голос из-за спины заставил его вздрогнуть.
- Смотри, не застуди такую важную часть тела.
Саймон быстро заправился и завязал шнурки. Потом с сухой улыбкой
повернулся к Богарту.
- Я поступал в интересах службы ГБ.
- Может быть, ухмылка с твоей омерзительной пропадет, если ты
узнаешь, что она - мать этого беломордого ублюдка Мескарла. И что ее
комната совсем рядом с залом заседаний барона.
- Леди Иокаста всюду поспевает. Честно говоря, я смотрел, как она
обрабатывает тебя, и мои чресла трепетали. И почему это женщины гоняются
за такими коротышками, как ты?
- Больше того. Я, Симеон, теперь личный телохранитель леди Иокасты,
вот в доказательство ее перстень с печаткой. Я должен явиться к ней через
час. Думаю, тебе лучше прикинуться, что ничего не знаешь. Вернись на свое
место. Эй! Пожелай мне удачи.
- Желаю, сер. Если она тебе понадобиться.
Час, оставшийся до свидания, прошел достаточно спокойно. Многих кутил
уже свалил с ног излишек вина, некоторые из сидевших за нижними столами
теперь бесстыдно спаривались прямо на грязном полу.
За верхним столом некоторые из прибывших лордов рухнули лицом в
тарелки с едой, другие продолжали следить за представлением. Но двое-трое
ближайших к Мескарлу о чем-то напряженно беседовали. Сам Мескарл в этой
беседе почти не принимал участия.
Из-за слабого освещения Саймон не мог понять, о чем они говорят - все
действующие члены СГБ доводили до автоматизма искусство чтения по губам.
Только время от времени барон кивал, и Священник на его плече слегка
покачивался, чтобы восстановить равновесие.
Сбоку от барона неподвижно сидел Магус, его единственный
незаконнорожденный сын. Даже с такого расстояния Саймону было не по себе,
когда он видел, как красный свет факелов подхватывается и усиливается
рубиновыми глазами Магуса. Эти глаза полыхали, как глаза хищника в ночи.
Банкет явно шел к концу. Большинство прихлебал впало в бесчувственное
состояние, а главные лорды стремились начать переговоры. Но напоследок
оставалось еще одно маленькое развлечение, которое должно было оживить
измученных участников происшествия.
Де Пуактьер, Который неподвижно стоял у стены зала все эти долгие
часы, покидая свое место только для того, чтобы совершить обход замка, или
повинуясь зову природы, ввел двух человек - одного пожилого и другого
юного и оборванного. Сенешаль заявил, что это - отец и сын, которые были
схвачены при попытке искалечить несколько лошадей лорда. Юноша заявил, что
он - последователь ренегата Моркина. Старик, его отец, вначале отрицал
свое участие, но его удалось убедить изменить свои показания. Так, теперь
он говорит, что вынужден был сделать это из страха перед Моркином,
который, как гоблин, мог бы прийти к нему ночью и перерезать глотку.
Мескарл постучал по столу рукояткой кинжала.
- Благородные гости! Внимание! Как нам поступить с этими подонками?
В ответ раздался целый хор пьяных предложений, от сожжения до
утопления, от четвертования до дыбы. Саймон старался перекрыть свой мозг
от этого дела, потому что ничем не мог помочь крестьянам. Они уже были
мертвы, все равно им отрубили бы головы. Но он все же вскинул голову,
когда мелодичный голос перекрыл пьяные выкрики.
- Отец, можно мне сделать предложение?
Мескарл удивленно кивнул.
- Да, Магус. Что у тебя на уме?
- Пусть один умрет, а другого отпустим.
По залу прошел шумок удивления и несогласия. Один из представителей
знати за верхним столом - очень низкорослый мужчина с юга по имени Малан -
сказал:
- Извини, милорд Магус. Но если ты поймаешь лису, вся морда которой в
пуху твоих лучших курочек, разве ты ее отпустишь?
Магус насмешливо поклонился Милану.
- Если то, что я слышал о вашем, высокородный лорд, дворе
справедливо, то многие хорошенькие петушки каждой ночью благодарят всех
святых, что у некоторых старых лис так мало зубов.
Эта двусмысленная острота вызвала взрыв громкого смеха у Мескарла и
смешанную реакцию у остальных. Милан побагровел и схватился было за
рукоять меча, но сосед удержал его. Саймон отметил себе, что этот юноша -
калека в некоторых делах может быть достойным соперником. Суть скрытого
оскорбления была ясна, потому что он сам заметил, что в свите Милана на
удивление много хорошеньких мальчишек, которые при разговоре томно
закрывают глаза и бриджи у которых, пожалуй, через чур обтягивающие.
Магус продолжил.
- Вот что я хочу тебе предложить. Дайте им по мечу, и пусть один из
них убьет другого. Неважно, который. Тот, кто победит, получит свободу.
Барон хлопнул сына по плечу.
- Мне это нравится. Клянусь Каиновой печатью, так и будет!! Сенешаль,
дать им обоим мечи. Эй вы, собаки, вы все поняли?
Крестьян освободили от оков и обоим вручили мечи. Не взглянув на отца
юноша швырнул свой меч через всю комнату на тростник перед Мескарлом.
- Ты можешь убить нас обоих, но не заставишь пойти друг на друга.
Милорд, однажды на твою подлость обратит внимание вышестоящая власть. И
тогда тебе...
Договорить ему не удалось. Отец, стоявший позади него, схватился за
рукоять меча, как утопающий хватается за соломинку. Не говоря ни слова он
вскинул меч и вонзил его сыну в спину, слева между ребер. Юноша вскрикнул,
когда упал, но так никто и не понял, что ж он крикнул.
Старик, всхлипывая и бормоча что-то, рухнул на тело своего сына и
стал терзать его и мять, будто обратился в дикое животное. Он все еще
пытался пронзить бездыханное тело мечом, когда сам де Пуактьер подошел к
нему и отобрал у него оружие, потом встряхнул его и поставил перед
бароном. Вся эта сцена была настолько отвратительной, что даже эта мерзкая
компания приумолкла.
Кроме тяжелого дыхания старика единственный звук нарушил тишину -
тоненькое хихиканье альбиноса. Кот спрыгнул с плеча Мескарла и осторожно
прошелся по хаотически усыпанному всякой дрянью каменному полу. Он подошел
к телу, перепрыгнул через него и уселся на пол. Струйки и лужицы крови
запятнали пол. Кот погрузил свой шершавый розовый язычок в одну из этих
ярко-красных лужиц и принялся ласкать.
Хихиканье стало громче. Старик посмотрел на Магуса, его изборожденное
морщинами лицо дергалось, как парус корабля при порывистом ветре.
Казалось, каждая его часть жила отдельной жизнью.
- Я свободен?
Смех утих, и раздался этот высокий, отвратительный мальчишеский
голос.
- Я дал слово. Уведите его, вымойте, накормите, дайте вина. Потом
пусть поспит. Завтра, старик, когда все мы будем чувствовать себя свежими,
и солнце будет сиять над замком, и птицы будут петь над крепостными
стенами, и сам воздух будет источать благоухание, тебя снова приведут ко
мне, и я дам тебе свободу. Тебя никто не обидит. Никто тебя и рукой не
тронет. Никто тебе ни малейшей раны не нанесет, иначе он мне ответит. Я
обещал свободу победителю. А ты, разве ты не явный победитель? - И снова
он откинулся в кресле и захихикал.
Саймон больше не мог ждать. Он постарался сдержать нервную дрожь и,
оставив свой пост, направился в покои леди Иокасты. Он шел и думал о том,
как в таком хрупчайшем сосуде может содержаться такое чудовищное зло.
Когда Саймон дошел до хорошо охраняемого крыла, где жили члены семьи
Мескарла - те, которые еще цеплялись за жизнь - он вознес хвалу своему
ангелу за перстень леди Иокасты. И так уж пару раз вооруженные стражники
высказывали явное намерение сначала напасть, и лишь потом задавать
вопросы. Он миновал ворота с решетками, двери с шипами, узкие, извилистые
коридоры, в которых один человек может успешно сражаться со многими.
