе будут видны твои прекрасные бедра.
Внезапно она почувствовала, что дрожит от его прикосновений и
улыбается ему в ответ. Он обнял ее и нежно поцеловал.
- Сегодня вечером опять попробуем, - сказал он. - Краски не надо, а
духов совсем немного, хорошо? Я скажу Жану, что моих женщин я люблю именно
такими - в натуральном виде! Больше всего ты мне нравишься такая, как
сейчас, а платье, какое бы ты ни сделала, все равно будет лучше, чем
вчерашнее.
Не успел Вэлли подумать, что дело сдвинулось с места, как опять
возникли проблемы. Нанджи лежал на кровати в первой комнате, все его лицо
было в синяках, нескольких зубов не хватало, на теле красовались самые
разнообразные царапины и ушибы. Его новая желтая юбка, смятая и
окровавленная, валялась на полу.
- Не надо, лежи! - приказал ему Вэлли, когда тот попытался встать. -
Джа, иди и скажи Жану, что надо послать за целителем. - Придвинув к
кровати стул, он сел и стал рассматривать то, что осталось от лица Нанджи.
- Кто это сделал?
Виновными оказались Горрамини и Ганири, двое из тех троих, что избили
Вэлли на потеху Хардуджу. Вэлли думал, что они ушли отсюда, но он ошибся.
Мелью после перенесенного унижения остаться не смог, но эти двое все еще
были здесь, тщательно избегая встреч с Седьмым. Нанджи вернулся от
родителей и зашел в салон при казармах, чтобы немного пощеголять и
покрасоваться. В салоне запрещалось драться на мечах, а врукопашную - нет,
возможно, кулачные бои даже поощрялись, чтобы таким образом дать
безопасный выход энергии.
- Ну что ж, тем лучше! - взревел Вэлли. - Эти двое - мои давние
должники, а теперь они еще и нарушили законы гостеприимства.
- Вы их вызовете? - встревоженно спросил Нанджи, облизывая распухшие
губы.
- Как бы не так! - ответил его наставник, опять начиная скрежетать
зубами. - Они нарушили правила чести! Я объявлю об этом всем и отрежу у
них большие пальцы... Ведь это они нанесли первый удар!
Ну, не совсем так... Первый удар нанес Нанджи.
В эту ужасную ночь Вэлли обнаружил, что в словарном запасе Шонсу
очень мало ласковых и нежных слов. Теперь же он узнал, что оскорблений,
ругательств, брани и непристойностей в нем в избытке. Он в шестнадцати
хорошо продуманных вариантах, ни разу не сказав два раза одного и того же
слова, объяснил Нанджи, какую глупость тот совершил. Даже лежа на спине,
Нанджи сумел съежиться от страха.
- Но все же двое на одного - это бесчестно, - закончил Вэлли, а потом
подозрительно посмотрел на своего побитого вассала. - Их ведь было двое
против тебя одного?
Ну, не совсем так. Ганири оскорбил Нанджи. Нанджи его ударил, а потом
получил за это по заслугам. Ганири хорошо дрался, Вэлли уже знал об этом,
он ниже, но плотнее Нанджи, у него растопыренные уши и расплющенный нос
заправского борца. Потом, когда Нанджи удалось все-таки встать на ноги,
Горрамини сказал то же самое, Нанджи попытался было на него замахнуться,
но потерпел еще более сокрушительное поражение.
Теперь ярости и изумлению Вэлли просто не было границ. Он не мог даже
ругаться.
- Значит, вместо того, чтобы объявлять о нарушении правил чести, мне
придется на брюхе ползти к Тарру и просить, чтобы он тебя простил? Но что
же такое они тебе сказали, что ты так потерял голову? Что же это за
оскорбление, если за него надо драться два раза подряд?
Нанджи отвернулся.
- Говори, вассал. Я приказываю! - резко сказал Вэлли, почувствовав
вдруг какой-то подвох.
Совершенно убитый горем, Нанджи повернулся и взглянул ему в глаза.
Потом он закрыл правый глаз и показал пальцем на веко, то же самое
проделал и с левым, после чего уставился на Вэлли полными страдания
глазами, но Вэлли так ничего и не понял.
- Я же сказал "говори"! Словами!
Тут ему показалось, что вассал впервые не захочет повиноваться, но
вот юноша сглотнул и прошептал:
