Фадин приободрился. Надо было придумывать версию своего
отсутствия для жены и, на всякий пожарный случай, для
начальника. Ну, начальник - это еще тудасюда. А вот жене...
С женой намечались сложностями. Фадин наметил канву с
встречей дня рождения у приятеля, а подробности решил
обдумать позже. Надо будет зайти к тому и предупредить. На
случай очной ставки.
Навстречу выехал еще один самосвал. Шофер что-то крикнул,
но Фадин не разобрал, а когда машина уже проехала, заметил,
что кузов пустой, удивился: - "Что он порожняком на свалку
едет?" - и зашагал дальше. Так он двигался примерно час, и
за это время ему попались три пустых самосвала. По своим
расчетам он сделал километров пять и пора уже было выйти на
опушку. Но лес не редел, и дорога под уклон не шла. А ведь
он помнил, что ехал в гору. Все это как-то настораживало.
Фадиным овладели нехорошие предчувствия, Он протопал еще
метров пятьсот и тут сзади засигналили. Оглянувшись,
обнаружил позади себя вчерашний уазик, привозивший обед.
Уазик этот не вызвал приятных ассоциаций. Машина проехала
мимо и скрылась. Фадин кинулся за ней бегом, а когда достиг
поворота, в бессилии опустился на обочину. Перед ним
открывалась знакомая панорама свалки.
Мысли Фадина сразу перепутались. Как это случилось? Ведь
он нигде не поворачивал назад, не видел ни одной развилки.
Откуда же тогда ехали самосвалы? И откуда взялся этот уазик.
Фадин попытался взять себя в руки:
"Ерунда. Наверное, я где-то повернул в обратную сторону.
Может быть, когда самосвалы обгоняли, и я сходил на обочину?
Так ведь они появлялись спереди, а уезжали назад... Нет, я
где-то повернул! Наверное, когда сворачивал в лес по
нужде..."
Это было маловероятно, но лучше уж такое объяснение, чем
никакого. Фадин решил вернуться, пообедать и ждать очередную
машину. Самосвал, во всяком случае, не повернет случайно в
обратную сторону.
К нему опять приклеился дед и зудел над ухом. Фадин его
не слушал. За столом он чувствовал, что за ним наблюдают с
интересом и пониманием. Но с разговорами никто не лез, и
накормили без всяких расспросов. И уже после того, как все
разлеглись на траве, Фадин вдруг с ужасом понял, что они
считают его своим. И даже краем уха услышал свое прозвище:
"Абрек". Наверное, из-за киргизской шапки...
Мысли расползлись в разные стороны, как тараканы, и он
никак не мог собрать из них какое-нибудь правдоподобное
объяснение случившемуся.
Фадина никто не трогал, дед тоже, видимо, понял, что ему
несладко, и отстал. Когда убрали в машину термоса, и шофер
стал заталкивать в заднюю дверцу повариху, Фадин встал и
решительным шагом подошел к шоферу.
- Слушай, шеф, - сказал он как можно более развязным
голосом, - мне тут в город надо Не подбросишь?
- В город? - шофер с любопытством оглядел Фадина с ног до
головы. - Нет вопросов, садись.
Фадин не ожидал, что шофер согласится, и готов был его
уговаривать, канючить, скулить, даже на колени упасть, если
потребуется. Но оказалось, все это лишнее. Поэтому он
заискивающе улыбнулся и суетливо полез вслед за поварихой.
- Да нет, не сюда. Лезь в кабину.
- А может быть, лучше женщину...
- Женщину? Женщину не надо. Она там не поместится - я
пробовал. Тетя Галя, мы ведь пробовали уже? - сказал он в
заднюю дверь.
- Я сейчас еще попробую! - послышался грозный голос
поварихи. - Я тебе так попробую, что все твои пробовалки
оторву!
У Фадина отлегло от сердца. Он залез в кабину, Шофер сел
за руль, шлагбаум поднялся, и они тронулись. Краем уха он
еще услышал одобрительный хохот толпы.
