коллективизации". В предисловии к первому изданию "Детской энциклопедии"
(1962 г.) Никита Хрущев положительно оценивал Павлика Морозова, назвав его
"бессмертным ровесником". Во втором издании Морозова отодвигают и первым
называют малоизвестного героя - деткора пионерской газеты Никиту Семина. В
третьем издании туманно говорится, что Павлик и другие такие дети "совершили
трудовой и гражданский подвиг".
Оболочка мифа остается, а суть подменяется. Пишут, что
Морозов просто был героем, за это убит. Он многозначительно называется
"трагическим героем". Заслуги его выражены в неопределенно-расплывчатых
формулировках: "благородный нравственный облик", "пример беззаветного
служения народу". Писатель Губарев в своих воспоминаниях, опубликованных в
журнале "Молодой коммунист", вообще пересмотрел суть дела. Уже не Морозов
предал отца, а наоборот - отец сына: "тяжело до слез переживал мальчик
предательство отца". В последних изданиях по истории Морозов вообще не
упоминается.
Но - официально пионерская организация еще недавно называлась в печати
"гвардией Морозова". Морозов канонизирован. Заскорузлая машина пропаганды
крутит одну и ту же пластинку. День его убийства включен в систему
государственных юбилеев. В его честь даются священные клятвы, пионеры в
торжественной обстановке берут горсть земли с его могилы, организованы
спортивные игры на приз его имени, уроки мужества с барабанным боем и
состязания за право зажечь костер в день смерти героя. Имя Морозова
присвоено в СССР и странах социалистического лагеря множеству улиц, школ,
библиотек, лагерей, парков, пионерских дружин, колхозов, домов культуры и
домов пионеров и даже лесничеству (видимо, потому, что Павлик и Федя
Морозовы были зарезаны в лесу). Есть специальное постановление создать
Национальный парк с мемориалом в деревне Герасимовке.
А в жизни? Все население внутренне отрицает героя-доносчика по чисто
практическим соображениям. Воспитывая доносительство, власти достигли
обратного результата. Неуважение государства к личности и личной
собственности не могло не воспитать ответную реакцию неуважения личности к
государству и его собственности. Сейчас, когда все дети знают, откуда матери
потихоньку приносят колбасу, а отцы гвозди и доски, в семьях все труднее
отыскать павликов. Нужны ли сегодня дети-предатели руководителям страны?
Идеология требует верности идеалам отцов, а верность подорвана именно
доносчиками. Дети ответственных работников всех рангов рвутся на службу в то
учреждение, с которым сотрудничал Морозов, не для того, чтобы работать
мелкими сексотами, а чтобы больше получать и ездить за границу. Когда
требуется доносить, они, разумеется, доносят, но при этом оберегая свою
семью. Двойная мораль становится тройной: для себя, для родных и друзей, для
чужих. А может, и многослойной, в зависимости от уровня культуры, внутренних
табу и обстоятельств.
Формула всеобщего доносительства в новых условиях также не годна:
доносить должны те, кому положено, и на тех, на кого сейчас необходимо. Само
слово "доносить" сегодня звучит для русского уха неприятно, поэтому газеты
призывают трудящихся "сигнализировать". Система вербовки стала секретной,
героев держат на учете без рекламы, но за реальные вознаграждения. Аппарат
слежки вырос в несколько раз и усовершенствован с использованием западной
компьютерной техники. К тому же технический прогресс сделал донос
дистанционным и, кстати, менее обременительным для совести осведомителя.
В глазах все большего числа граждан старомодный стукач-энтузиаст
превращается в антигероя. В компании про незнакомого человека осторожно
спрашивают, не Павлик ли он Морозов. Трудно найти среди уважаемых авторов
того, кто взялся бы теперь восхвалять подвиги доносчика 001.
Так, может быть, проститься с мифом, реабилитировать жертвы морозовских
процессов и назвать реальных убийц? И вообще, может, больше не надо ни
новой, ни классовой морали, вернемся к обыкновенной, то есть человеческой?
Ан нет! Один ответственный партийный работник объяснил нам, что разрушать
представление о героях - это тяжелое нравственное потрясение, и делать это
трудно. Сейчас многие знаменитости воруют и спиваются. Поэтому имена живых
героев присваивать учреждениям запрещено. А старые герои проверены. Павлик
немного устарел, заключил этот партийный работник, но еще пригодится.
Власти в стране волнует применительно к истории практическое соображение:
обвиняя своих предшественников, доказать, что они, новые руководители,
лучше. Уходит поколение функционеров, сверстников Морозова, коим за
семьдесят, те ровесники Октября, которые, обладая качествами Павлика, долго
занимали ключевые позиции в партии. Все, чем они владели, а владели они
всем, было достигнуто благодаря морали Морозова. Казалось, герой умрет
вместе с ними. Но нынешнее поколение лидеров пробиралось к власти тем же
способом, ибо другого, открытого, демократического в данной системе нет.
Невозможно представить себе, что человек вошел в правящую верхушку без
кооперации с органами. Даже если завтра власти откажутся от Павлика
Морозова, послезавтра они заменят его другим мифом. Эпохи и лидеры меняются,
а призывы доносить - живут. Случайно ли это?
Во всех утопических моделях государства осведомителям отводилась важная
роль в охране модели от посягательств ее разрушить. Но вот утопическая схема
реализована, а нет ни обещанной свободы, ни благоденствия.
Наступает второй этап - всеобщее разочарование и недовольство. Для
власти, узаконившей насилие, процедура подавления технически не сложна,
однако имеет, так сказать, демографическое ограничение. Можно покончить с
ненравящимися этническими группами, можно уничтожить половину населения, но
нельзя умертвить весь народ, ибо тогда некем будет управлять. К тому же
перманентная гражданская война ведет к голоду и экономическому развалу.
