здоровые зубы (фр.)]. Хорошо, закрой рот.
- Послушай, - сказал Дюбуа распределителю, - я смотрю, кроме меня
никто не собирается его покупать, не так ли? А кроме того, перед нами
опасный преступник, правда? Так что плачу за него пятьдесят фунтов и ни
пенни больше, а тебе сверх того комиссионные. Согласен?
- Так не пойдет, мистер Дюбуа, - запротестовал распределитель. - Суд
оценил его вдвое дороже, и вы хорошо знаете, он столько и будет стоить, а
может, и побольше, когда малость подучится. Я возьму за него восемьдесят,
и ни пенсом меньше.
Во время этой беседы Джон Сильвер стоял с опущенной головой, вспотев
от стыда, - его продавали, как вола на рынке. Наконец он услышал, как
Дюбуа решительным голосом заявил:
- Последняя цена! Даю шестьдесят фунтов серебром. Согласен? - Дюбуа
отсчитал деньги, затем связал Сильверу руки толстой веревкой и подвел его
к коню на другом конце рынка. Там он накинул Джону на шею петлю,
привязанную к луке седла. Сделав все это, Дюбуа обернулся к своему новому
рабу.
- Слушай, - сказал он, - теперь ты мой раб. Будешь хорошо работать и
вести себя - поладим. Хозяин я добрый, содержу рабов неплохо, строю им
удобные хижины. Если станешь работать как надо, сделаю тебя старшим над
неграми и будешь им показывать, что делать, понял? А теперь пошли.
С этими словами он сел на коня, несильно потянул уздечку и тронулся,
едва разминувшись с доверху нагруженной бочонками патоки повозкой, которую
с натугой тянули четыре вола. Естественно, Сильвер, привязанный веревкой к
седлу, последовал за своим новым господином, и, хотя Дюбуа ехал шагом,
Джон едва поспевал за ним, то и дело спотыкаясь о крупные камни. Вскоре он
наловчился высоко подымать на бегу ноги и перескакивать камни, не ушибаясь
о них. Солнце пекло, и рубашка его насквозь промокла от пота.
Следуя в столь жалком виде через весь Бриджтаун, Сильвер не прекращал
обдумывать возможности, стоящие перед ним. Его ожидал бесконечный
изнурительный труд на влажных плантациях сахарного тростника или в
ужасающей жаре при котлах, где варится патока. Постоянная угроза быть
наказанным своим господином за любую подлинную или мнимую провинность
будет висеть над ним ежечасно. Джон слышал ужасные истории о том, как
рабов пороли до смерти, отрезали им ноги, уши и носы, выкалывали глаза. От
таких историй волосы дыбом вставали, а избежать этих мучений он мог
только, если улучит подходящий момент для побега, потому что был уверен,
что в конце концов сбежит или обретет свободу законным путем, в британских
колониях Вест-Индии и на континенте ему приходилось видеть немало
чернокожих вольноотпущенников.
Следуя за Дюбуа, уверенно правившим конем, Сильвер некоторое время
ласкал себя надеждой, что можно попробовать сбежать, как только дорога, по
которой они шли, уйдет за пределы Бриджтауна в поле. Вскоре он, однако,
отказался от этой идеи. Во-первых, надежды на побег почти не было - руки
связаны, а на шею накинута петля. Кроме того, пойманных беглецов здесь
карали смертной казнью через сожжение на медленном огне, жертвы
приковывались близ костра и не сгорали сразу, а медленно поджаривались. У
Джона Сильвера не было ни малейшего намерения подражать ранним христианам,
претерпевшим такие смертные муки и за то причисленным папистами к лику
святых.
Дорога, которой они следовали, направлялась на север вдоль западного
берега острова. Прошли семь миль вдоль границ плантаций сахарного
тростника, уже почти созревшего для жатвы. На досках, косо приколоченных к
столбам, значились коряво написанные имена владельцев плантаций, и Сильвер
принялся повторять их про себя, рифмуя с ругательствами и "благими"
пожеланиями, перечислив таким образом многих толстосумов Барбадоса.
- Брокни, Брокни, поскорей издохни!
- Говард, Говард, пусть скрючит тебя голод!
- Из Брауна немало мы натопим сала!
- Мак-Лорена с тоски порубаем на куски!
