"Да, - подумал он, - теперь не миновать, мне черного списка. От мозгов
проку нет другой профессии не имеется. Пятнадцатилетний опыт, все
насмарку".
Да еще придется предстать перед Рабочей Дисциплинарной Комиссией, а
так как он не мог никогда разобраться во взаимоотношениях Уиндема-Матсона с
"пинки" - этим белым марионеточным правительством в Сакраменто, то не в
силах был понять и глубины власти своего бывшего нанимателя на подлинных
правителей, японцев, В Р.Д.К. заправляют "пинки". Он будет стоять перед
четырьмя или пятью толстыми белыми лицами. Если же ему не удастся
оправдаться в комиссии, то придется отправиться в одно из импорто-
экспортных торговых представительств, управляемых из Токио и имеющих
конторы по всей Калифорнии, Орегону, Вашингтону м части Невады, включенной
в Тихоокеанские Штаты Америки. Но если ему и там не удастся добиться
успеха...
Планы теснились в голове, пока он, глядя на древний плафон на потолке,
лежал в кровати. Он мог бы, например, улизнуть в Средне-Западные Штаты. Но
они били тесно связаны с ТША и могли выдать его. А как насчет Юга?
Все тело содрогнулось от отвращения. Нет, только не это. Как белый, он
мог бы там найти любое место, фактически там было гораздо лучше, чем в ТША,
но он не хотел бы попасть туда.
Хуже всего то, что Юг был жестко связан экономически, идеологически и
еще бог знает как с рейхом. А Френк Фринк был еврей.
Первоначально его звали Френк Финк. Он родился на восточном побережье,
в Нью-Йорке, и в I94I году был призван в Вооруженные Силы Соединенных
Штатов Америки, как раз после поражения России. Когда японцы захватили
Гавайи, его послали на западное побережье. Там его и застал конец войны, на
японской стороне линии разграничения. Здесь он так и остался, и живет уже
пятнадцать лет.
В I947 году в День Капитуляции он почти что обезумел. Страстно
возненавидя японцев, он поклялся отомстить, закопал в подвале свое оружие
на трехметровую глубину, предварительно любовно обернув и обильно смазав,
чтобы в целости и сохранности откопать его в день, когда начнется
восстание.
Однако время - великий целитель. Этого тогда он не принял во внимание.
Когда он теперь вспоминал об этих надеждах, об этой грандиозной кровавой
бане, о резне "пинки" и их хозяев, у него возникало такое чувство, будто бы
он перечитывает пожелтевшие дневники школьника, перелистывает мальчишеские
грезы: Френк, Харасик Финк собирается стать палеонтологом и клянется
жениться на Норме Праут. Норма Праут была первой девушкой класса, и он на
самом деле поклялся жениться на ней. Теперь это далеко в прошлом. В первые
же месяцы, тогда, в I947 году, он встречался и разговаривал, наверное, не
меньше чем с несколько тысячами японцев, а его желание творить насилие над
любым из них, или над всеми сразу так никогда и не материализовалось.
Теперь же оно было уже просто неуместным.
Но стоп. Был один, некий мистер Амуро, который скупил контроль над
большим жилым районом в центре Сан-Франциско и который одно время был
хозяином дома, где жил Френк.
Это была паршивая овца, акула, никогда не делавшая ремонта, делившая
комнаты на крохотные клетушки, взвинчивая квартплату.
Во время депрессии начала пятидесятых он надувал нищих, особенно
нуждавшихся бывших военнослужащих. И ведь именно эти Торговые
Представительства отрубили Амуро голову за спекуляции. И теперь такое
нарушение жестокого, сурового, но справедливого японского гражданского
кодекса просто немыслимо. Это заслуга неподкупных высших японских
представителей, пришедших после падения Военного Кабинета.
Вспомнив о суровой, стоической честности Торговых Представительств,
Френк обрел уверенность. Даже от Уиндема-Матсона они отмахнутся, как от
назойливой мухи. Будь он владельцем "Уиндем Матсон Корпорейшн", или кто
угодно еще. Он, Френк, по крайней мере, на это надеялся.