Средневековые факелы постепенно сменились современными скрытыми
светильниками, хотя каменные стены оставались массивными и грубо
обработанными.
Наконец он добрался до роскошной прихожей леди Иокасты. Морщинистая
дуэнья, издавна служившая надежным хранилищем преступных тайн, махнула
ему, даже не бросив взгляд на протянутый перстень. Но когда Саймон уже
собрался откинуть гобелен, скрывавший дверь в будуар, дуэнья окликнула
его.
- Перчатку. На это блюдо с драконом. Если перстень тебе снова
понадобится, она найдет способ передать его тебе. На блюдо. - Голос был
тихим и усталым, похожим на пыльный старый бархат.
Он положил перстень, как было велено, и вошел в дверцу. Он оказался в
большой спальне с той атмосферой былого великолепия, какую он и ожидал. У
матерчатых китайских птиц в стеклянных клетках не хватало ног или крыльев.
Вся мебель была расшатанной и продавленной. На стенах висели потемневшие
от времени и дыма картины, порванные и потертые гобелены с охотничьими
сценами.
Над холодным камином висел портрет юной женщины, выполненной в манере
пуантилизма, который, несмотря на пятна копоти, которые кто-то пытался
очень небрежно стереть, вызывал ощущение какого-то странного очарования.
Чудесные краски, сверкавшие и под слоем грязи, делали портрет центром этой
печальной комнаты. Саймон постоял некоторое время перед картиной,
хранившей облик той леди Иокасты, какой она когда-то была, пока замок
"Фалькон" не сделал ее тем, чем она стала сейчас. Портрет немного поможет
ему в том, что должно произойти, И призывает его быть нежным. Саймон понял
теперь, что заставило Мескарла наплевать на все слухи и табу. И несмотря
на то, какой старой ведьмой стала сейчас кузина барона, Саймон всегда
будет помнить, почему Мескарл позволил ей жить.
Он прошелся по ее спальне. Ноги его беззвучно утопали в толстом
ковре. В комнате стоял тяжелый запах перегара. Поперек огромной кровати
распростерлась леди Иокаста. Волосы ее были распущены и она ухитрилась
сбросить платье, оставшись в тонкой шелковой комбинации. Она спала.
Все говорило Саймону оставить ее в покое, но он не мог. Только лишь
через стену от него вскоре состоится совещание, которое, быть может,
перевернет вверх дном всю Солнечную Систему.
Тихонько присев на кровать рядом с леди Иокастой, Саймон погладил ее
волосы. Она потянулась, как ребенок, взяла его за руку и прижала ее к
губам. Странным образом тронутый, он нагнулся над ней и провел губами по
ее щеке, ее руки обвили шею и потянули его вниз.
- Ты добрый, Саймон.
- Симеон. Симеон, миледи, а не Саймон.
- Неважно. Ты добр к печальной старой леди, и я благодарна тебе.
Здесь так мало доброты. Мой кузен всегда был чудовищем, но сейчас он
приобрел такую власть, которая может сделать его контролируемым. А мой
сын... ты никому не расскажешь об этом, Симеон? Нам обоим это будет стоить
головы.
- Миледи, я буду нем, как могила.
- А мне безразлично. Для меня смерть - желанный любовник. Я живу
слишком долго. Мескарл сохранил моего сына - противоестественное,
развратное чудовище - и отобрал у меня мою доченьку. Ее убили, я не
сомневаюсь. - Слезы бороздили слои краски и пудры, возвращая ей ее
настоящие годы. Действие винных паров почти прошло, и ее полностью
охватила жалость к себе, усиленная неожиданной нежностью молодого солдата.
- Она была хорошеньким ребенком. - Теперь уже она заплакала всерьез. - Он
приходил ко мне каждую ночь, и мы занимались любовью. Он меня
гипнотизировал, как удав несчастного кролика. Прошло много лет с тех пор,
как приходил в последний раз. Клюя давно потерян, засовы проржавели.
Саймон прижимал к себе пожилую женщину и гладил ее по спине, как
поступают с ребенком, которому приснился страшный сон. Еще ниже
наклонившись к ней, он прошептал:
