- Да-а, - протянула мисс Милч, - хорошо, что вы не сказали этого Анне
Эстергази, - она бы вас не отпустила просто так. Анна бы мучила вас своими
речами до тех пор, пока бы вы не перешли на ее сторону, - она все еще
держала открытой дверь в большую игровую комнату. - Манфред вон там, у
углу.
Глядя на сына, Стинер подумал: "Никогда не знаешь, как относиться к
нему. Большая, породистая голова, вьющиеся волосы, привлекательные черты
лица... Мальчик согнулся, полностью поглощенный каким-то предметом в своей
руке. По-настоящему хорошенький мальчик, с глазами иногда весело сияющими,
иногда просто веселыми и возбужденными... и такая ужасная координация
движений. А эта чудовищная манера непрерывно топтаться на цыпочках? Как
будто он танцует под какую-то неслышную музыку, какую-то мелодию, звучащую
в голове, под ритмы, которые его захватили...
"Какие мы тяжелые по сравнению с ним! - думал Стинер. - Свинцовые! Мы
ползаем по земле, как улитки, в то время как он танцует и подпрыгивает,
едва касаясь ее ногами. Наверно, гравитация на него совсем не действует.
Может быть, он состоит из какого-нибудь нового сорта атомов?"
- Привет, Манни, - обратился мистер Стинер к сыну.
Мальчик даже не поднял головы и вообще никак не прореагировал на
появление отца, оставаясь полностью поглощенным своим объектом.
"Я напишу авторам закона, - продолжал свои мысли Стинер, - и скажу
им, что у меня есть ребенок в лагере, но я согласен с вами".
Собственные мысли привели его в ужас.
"Стало быть, я признаю убийство Манфреда... Моя ненависть к нему под
влиянием этой новости вырвалась наружу. О! Я понимаю, почему они готовят
закон в секрете. Держу пари, что множество людей питают такую же неприязнь
к своим детям, не признаваясь себе в этом.
- Ты не хочешь флейту, Манни? - сказал Стинер. - Зачем же я ее тогда
принес, хотелось бы знать?.. Ты не доволен подарком? Нет?
Мальчик ни разу не взглянул на отца и никак не показал, что вообще
кого-нибудь слышит.
- Ничего... - произнес вслух Стинер. - Пустота...
Он вздрогнул от неожиданности, когда высокий стройный доктор Глоб в
белом халате с папкой в руках подошел к нему.
- В Швейцарии, - начал доктор Глоб, - появилась новая теория,
раскрывающая природу аутизма. Хочется обсудить ее с вами. Пожалуй, стоит
попытаться применить другой метод лечения вашего сына...
- Сомневаюсь в этом, - перебил Стинер.
Казалось, доктор не расслышал его и продолжал:
- Как предполагают, из-за нарушения чувства времени окружающий мир в
восприятии больных аутизмом значительно ускоряется, и они не могут его
нормально воспринимать. Мы с вами имели бы очень похожие ощущения при
просмотре телевизионной передачи, ускоренной до такой степени, что
предметы стали бы невидимыми, а звуковое сопровождение превратилось бы в
бессмысленное, нечленораздельное бормотанье. Вы понимаете, о чем я говорю?
Больной постоянно слышит некую какофонию звуков. На основании новых идей
мы хотим создать комнату, в которой для ребенка, больного аутизмом, будет
показываться фильм с очень замедленным изображением. Понимаете?
Изображение и звук будут замедлены до такой степени, что ни вы, ни я не
сможем воспринимать их как движение или человеческую речь.
- Восхитительная наука - психиатрия, - утомленно произнес Стинер. - В
ней всегда что-нибудь новенькое. Не так ли, доктор?
- Да, - кивнул Глоб. - Швейцарцы разработали новые подходы в лечении
больных с нарушением психики - замкнутых индивидуалистов, лишенных обычных
способов коммуникации. Улавливаете мою мысль?
- Да, я понимаю, - ответил Стинер.
Доктор Глоб поклонился и отошел к другой родительнице, сидевшей с
маленькой девочкой и рассматривающей вместе с ней толстую книжку с
картинками.
Огорошенный градом слов, Стинер подумал: "Интересно, а знает ли
доктор, что власти в любой момент могут закрыть лагерь Бен-Гуриона?
Хороший врач, он по простоте душевной не ведает о грозящей беде...
Работает себе, счастливый, погруженный в свои научные планы..."
Подойдя к доктору Глобу, беседовавшему с матерью маленькой девочки,
Стинер дождался паузы в их разговоре и сказал:
- Доктор, мне бы хотелось несколько побольше узнать о новой теории.
- Да, да, конечно, - сказал Глоб и, извинившись перед женщиной, отвел
его в сторону, где они могли спокойно поговорить. - Идея временнЫх
соотношений может открыть широкий путь к умам, утомленным непосильной
задачей коммуникаций с миром...
Стинер неожиданно перебил его:
- Хорошо, доктор. Предположим, ваша теория работает. Но как вы можете
помочь конкретному ребенку? Не хотите же вы оставить его в закрытой
комнате с замедленным изображением до конца его дней? Мне кажется, доктор,
что вы здесь играете в игрушки. Вы не видите реальности. В вашем лагере
собрались такие умники! Такие идеалисты! Но во внешнем мире все обстоит
совсем не так. У вас тут этакое благородное, святое место - но вы
обманываете себя. По моему мнению, вы дурачите больных. Извините, что
приходится говорить вам такие резкости. Подумать только - закрытая комната
с замедленными картинкам - это безумие какое-то!
Доктор Глоб сосредоточенно слушал, кивая головой с внимательным
выражением на лице.
- Нам уже прислали необходимое оборудование от Вестингауза с Земли, -
сказал он, когда Стинер закончил свой монолог. - Так как связь между
людьми поддерживается главным образом при помощи речи, то Вестингауз
сконструировал для нас в первую очередь звукозаписывающий прибор, который
примет сообщение для больного, такого, как ваш Манфред. Запишем его на
магнитную ленту и почти сразу воспроизведем с замедленной скоростью, затем
все сотрем и цикл повторится. В результате аутист сможет поддерживать
постоянный контакт с внешним миром на своей собственной скорости
восприятия. Позже мы надеемся получить видеомагнитофон, выдающий
замедленные порции зрительной информации, синхронизированные со звуком. По
общему убеждению, после тренировки на этом оборудовании больному остается
только один шаг до контакта с окружающими, хотя и будут иметь место
определенные трудности. Нет, я решительно не согласен с вами, когда вы
говорите, что теория слишком далека от практического применения. Вспомните
хотя бы химиотерапию, которую испытали не так давно. Стимуляторы ускоряли
внутреннее чувство времени у больного до такой степени, что он мог
воспринимать импульсы от внешнего мира. Но как только действие лекарств
прекращалось, способность воспринимать окружающее опять притуплялась и
восстанавливался патологический метаболизм. Понимаете мою мысль? Главное -
как мы поняли из опытов, то, что психоз имеет связь с обменом веществ, а
не с душевными расстройствами. Шестьдесят лет ошибочных представлений
перевернул единственный эксперимент с применением аминала.
- Мечты и пустая болтовня, - резко перебил Стинер. - Вы никогда не
наладите контакт с моим бедным мальчиком. - Круто развернувшись, он пошел
прочь от доктора Глоба.
Выйдя из лагеря, Норберт Стинер отправился на автобусе в изящный
ресторанчик "Красная лиса". Здесь он обычно продавал большие партии
товаров. Уладив дела с владельцем ресторана, он некоторое время сидел в
баре, потягивая пиво.
Способ, предложенный доктором Глобом, казался ему глупой выдумкой.
Такой же глупой выдумкой, как и та, что привела их всех на Марс. Подумать
только, на этой планете стакан пива стоил вдвое дороже, чем глоток виски,
так как в нем намного больше воды!
Владелец "Красной лисы", невысокий лысый толстенький человечек,
протиравший стаканы, подошел к Стинеру и спросил:
- Почему ты такой угрюмый, Норб?
- Они собираются закрыть спецлагерь Бен-Гуриона, - ответил Стинер.