Наконец Дюбуа свернул на обочину, привязал коня к молодой пальме и
сел на траву. Он отвязал от седла брезентовый мешок и вынул из него кусок
солонины, ломоть хлеба и свежие фрукты. Достал оттуда также кожаный мех и
стал пить из него шумно и долго, прежде чем приняться за еду.
Утомленный Сильвер прислонился к коню, который пасся на сладкой
мокрой траве.
- Эй! - сказал Дюбуа. - Бери мех и пей. Вот тебе хлеб и мясо. Когда
поешь, можешь немного отдохнуть. Сейчас освобожу тебе руки, так что
садись, если хочешь.
С этими словами он разрезал карманным ножом веревку, впившуюся в
кисти Сильвера и стершую их до крови. Потом небрежно бросил кожаный мех и
хлеб Джону, свалившемуся в это время на землю. Сильвер был еще привязан к
седлу коня, который не переставал жевать траву и время от времени
переходил с места на место, перетаскивая за собой Сильвера. Несмотря на
это, еда показалась Сильверу достойной пиршества олимпийских богов.
Отдохнув с полчаса, Дюбуа встал и снова оседлал коня. Солнце уже
клонилось к западу, и до сумерек оставалось несколько часов, когда они
снова тронулись в путь. Хотя теперь, с развязанными руками Сильверу было
легче бежать, из-за неровностей дороги ноги его опухли и заболели в
лодыжках.
Через некоторое время Дюбуа свернул с большой дороги, миновал
табличку с надписью "Владения Филиппа Дюбуа" и двинулся вдоль плантации
сахарного тростника, простиравшейся более чем на полмили. Уже смеркалось,
но, напрягая зрение, Сильвер успел рассмотреть в четырехстах ярдах группу
маленьких хижин, за которыми виднелся большой двухэтажный дом; окна
нижнего этажа были ярко освещены.
Дюбуа остановился у одной из хижин близ дома, пинком отворил дверь и
втолкнул Сильвера внутрь, не снимая петли с его шеи.
- Будешь спать здесь, - сказал Дюбуа. - Дверь я не запираю, но если
вздумаешь убежать, мои ищейки перегрызут тебе горло. Работать начнешь с
утра. - С этими словами он закрыл дверь и пошел отводить коня.
Сильвер сел на земляной пол хижины, прислонясь к деревянному столбу,
подпиравшему низкий потолок. Во мраке он смутно различал нерезкие
очертания стола и двух табуреток; подстилка и одеяло лежали у другой
стены. Маленькая хижина насквозь пропиталась запахами мочи и пота.
Совсем отчаявшись, Джон бросился на подстилку и накрылся грязным
одеялом, так и не сняв с шеи петли. И засыпая в страшной усталости, сквозь
сон смутно услышал радостный девичий возглас и голос Дюбуа, звавший:
"Аннет, Аннет!"
11. НА ПЛАНТАЦИИ
На рассвете Дюбуа отворил дверь хижины Сильвера. За ним следовал
пожилой худощавый негр с седыми курчавыми волосами.
- Вставай! - резко крикнул Дюбуа. - Этот человек, - он показал на
старого негра, - его зовут Жан-Пьер, он надзиратель здесь на плантации.
Сейчас он тебе все покажет, объяснит, как работаем и когда отдыхаем.
Понял?
Сильвер вскочил на ноги и взглянул на Жан-Пьера, осматривавшего его
лукавыми сощуренными глазами. Негр был одет в синюю бумажную рубашку и
запачканные фланелевые панталоны. Правая его рука крепко сжимала кнут.
- Да, сэр, - быстро ответил Сильвер. - Все понятно.
- Отлично, - молвил Дюбуа. - Так, а теперь время проверки, ясно? - Он
повернулся и вышел из хижины.
Сильвер последовал за Дюбуа и Жан-Пьером. Первые лучи тропического
солнца начали пронизывать густой холодный туман над имением. Обильная
влажность затрудняла дыхание, и Сильвер закашлял. Тем временем рабы
группами стали собираться позади Дюбуа и Жан-Пьера. Приблизившись к полю
сахарного тростника, Жан-Пьер остановился и подождал Сильвера. Когда тот
подошел, негр обратился к нему сквозь зубы:
- Как тебя звать, приятель? Знаю, что Сильвер, но как твое имя?