"Кажется я начинаю верить в эту муру насчет Сопротивления
Тихоокеанского Содружества", - сказал он про себя. - "Оглядываясь в
прошлое... тогда все это казалось очевидной фальшивкой, пустой пропагандой.
А сейчас..."
Он поднялся с кровати и не твердыми шагами отправился в ванную. Пока
он мылся и брился, радио вещало дневные новости.
- И пусть не смеются над этими попытками, - сказал радио, когда он
включил горячую воду.
"Нет, мы и не думали смеяться, - с горечью решил Френк. Он знал о
каких таких попытках шла речь. Однако, в конце концов, в этом было даже
что-то забавное, особенно в картине, где бесстрастные, хмурые немцы шагают
по Марсу, по красному песку, на который еще не ступала нога человека...
- Цивилизация сопроцветания должна остановиться и рассмотреть,
сочетаются ли наши поиски обеспечения сбалансированного равенства
обязанностей и ответственности с вознаграждением... "Типичный жаргон
правящей иерархии", - отметил Френк.
- Мы прекрасно понимаем, что будущей ареной, где будут вер- шиться
деяния людей, будь они нордической, японской, негроидной...
И все в том же духе. Тем не менее, факт оставался фактом: Тихий океан
почти ничего не предпринимает в деле колонизации планет. Он эанят - а
скорее завяз - в Южной Америке. Пока немцы были поглощены суматохой запуска
в космос огромных автоматических систем, японцы все еще выжигали джунгли во
внутренних районах Бразилии и возводили восьмиэтажные дома из глины для
бывших охотников за черепами. А к тому времени, когда японцы запустят свой
первый космический корабль, немцы приберут к рукам всю Солнечную систему,
как говорилось в старинных учебниках истории, немцев не было, когда
остальная Европа накладывала последние штрихи на мозаику своих колониальных
империй. "Однако, - размышлял Френк, - на этот раз они не собираются
становиться в хвост очереди, они научились.
Потом он подумал об Африке, об эксперименте, проведенном там наци. От
этой мысли кровь застыла в жилах.
Эти гигантские опустошенные руины...
- Мы должны, - продолжало радио, - невзирая на свои личные симпатии и
антипатии, признать нужды всех народов и их духовных...
Френк выключил радио, потом, несколько успокоившись, снова включил
его.
"Христа на виселицу, - подумал он. - Африка". За этот призрак
умерщвленных племен, стертых с лица земли, чтобы освободить землю - для
чего? Кто знает? Возможно, даже главные зодчие в Берлине не знают".
Компания роботов, строящихся и опутывающих колючей проволокой.
Строящих? Скорее перемалывающих. Чудовища из палеонтологического музея,
призванных делать чаши из черепов врага. Дружная семейка, поставившая на
конвейер вычерпывание мозгов - и только для того, чтобы съесть. А
практическое использование человеческих костей. Как это экономно - думать
не только о том, как пожрать людей, кои не пришлись по вкусу, но пожрать из
их собственных черепов.
Лучшие в мире инженеры! Питекантроп в стерильно белом халате в какой-
нибудь университетской лаборатории Берлина, размышляющий над тем, для чего
можно приспособить черепа, кожу, уши, жир других людей. "Да, герр доктор.
Новое применение больших пальцев ног: смотрите, можно приспособить сустав в
качестве быстродействующего механизма для зажигалки. Теперь герр Крупп
сможет производить их в количествах..."
Его ужаснула эта мысль: древний гигантский недочеловек - людоед - ныне
процветает, вновь завладев миром. "Мы потратили миллионы лет, стараясь
подальше убежать от негы, - думал Френк, - и теперь он вернулся, но не
просто как соперник, а как повелитель".
- Мы не можем порицать, - говорил по радио голос маленькой желтой
красавицы из Токио.
"Боже, - подумал Френк, - а ведь мы их называли обезьянами, этих
цивилизованных кривоногих малюток, которые не возводили газовых печей и не
топили жир из женщин".
