ему Адамс. - Я выбросил авторедактор на мусорник - он мешает мне творить.
- Послушай. - Линдблом вдруг заговорил серьезно. - До меня дошли
слухи, что тебе вместо составления речей доверят особый проект. Не
спрашивай меня, какой именно, моему информатору это не известно. - Он
добавил: - Агент Фута сказал мне об этом.
- Хм. - Адамс продемонстрировал самообладание и искусство владеть
собой, но на самом деле почувствовал сильное, до тошноты, беспокойство.
Несомненно, если это оказалось важнее его обычной работы, то исходит эта
инициатива от окружения самого Броза. А Броза и его особые проекты он
почему-то недолюбливал. Хотя...
- Тебе, вероятно, будет интересно, - сказал Линдблом. - Это имеет
отношение к археологии.
Адамс усмехнулся:
- До меня дошло. Советы намереваются уничтожить Карфаген своими
ракетами.
- И ты напишешь роли для Гектора, Приама и всех остальных парней.
Вспомни Софокла. У тебя на шпаргалках все это записано.
- Дорогие соотечественники, - торжественно заговорил Адамс, - я хочу
поделиться с вами неприятным известием. Но мы выстоим. Новая советская
межконтинентальная баллистическая ракета "Девушка в шляпке" с боеголовкой
"У" рассыпала радиоактивную поваренную соль вокруг Карфагена на участке в
пятьдесят квадратных миль, но это скажется только на... - Он замолчал. -
Что производили в Карфагене? Вазы? - Это уже дело Линдблома - снимать
глиняные черепки в огромных, напичканных невообразимым количеством
реквизита студиях Айзенблада в Москве. - Мои дорогие соотечественники и
друзья, вот все, что осталось от Карфагена, но меня проинформировал
генерал Холт, что наш ответный удар с применением нового оружия
устрашения, самолета-истребителя "Полифем Х-В", в десять раз уменьшил
численность афинского флота, и с Божьей помощью мы...
- Знаешь ли, - задумчиво заговорил Линдблом на крошечном экране
видеофона аэромобиля, - было бы чрезвычайно забавно, если бы эту речь
записал один из людей Броза.
Под аэромобилем засеребрилась величественная река, несущая свои воды
с севера на юг, и Джозеф Адамс наклонился к иллюминатору, чтобы
рассмотреть Миссисипи и полюбоваться ее красотой. Нет, этот пейзаж не был
детищем бригад реставраторов - блестевшая в лучах утреннего солнца река со
времен Первого Творения была частью той, изначальной планеты, которую не
нужно было создавать заново, поскольку она сохранилась. Он всегда
успокаивался, когда видел панораму этой реки или Тихого океана - ведь это
означало, что существует нечто прочное, неподвластное разрушительным
силам.
- Пусть записывает, - ответил Адамс, чувствуя прилив сил;
серебристая, извивающаяся нить внизу сделала его сильнее. По крайней мере,
у него хватило мужества отключить видеофон. На тот случай, если Броз
действительно подслушивает.
А затем, за Миссисипи, он увидел построенные руками людей
вертикальные сооружения. Он смотрел на них не без удовольствия. Потому что
это были Озимандейские жилые комплексы, построенные неугомонным строителем
Луисом Рансиблом. Его рабочие, а на него их работало великое множество,
строили эти гигантские муравейники, снабженные детскими площадками,
плавательными бассейнами, теннисными столами и кортами для метания
дротиков.
Истину ты познаешь, подумал Адамс, и она тебя поработит. Или как
говаривал Йенси: "Мои дорогие сограждане-американцы! Передо мной лежит
документ столь значительный и важный, что я собираюсь просить вас о..." И
так далее. Он уже чувствовал усталость, хотя еще не добрался до 580-го
дома по Пятой авеню Нью-Йорка, до Агентства, и не приступил к работе. В
своем поместье у Тихого океана он чувствовал одиночество, оно липким
туманом, нарастая день ото дня, душило его изнутри. А сейчас, пролетая над
восстановленными районами и над участками, которые еще только предстоит
воссоздать, и над "горячими зонами", попадавшимися довольно часто, он
испытывал мучительное чувство стыда. Его жгло чувство вины, не потому что
участки земли были плохо восстановлены, нет, он знал, чего он стыдится и
почему.