По дороге Фадин окончательно пришел в себя, и они с
шофером разговорились. Фадин узнал, что шофер - его звали
Василием - ездит здесь каждый день, возит провизию этим, как
он выразился, шарамыгам. Народ на свалке часто меняется, и
попадаются весьма интересные экземпляры. Например, этот дед
- просто уникум. Он там прямо и живет, на свалке. А
остальные - временные. И зарабатывают они на этом вторсырье
весьма неплохо. А по выходным здесь вообще толпа. Один раз
он, Василий, своими глазами видел на свалке замдиректора
механического завода. Что он там делал - непонятно. Может, в
отпуске подрабатывал? Так при его зарплате можно бы и не
подрабатывать.
Фадин насторожился. Дело в том, что он работал на этом
самом механическом заводе. Замдиректора был доктором наук и
заведовал кафедрой в политическом институте. Представить,
что он подрабатывает на свалке, было так же трудно, как
представить, что министр их промышленности торгует на рынке
гвоздиками. И Фадин осторожно перевел разговор на
международные темы.
Шофер, однако, проблемами мировой политики не
интересовался, а Фадину вдруг неудержимо захотелось спать.
Он некоторое время крепился, зевал в ладошку, но потом-таки
уснул.
Проснулся Фадин от толчка в бок.
- Вылезай, приехали, - весело заорал шофер в самое ухо.
Фадин с трудом протер глаза и тут же их зажмурил. Это
было какое-то наваждение. Шофер был совсем другой, машина, в
которой он сидел стала самосвалом и стояла перед шлагбаумом,
а впереди опять была эта проклятая свалка!
- Ты куда меня привез! - заорал он так, что шофер чуть не
вывалился из машины.
- Как куда? Ты же просил на свалку подбросить, - шофер
открыл дверцу и, повертев пальцем у виска, добавил. -
Чиканутый какой-то...
-----
Фадин предпринял еще четыре попытки выбраться со свалки
на машинах и пять пешком. Но всякий раз возвращался.
Предлоги и способы возвращения были разные. И само
возвращение всегда выглядело естественно. Один раз,
например, заглох мотор, Фадин пересел в попутный порожний
грузовик, но приехал опять на свалку. И в кузове оказалась
какаято металлическая чушка, а когда Фадин предъявил
претензии, шофер поморгал глазами и заявил, что ничего
подобного, он сразу сказал, что едет именно сюда, а куда же
ему еще ехать с этой чушкой?
Самое главное, что Фадин никак не мог уловить тот момент,
когда он прекращал ехать в город и начинал возвращаться
обратно.
За эти четыре дня Фадин похудел и осунулся. Ночевал
вместе со всеми в вагончике. Внешне он оставался спокоен, но
в его голове царил полнейший кавардак, все мысли
перепутались, свились в какой-то невообразимый клубок и
вываливались из него вопреки логике, обстоятельствам,
совершенно невпопад и независимо от сознания. Единственное
суждение, которое он отчетливо понимал во всех его
семантических оттенках, было: "Не может этого быть. Быть
этого не может!"
На пятый день, когда Фадин ощутил, что еще немного и он
сойдет с ума, если что-то или кто-то не вмешается в его
бытие, к нему подошел бригадир Сашка и сказал: "Вот что,
парень, давай-ка ты вступай в бригаду. А то ведь мы тебя за
так кормить не будем".
Фадин весь внутренне вскипел, вспенился, хотел сказать
что-то язвительно-оскорбительное этому... этому... Но все
слова куда-то испарились или вышли с пеной, и он только
молча кивнул, стиснув зубы.
- Фамилия? - спросил Сашка.
- Фадин. Паспорта нет.
- Паспорт не нужен - так оформим. Сегодняшним числом
оформлять?
- Все равно.
- Так. Технику безопасности знаешь? Фадин пожал плечами.
- Ладно, вечером проинструктирую. Техника простая - не
лезь, куда попало, да смотри под ноги. И под бульдозер не
лезь, а то был тут один... Иди, получи спецодежду, и можешь
приступать.