- И мы часто порицали в прошлом за эту ужасную растрату людей в
фанатичном стремлении удалить основную массу индивидов из общества,
поставив их вне закона.
Они, эти японцы настолько сильны в законах.
- ...процитировать широко известного западного святого: "Что за выгода
человеку, если он заполучит себе весь мир, но при этом потеряет свою душу?"
Радио замолчало. Френк тоже прекратил завязывать галстук. Шло утреннее
промывание мозгов.
"Мне нужно с ними примириться, - осознал он.
Занесут его в черный список или нет, если он покинет территорию,
контролируемую японцами, и покажется на Юге, или в Европе, - в любом месте
Рейха - это будет означать смерть.
"Мне нужно помириться со стариком Уиндомом-Матсоном". Усевшись на
кровать и приткнув рядом чашку чуть теплого чая, Френк достал экземпляр
древнекитайского оракула.
Из кожаного футляра он извлек сорок девять черенков тысячелистника.
Некоторое время он размышлял, приводя в порядок мысли и продумывая вопросы.
Вслух он сказал:
- Как мне следует подойти к Уиндему-Матсону, чтобы на сходных условиях
помириться с ним?
Он записал вопрос на обложке блокнота, а затем начал перебрасывать
черенки из руки в руку, пока не получил первую строчку, начало. Восьмерка.
При этом была отсечена половина из шестидесяти четырех гексаграмм.
Он разделил черенки и получил вторую строчку. Вскоре, умело обращаясь
с оракулом, он получил все шесть строк, гексаграмма лежала перед ним, и ему
не нужно было проверять ее идентичность по таблице. Он прочитал в ней
гексаграмму пятнадцать: скромность, низшие воспрянут, высшие падут вниз,
могучие семьи покорятся. Ему не нужно было обращаться к тексту - он знал
его наизусть. Хорошее предзнаменование. Оракул дает ему благоприятный
совет.
Все же он был чуточку разочарован.
Было что-то бесполезное в гексаграмме пятнадцать, слишком
благочестивое. Конечно, ему нужно быть скромным. Может быть правда, в этом
и заключался смысл, ведь после случившегося у него не было власти над
старым Уиндемом-Матсоном. Он не смог бы принудить его, чтобы тот взял его
назад. Все, что он мог бы сделать - это принять указания гексаграммы
пятнадцать видно наступил момент, когда нужно просить, надеяться и ждать.
Если бог даст, может, его и возьмет на прежнюю работу, а может быть, даже
на что-нибудь получше.
Читать другие строчки было не нужно: это были статичные строки. Значит
все, перехода на другую гексаграмму не было.
Тогда следующий вопрос. Собравшись с мыслями, он произнес: - увижу ли
я снова Юлиану?
Это была его жена или, вернее, бывшая жена. Юлиана ушла год тому
назад, и он не видел ее несколько месяцев. В сущности, он даже не знал, где
она сейчас живет, наверное, уехала из Сан Франциско, возможно даже из
Тихоокеанских Штатов.
Общие друзья или ничего не слышали о ней, или не хотели ему говорить.
Он углубился в манипуляции с черенками.
Сколько раз он спрашивал об Юлиане, задавая то один вопрос, то другой?
Вот и гексаграмма, порождение слепой случайности положения черенков
растения, была случайна, но тем не менее казалась связана тысячью незримых
уз с мгновением, в котором он находился, в котором его жизнь была связана
со всеми остальными жизнями и частицами вселенной. Сквозь рисунок
переменчивых и неизменных строк всегда находила себе путь неодержимая
необходимость, высвечивая положение в целом. Он, Юлиана, фабрика на Гоуч-
стрит, Торговые Представительства, хозяйничающие здесь, исследование
планет, миллиард кучек химических соединений в Африке, которые теперь уже
не были даже трупами, стремления тысяч людей вокруг него в мелких
курятниках Сан-Франциско, обезумевшие бестии в Берлине, с их хладнокровными