Я хотел бы, чтобы осталась хоть одна ракета, сказал он сам себе. На
орбите. И чтобы можно было прикоснуться к одной из тех старомодных
кнопочек, которыми некогда распоряжались политиканы. И чтобы эта ракета -
ба-бах! - и на Женеву. По Стэнтону Брозу.
Господи, думал Адамс, может быть, я однажды введу в "чучело" не речь,
хорошую речь, наподобие той, что лежит рядом со мной, которой я все-таки
разродился вчера вечером, а обычное, спокойное заявление о том, что на
самом деле происходит. И через "чучело" оно пройдет всю цепочку и попадет
на видеокассету, потому что цензуры не существует. Разве что в комнату
случайно войдет Айзенблад, и даже он, строго говоря, не имеет права
прикасаться к тем частям информационных материалов, на которых записаны
выступления.
А потом грянет катастрофа.
Интересно бы посмотреть на нее со стороны, если только удастся
убраться подальше от этих мест.
"Слушайте все", - заявил бы он по Мегалингву 6-У. И все эти маленькие
шестеренки внутри машины закрутятся, и слова его преобразятся, даже самое
простое высказывание будет подкреплено логически продуманными деталями,
которые придадут ему правдоподобие. Потому что посмотрим правде в глаза,
думал он, рассказ этот может показаться слишком неожиданным и
неубедительным. Все, что попадает в Мегалингв 6-У просто в виде
нейтрального высказывания, выходит на телевизионные экраны как официальное
заявление. Которое человеку в здравом уме, а особенно тем, кто уже
пятнадцать лет отрезан от мира в подземных убежищах, не придет в голову
ставить под сомнение. Но что самое парадоксальное, слова эти с важным
видом произносит сам Йенси, и это будет выглядеть иллюстрацией древнего
афоризма "Все, что я говорю - ложь". А чего этим удастся достичь? Само
собой, в конце концов на него обрушатся женевские чиновники. Это не
удивительно, Джозеф Адамс говорил про себя голосом, с которым уже так
свыкся, как и все, кто работал на Йенси долгие годы. Суперэго, как
называли эти довоенные интеллектуалы, или внутреннее "я", или, как
говорили в средние века неотесанные мужланы - совесть.
Стэнтон Броз, окопавшийся в своем напоминающем крепость замке в
Женеве подобно алхимику в остроконечном колпаке, подобно сгнившей,
разложившейся морской рыбине, бледно-серебристой сдохшей макрели с
затуманенными глаукомой глазами. Впрочем, разве Броз выглядит так на самом
деле?
Только дважды в жизни он, Джозеф Адамс, видел Броза воочию. Броз
старый, ему что-то около восьмидесяти двух. Но он не худой, он отнюдь не
похож на швабру, на которую полосками надета поджарая, иссохшая плоть.
Восьмидесятидвухлетний Броз весит целую тонну, ходит вразвалку,
разговаривает пронзительным голосом, брызгая при этом слюной, и все же его
сердце все еще бьется, потому что, само собой разумеется, сердце у него
искусственное, так же как селезенка и все остальное.
И все же истинный Броз еще живет. Потому что его мозг настоящий,
заменителя ему нет. Хотя в те довоенные времена в Фениксе существовала
специализированная фирма, занимавшаяся чем-то вроде продажи "настоящего
заменителя серебра" - так он называл новые и значительные природные
явления, появившиеся в широком спектре "подлинных подделок", которых было
тогда великое множество - целая вселенная.
И эта вселенная, размышлял он, в которую, как вы думаете, можно
попасть через дверь в надписью "вход", пройти через нее и затем выйти из
двери в надписью "выход"... Эта вселенная, подобно кучам реквизита в
московских студиях, неисчерпаема, за комнатой начинается новая комната, и
"выход" из одной комнаты - "вход" в другую.
И вот теперь, если Верн Линдблом не ошибается и если человек из
частного детективного агентства Уэбстера Фута правильно все понимает, то,
вероятно, открывается какая-то новая дверь, открывается настежь, и
открывают ее дрожащие от старости руки, тянущиеся из Женевы. Этот образ в
мозгу Адамса разрастался, становился все более пугающим, он уже видел
перед собой эту дверь, в которую ему предстояло скоро войти. И столкнуться
там Бог знает с каким кошмаром - новым заданием, непохожим на тот
безликий, бесформенный туман, заполняющий его изнутри и обволакивающий
снаружи, но...
Слишком отчетливо. Документ надиктован с безукоризненным
произношением в этом волчьем логове, Женеве. К таким документам
прислушивается иногда не только генерал Холт, но и маршал Харенжаный,
который, будучи военачальником Красной Армии, уж никак не напоминает
добрую фею. Но этот пошатывающийся слюнявый старый мешок, набитый
искусственными органами, - Броз, ненасытно поглощавший один внутренний
орган за другим, истощая и без того скудный их запас, был глухим.
Глухим в полном смысле этого слова. Он давно уже перестал слышать, а
от пересадки искусственных органов слуха отказался. Он предпочел быть
глухим.
Когда Броз прослушивал все без исключения записи выступлений Йенси по
телевизору, он ничего не слышал, Адамсу казалось отвратительным, что его
ожиревшее, полумертвое тело получало аудиоинформацию прямо по кабелю при
помощи электродов, которые много лет назад умело вживили в соответствующие
участки стариковского мозга, единственного органа, принадлежавшего
настоящему Брозу, поскольку все остальные были сработаны руками людей из
особо прочных пластиков и металлов на заводах Корпорации Искусственных
Органов. (До войны искусственные органы снабжались пожизненной гарантией,
причем совершенно непонятно, что имелось в виду под словом "пожизненный" -
жизнь владельца или срок службы искусственного органа).
На подобные искусственные органы чисто формально могли претендовать и
другие люди Йенси, более низкого ранга, поскольку под Ист-Парком имелся
особый подземный склад органов, принадлежащий всем йенсенистам, а не
только Брозу.
На практике все оказалось иначе. Потому что когда у Шелби Лана
отказала почка (Адамс был частым гостем в его поместье в Оремне), то
искусственной почки для него не нашлось, хотя, как было известно, на
складе имелось три набора почек. Лан, умиравший в своей огромной спальне в
окружении встревоженных железок, отказался в это верить. Он считал, что
Броз присвоил себе три искусственные почки, на официальном языке
называемые "приспособления". Он зарезервировал их за собой при помощи
хитроумной "опережающей" заявки. Лан в отчаянии подал жалобу в Совет
Реконструкции, поскольку заседавший в Мехико Совет занимался
территориальными претензиями владельцев поместий. В роли судей выступали
железки - по одному от каждого типа. Дело Лан не то чтобы проиграл, но и
не выиграл, потому что умер в ожидании решения Совета. А Броз все еще
живет и знает, что еще три раза его почки могут полностью отказать, и он
все равно останется в живых. И каждый, кто решится подать иск в Совет
Реконструкции, умрет, наверняка умрет, и судебное разбирательство
прекратится само собой в связи со смертью истца.
Жирная свинья, подумал Адамс и увидел Нью-Йорк, шпили, послевоенные
высотные здания, эстакады, тоннели и рой аэромобилей, таких же, как и его
собственный, на которых люди Йенси летят в свои конторы, чтобы приступить
к работе в начале недели.
А еще через мгновение его аэромобиль завис над особенно высоким
административным зданием N_580 по Пятой авеню, в котором размещалось