Постепенно всеобщее подавление недовольства сменяется выборочным. И органам
подавления нужна обратная связь, чтобы узнать, что именно осталось
неподавленным.
Социальное положение осведомителя неустойчиво: из страха или по природной
склонности он клюнул на наживку, но в ней оказался крючок. Доноситель строит
свое счастье на чужих бедах. Он пытается быть еще более преданным своим
нанимателям, но для них он все равно не свой. Вернуться к покою доноситель
не может: этого не допустят наниматели. Юридический статус осведомителя тоже
не ясен. В органах принуждения он значится под кличками, подачки за труд
получает подпольно, профсоюза стукачей, защищающего его интересы, пока не
создано. Как правило, он вынужден выполнять иную работу для прикрытия своей
деятельности: быть дворником или поэтом.
В демократическом государстве аппарат осведомителей крайне ограничен и
используется для выявления нелегальных акций, например террора. В тотальном
- для слежки за любыми действиями индивида, ибо легальность тех или иных
действий здесь либо отсутствует вообще, либо временна. Неофициальная
духовная жизнь, подпольная экономика и другие проявления естественной жизни
населения побуждают власть постоянно расширять сеть осведомителей. Растущий
аппарат управления страной, военное ведомство и сама госбезопасность
буквально начиняются осведомителями. В отличие от репрессий, охват тут
теоретически может достигнуть ста процентов. Финал - все в стране следят
друг за другом.
Всеобщее доносительство загоняет оставшихся в индивидуальную скорлупу.
Общество как совокупность мыслящих людей в 30-е годы перестало существовать,
стало порошком, люди превратились в тени - это был единственный путь выжить.
Не потому ли, достигнув апогея, многолетняя кампания "героизации" доносчиков
в конце 30-х годов утихла. Они охватили, завербовали, стали получать
информации больше, чем могли переварить. Они почти приблизились к
теоретическому идеалу.
Разумеется, и тогда власть опиралась в основном на
взрослых доносчиков. Детское доносительство было вспомо-
гательным с точки зрения практической пользы, но важным
для воспитания будущих граждан. Кроме того, детей легче
убедить в том, что подлость в новой системе является подви-
гом. Не случайно доносы детей на взрослых насаждались в
гитлеровской Германии, в так называемых братских социали-
стических странах Восточной Европы, в коммунистическом
Китае, в Кампучии, Афганистане [35].
Появление миллионного Павлика Морозова есть закономерность системы,
которая без доносчиков давно бы развалилась. Мы не знаем другого героя,
который бы точнее выражал сущность строя с однопартийной идеологией.
Вопрос о доносах в 20-е годы обсуждался советским правительством.
Директор института Маркса-Энгельса-Ленина Давид Рязанов требовал добиться
того, чтобы "всякий гражданин знал, что донос в суд - это не есть донос, это
обязанность. Если вы хотите воспитать чувство доверия... то развивайте
способность доноса и не пугайте за ложное донесение" (журнал "Советская
юстиция", 1925, N 15) [36]. Вряд ли сегодня найдется ответственный работник
в аппарате власти, который публично огласит столь грубую позицию
руководства. Но по сути донос нужен всегда: и в период мрака, и в периоды
оттепели, чтобы старикам помогать затягивать гайки, а новой группе лидеров,
пришедшей к власти, расправиться со своими противниками. Как говорится,
вопрос риторический: можно ли войти в историю без стука?
В хрущевскую оттепель "Пионерская правда" от 4 сентября 1962 года
откровенно искала новых Морозовых. "Откуда у отца столько денег? -
задумывается пионер Валерий Железный. - На какие средства живет приятель
отца? Ведь он нигде не работает!" Валерий выступил против отца, не стал
прятаться после суда от отцовских единомышленников. Мы гордимся тобой,
Валерий".
Еще через двадцать лет, в период брежневского застоя, газета "Правда" от
8 января 1982 года рассказала о матери и ее подруге, которые донесли куда
следует, что сын получил из-за границы письмо и слушал иностранные
радиопередачи. Органы безопасности, как писала газета, уже давно следили за
молодым человеком и все знали. Сына расстреляли за шпионаж. Донос матери был
просто выражением ее морального долга. Что же произошло? Да просто раньше
павлики доносили на родителей, а теперь они выросли, стали сами родителями и
доносят на своих детей. Трагедия поколений, принесенных в жертву молоху
одной из самых аморальных идеологий в истории человечества.
В стране объявляется гласность, но в КГБ это слово понимается как
глазность. Газеты призывают сообщать, кто из соседей живет не так, как все,
а тайная полиция регистрирует все проявления инакомыслия, которые ей
придется душить последующие двадцать лет. Полнеют досье, обновляются кадры
информантов.
В новой волне доносительства, начатой советской печатью в середине 80-х
годов, после прихода к власти Горбачева, в театрах широко пошла пьеса
Виктора Розова "У моря". Положительный герой пьесы - десятиклассник, отца
которого, ответственного работника, как и отца Павлика Морозова, судили за
взятки. Все симпатии автора на стороне смелого юноши. Отец уже в тюрьме, а
сын сочиняет не просто донос, но в течение целого лета записывает всю
подноготную отца, чтобы разоблачить его еще больше, чем это сделали власти,
и, таким образом, добавить ему срок заключения. Вполне нормальный и
грамотный юноша истерически кричит на весь зал, что изобличит всех таких,
как его отец. Герой пьесы идет дальше Павлика: он публично отказывается не