- Джон, - ответил Сильвер как можно более вежливо - он почувствовал,
что если вызовет ненависть надзирателя, то обретет в его лице страшного и
непримиримого врага.
- Джон, - повторил нараспев Жан-Пьер, - а твое имя точь-в-точь как
мое, только у меня французское, потому что когда-то моим хозяином был отец
мусью Дюбуа, когда они жили давным-давно на Мартинике. Все равно, можешь
звать меня Джонни, большой ошибки тут не будет.
- Ладно, Жан-Пьер, - сказал Сильвер, - ничего не имею против. Однако
как грязный француз Дюбуа попал на английский остров Барбадос?
- В свое время узнаешь, Джонни, - ответил Жан-Пьер. - Почему бы и не
рассказать. Но, mon Dien [Боже мой (фр.)], это долгая история, а сюда идет
сам мусью Дюбуа. Так что до другого раза.
Дюбуа появился перед ними еще до того, как Жан-Пьер замолчал.
- Слушай, - сказал он Сильверу, - если хочешь уберечь свою шкуру,
научись работать не хуже негров. Потом я, может быть, назначу тебя
помогать Жан-Пьеру следить за порядком. Но и Жан-Пьер в обиде не будет.
Когда-нибудь ему самому захочется дремать целый день, сидя перед хижиной,
или приглядывать за своими поросятами. Тогда, может быть, ты займешь его
место. Но как бы там ни случилось, служи мне хорошо, чтобы не было
нареканий, и делай, что тебе скажут. Жан-Пьер, проследи за ним.
С этими словами он повернулся и пошел с плантации к дому.
Утреннее солнце уже развеяло туман и согрело влажные одежды рабов.
Они оживленно разошлись по краям поля и, разбившись на группы, стали
резать сахарный тростник. Жан-Пьер подал Сильверу большой кривой нож и
ободряюще сказал:
- Хорошо работай, Джонни, и во всем бери с меня пример. Я скажу мусью
Дюбуа, что ты хороший человек и будешь мне помощником. - Сильвер, тяжело
вздохнув, принялся за работу: в конце концов, другого выбора у него не
было.
И так более двух месяцев жизнь его текла по однообразному распорядку:
подъем до зари, непрестанный труд и глубокий сон уставшего от непосильного
труда человека.
Все же он быстро свыкся со своей незавидной судьбой. Работая,
соразмерял свои силы с тщательностью аптекаря, отвешивающего лекарства, и
уже вскоре находил время и силы обрабатывать небольшой огород возле своей
хижины, любовно выращивая овощи, которыми, как и другие рабы, дополнял
скудную и однообразную пищу. При помощи Жан-Пьера раздобыл вполне
приличный матрац, набитый соломой, чистое одеяло и сносную кухонную
посуду. Физический труд сделал мощную фигуру Сильвера еще внушительнее, а
его мускулы развились настолько, что он легко перетаскивал тюки, которые с
трудом могли поднять двое рабов.
Вначале чернокожие не упускали случая позлорадствовать над белым
человеком, которого несчастная судьба сравняла с ними. Но после того, как
Сильвер задал хорошую трепку сразу двоим из досаждавших ему негров,
насмешки и издевательства прекратились.
От Жан-Пьера он постепенно узнал почти всю историю Дюбуа. Оказалось,
что его отца вынудили бежать с Мартиники преследования французских
властей, которым нестерпимыми казались его вольнодумные взгляды и вечный
интерес к еретическим учениям - старого Дюбуа подозревали в приверженности
к гугенотской ереси и даже считали, что он занимается магией. Поэтому
старик продал имущество, покинул Мартинику и поселился на Барбадосе, где
его богатство и гонения за веру, которые он претерпел от католиков,
заставили всех смотреть сквозь пальцы на французское его происхождение.
После смерти отца Филипп Дюбуа унаследовал плантацию и стал верноподданным
английского короля. Он не был никогда женат, но, по словам Жан-Пьера, жил
с одной из рабынь, этакой черной Венерой из Бенина. В результате этой
связи на свет появилась дочь, а мать умерла вскоре после родов от какой-то
загадочной лихорадки. Девушка, которой ко времени описываемых событий