Фадин сходил в хозвагончик. получил у одного из членов
бригады "спецодежду": фуфайку, сапоги, брезентовые штаны
гигантского размера и, засучив штанины, приступил.
Так началась его новая жизнь.
-----
Постепенно Фадин познакомился со всеми членами бригады,
уяснил, кто и какое место в ней занимает и почему каждое
утро все более или менее дружно выходят на работу. Дело было
не только и не столько в том, что каждый зарабатывал себе на
пропитание, а главным образом в том, что таким способом они
надеялись вырваться отсюда. Было известно, что отсюда могут
уйти только те, кто активно и ударно собирает вторсырье
Откуда это стало известно, никто не знал. Вероятно, из
жизненного опыта. Впрочем, позже Фадин и сам в этом
убедился. В частности дед-старожил практически ничего не
собирал, кроме разных экзотических железок, назначение
которых ему было непонятно; он бродил по свалке, высказывая
различные суждения и приставая ко всем по очереди, особенно
к новичкам.
Вместе с тем, сама по себе ударная работа на ниве сбора
вторсырья не давала никаких гарантий. Необходимо было еще
что-то, какие-то непонятные ингредиенты поведения, или
мышления, или вообще непонятно что. Однако каждая легенда об
уходе со свалки неизменно подчеркивала какие-то выдающиеся
заслуги ушедшего, его неоценимый вклад в дело очищения
свалки от металлолома или, скажем, каких-нибудь заготовок
сложного профиля, неизвестно какими путями на него попавших.
Удивляло то, что члены "бригады" жили дружно, почти не
ссорились и соблюдали, в основном, правила поведения в
местах общего пользования. Фадин пришел к выводу, что это
также входит в комплекс условий, необходимых для того, чтобы
свалка позволила себя покинуть.
Вести беседы о том, как свалка задерживает беглецов,
считалось верхом неприличия. Фадин это отчасти понимал - ему
и самому было бы неприятно рассказывать о своих приключениях.
Точно так же запретной темой считалась жизнь за пределами
свалки. О том, кто чем занимался до того, как сюда попал,
Фадин знал мало - об этом не говорили. Однако некоторые
члены бригады были знакомы раньше, о чем можно было судить
по обрывкам фраз, касающихся былого единства места, времени
или рода деятельности. Относительно одного члена бригады -
ленивого, рыхлого мужчины с ватным лицом и замашками
аристократа, вконец опустившегося и неряшливого, Фадин знал,
что он был директором универмага, потому что раньше его
видел однажды в этом универмаге прохаживающимся с хозяйским
видом между рядами одежды, и еще потому, что его прозвище
было Директорат. Почему именно Директорат, а не Директор,
Фадин не знал, но прозвище казалось ему верхом точности
определения человеческого типа. Вообще именами и фамилиями
на свалке не пользовались. Фадин получил прозвище Абрек,
быстро привык к нему и даже пытался спроецировать образ
дикого горца на свой характер. Без особого, впрочем, успеха.
Жизнь на свалке носила довольно монотонный и размеренный
характер. Исключение составляли суббота и воскресенье, когда
народ прибывал с целью удовлетворить свои потребности в
разного рода вещах, которых нигде, кроме свалки, найти не
сумел. Пришельцы отличались от аборигенов нештатной одеждой
и крайней бестолковостью. Вместо того, чтобы спрашивать, где
что лежит, они бродили по свалке, обрывая штанины и рукава
и, как правило, уходили ни с чем. Контакты с ними у членов
бригады носили осторожный и односторонний характер. Фадин
довольно скоро понял, в чем тут дело. А дело было в том, что
каждый из членов бригады опасался встретить знакомых. Если
же это случалось, вел себя нейтрально. Да, мол, вот такое
дело, надо кое-что подобрать.
Бытовые вопросы повседневной жизни были решены довольно
безыскусно. Спали на нарах. У каждого было свое место, свой
матрац и табуретка, как в казарме. Белье меняли раз в две
недели после бани, которая была оборудована в одном из
вагончиков. Еду привозили строго регулярно. Откуда брались
все эти блага, Фадин не знал, и не считал нужным