- И правильно сделают, - сказал владелец "Красной лисы". - Нам не
нужны уроды на Марсе, они - плохая реклама для нас.
- До некоторой степени я с тобой согласен, - ответил Норберт Стинер.
- Помнишь, в шестидесятые годы у тех, кто принимал разрекламированное
немецкое лекарство, родились уроды с ластами, как у тюленей. Тогда
следовало их всех уничтожить. Ведь рождается достаточно нормальных,
здоровых детей, так, зачем жалеть каких-то недочеловеков? Если у вас
родится дефективный ребенок с какими-нибудь особыми щупальцами или вовсе
без рук - вряд ли вам захочется сохранить ему жизнь, не так ли?
- Конечно, - согласился Стинер. Он не признался, что его шурин,
живший на Земле, родился фокомелусом, то есть без рук, и пользовался
прекрасными протезами, разработанными для него канадской фирмой,
специализировавшейся на оборудовании такого типа.
Он ничего не сказал маленькому толстяку, продолжая пить пиво и
разглядывать бутылки на витрине за стойкой бара. Хозяин ресторана
совершенно ему не нравился, и он никогда не рассказывал толстяку о
Манфреде. Стинер знал о его твердой предубежденности в отношении
психически больных. Обычное, широко распространенное мнение. Норберт даже
не почувствовал раздражения к нему. Он просто устал и не желал обсуждать
свои проблемы.
- Уродов, рожденных в шестидесятых, поместили в спецлагерь
Бен-Гуриона, - продолжал владелец ресторана. - Ноги моей не бывало и
никогда не будет в этом зверинце.
- Как же ни могли оказаться в лагере? - спросил Стинер. - Спецлагерь
Бен-Гуриона предназначался для аномальных детей, а под аномальностью
подразумевалось нечто другое, а вовсе не физическое уродство.
- Да, - сказал мужчина. - Я понимаю, что ты имел в виду. Если бы
уродов сразу уничтожали тогда, много лет назад, то не прошлось бы
создавать такое ужасное место, как спецлагерь Бен-Гуриона. Имеется прямая
связь между монстрами, рожденными в шестидесятых в этими ублюдками,
появившимися на свет, как полагают, в результате радиации. Думаю, уроды
рождаются вследствие генетических нарушений в организме. Согласен со мной?
Так вот, нацисты были совершенно правы. Нужно было уничтожить генетически
неполноценные расы еще в 1930-ом. Они считали...
- Мой сын... - начал было Стинер и замолчал. До него вдруг дошло то,
что он произнес. Толстяк с удивлением уставился на него.
- Мой сын... там... - наконец выдавил Стинер. - Он значит для меня
так же много, как и ваши для вас. И я уверен, в один прекрасный день мой
мальчик снова вернется в мир.
- Позвольте мне угостить тебя выпивкой, Норберт, - сказал толстяк. -
Видишь ли... мне очень жаль... Я имею в виду все то, о чем я тут
говорил...
- Если они закроют лагерь - это будет слишком большим бедствием для
нас - тех, у кого там дети... Лично я не переживу этого...
- Да-а... Я понимаю, что ты имеешь в виду, - сказал хозяин "Красной
лисы". - Я понимаю твои чувства.
- Тогда ты умнее меня, если можешь понять мои чувства, - с горечью
сказал Стинер, - потому что даже я не могу в них разобраться. - Он
поставил пустой стакан и слез с табуретки. - Не хочу больше пить, - сказал
он. - Извини меня, мне нужно идти. Он поднял свой тяжелый чемодан.
- Ты часто заходил сюда, - с упреком сказал владелец ресторана, - мы
много говорили о лагере, но ты никогда не говорил, что твой сын там. Зря!
- он выглядел раздраженным.
- Почему же зря?
- Черт возьми! Да просто если бы я знал о твоем сыне, то не стал бы
тебе говорить того, что сказал. Ты - хитрый, Норберт, мог ведь сказать, но
нарочно промолчал. Мне не нравится твоя неискренность. - Лицо толстяка
покраснело от возмущения.
Подхватив чемодан, Стинер покинул бар.
- Какой неудачный день, - произнес он вслух. - Поругался со всеми,
