Значит, для шизофреника речь идет не о том, чтобы переоткрыть смысл, а о том,
чтобы разрушить слово, вызвать аффект и превратить болезненное страдание тела в
победоносное действие, превратить подчинение в команду -- причем всегда в
глубине, ниже расколотой поверхности. Изучающий языки дает пример тех средств, с
помощью которых болезненные осколки слов материнского языка превращаются в
действия, соотнесенные с иностранными языками. Только что мы увидели, что раны
наносились воздействием фонетических элементов на соединенные или разобщенные
части тела. Победа может быть достигнута теперь только благодаря введению
слов-дыханий, слов-спазмов, где все буквенные, слоговые и фонетические
значимости замещаются значимостями исключительно тоническими, которые нельзя
записать и которым соответствует великолепное тело -- новое измерение
шизофренического тела -- организм без частей, работающий всецело на вдувании,
дыхании, испарении и перетеканиях (высшее тело, или тело без органов Арто)8.
Несомненно, такая характеристика активного поведения -- в противоположность
поведению-страданию -- изначально недостаточна. По сути дела, жидкости не менее
вредоносны, чем твердые куски. Но это из-за амбивалентности действия-страдания.
Как раз здесь живущее в шизофрении противоречие находит себе реальную точку
приложения: если страдание и действие -- неразделимые амбивалентные полюса, то
два формируемые ими языка неотделимы от тела и глубины тел. Так что никогда
нельзя быть уверенным в том, что идеальные жидкости организма без частей не
несут в себе червей-паразитов, обрывки органов, твердую пищу и остатки
экскрементов. Все же очевидно, что пагубные силы эффективно используют жидкости
и вдувания, чтобы внести в тело порции страдания. Жидкость неизбежно испорчена,
но не сама по себе, а исключительно другим полюсом, от которого она неотделима.
Важно то, что она представляет активный полюс, состояние
__________
8 См. в 84, 1948: "Нет рта, нет языка, нет зубов, нет гортани, нет пищевода, нет
желудка, нет живота, нет ануса -- я должен восстановить того человека, каковым я
являюсь". (Тело без органов состоит только из кости и крови).
125
ЛОГИКА СМЫСЛА
совершенной смеси, в противоположность соединениям и повреждениям несовершенных
смесей, представляющих пассивный полюс. В шизофрении каким-то образом продолжает
жить подмеченное стоиками различие двух телесных смесей: неполной смеси,
изменяющей тело, и тотальной жидкой смеси, оставляющей тело не затронутым. В
текучем элементе, во вдуваемой жидкости кроется неописуемая тайна активной смеси
-- тайна, которая сродни "принципу моря", в противоположность пассивной смеси
отдельных частей. Именно в этом смысле Арто превращает стихи Шалтая-Болтая о
море и рыбках в проблему подчинения и команды.
Практически, такой вторичный язык, такой метод действования задается согласными
звуками, горловыми и придыхательными перегрузками, апострофами и внутренними
акцентами, дыханием и скандированием, а также модуляциями, смещающими все
слоговые и даже буквенные значимости. Речь идет о превращении слова в действие,
путем представления последнего так, как если бы его нельзя было перекомпоновать
и расчленить:
язык без артикуляции. Связующим звеном здесь- выступает размягченное,
не-органическое начало -- море-глыба или море-масса. Что же касается русского
слова дерево [derevo], то изучающий языки, счастлив от обстоятельства, что у
этого слова есть множественная форма -- деревья [derev'ya] -- чья внутренняя
атмосфера, по-видимому, гарантирует расплавление согласных (благодаря
лингвистическому мягкому знаку). Прежде чем разделять согласные и обнаружить их
произносимость, отметим, что гласная, сведенная на-нет мягким знаком, ведет к
слиянию согласных, размягчает их. От этого они становятся нечеткими и даже
непроизносимыми, поскольку обращаются в поток громких стонов в одном непрерывном
дыхании9. Эти стоны соединяются в дыхании
_________
9 См. Вольфсон, ор cit., p.53: в слове "derev'ya" [деревья], "апостроф между
мягким v и у представляет то, что называют мягким знаком, который в этом слове
действует таким образом, что завершенная согласная у произносится после мягкой
v. Эта фонема смягчалась бы неким образом и без мягкого знака как результат
последующих мягкой гласной -- фонетически представленной здесь посредством уа
[йа] и записываемой по-русски с помощью одной буквы, которая имеет форму
прописной R, написанной задом наперед [Я] (произносится direvya [деревья]:
ударение, конечно же, падает на второй слог; i -- открытое и короткое; d, r и v
мягкие, как если бы они сливались с йот)". См. также на р.73 шизофренический
комментарий русского слова louD'Mi [людьми].
126
ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
подобно согласным в знаке, которым они пропитаны подобно рыбе в массе моря и
костям в крови тела без органов. Знак огня, волна, "колеблющаяся между газом и
водой", по словам Арто: стоны рокочут в дыхании.
Когда Арто говорит в своем Бармаглоте: "Покуда руржь [La rourghe] -- руаржь
[rouarghe] рангмбда [rangmbde] и рангмбд руаржамбда [rouarghambde]", он хочет
оживить, вздуть, размягчить и возжечь слово так, чтобы оно стало действием тела
без частей, а не страданием разбитого на части организма. Задача в том, чтобы
превратить слово в сплав согласных -- сплав из неразложимых согласных и мягких
знаков. В этом языке мы всегда можем найти эквиваленты слов-бумажников. Для
"rourghe" [руржь] и "rouarghe" [руаржь] Ар-то сам указывает слова ruee
[стремительное движение, наплыв, натиск], roue [колесо], route [путь], regle
[линейка, правило, закон, норма, порядок] или rout a regler [правильный путь] (к
этому списку мы могли бы добавить Rouergue [Руэргю] -- край Родеза, где в то
время находился Арто). Точно так же, когда Арто говорит "Uk'hatis" [Ук'атис],
употребляя апостроф внутри слова, он указывает на ukhase, hate [поспешность,
торопливость] и abruti [тупой, глупый], и добавляет: "ночной толчок под Гекатой,
означающий лунных свиней, сброшенных с прямой тропы". Однако, как только это
слово появляется в роли слова-бумажника, его структура и сопровождающий его
комментарий убеждают нас в наличии здесь чего-то совсем иного: "Ghore Uk'hatls"
Арто не эквивалентно потерявшимся свиньям, кэрроловским "зелюкам" или "verchons
fourgus" Парисо. Первое не противостоит последним в одном и том же плане. Слово,
предложенное Арто, не обеспечивает размножение серий на основе смысла. Напротив,
оно задает цепь ассоциаций между тоническими и согласными элементами в области
инфра-смысла согласно принципу текучести и горения, который эффективно снова и
снова впитывает смысл, как только
127
ЛОГИКА СМЫСЛА
последний производится: Uk'hatis (лунные свиньи, сбившиеся с пути) -- это К'Н
(толчок, сотрясение), 'КТ (ночной) и H'KT (Геката).
Поясним еще раз дуальность шизофренического слова: она охватывает
слово-страдание, разрывающееся в фонетические значимости, наносящие раны, и
слово-действие, которое спекает неартикулируемые тонические значимости. Эти два
слова развиваются в связи с дуальностью тела -- расчлененного тела и тела без
органов. Они отсылают к двум театрам -- театру ужаса и страсти и театру
жестокости, по своей сути активному. Они отсылают к двум типам нонсенса --
пассивному и активному: нонсенсу лишенного смысла слова, разлагающегося на
фонетические элементы, и нонсенсу тонических элементов, формирующих
неразложимое, но не менее бессмысленное слово. Здесь все случается, действует и
подвергается воздействию ниже уровня смысла и далеко от поверхности. Под-смысл,
а-смысл, Untersinn [Подсознание -- нем.] -- их следует отличать от нонсенса
поверхности. Согласно ГМльдерлину, язык в его двух аспектах -- это "знак,
свободный от значения". Хотя это и знак, но знак сливающийся с действием и
страданием тела10. Вот почему, наверное, совершенно недостаточно сказать, что
шизофренический язык определяется
_________
10 В своем замечательном труде Strucluration dinamique duns la schizophrenie
(Verlag Halls Huber, Berne, 1956), Гизелла Панков провела глубокое исследование
роли знаков при шизофрении. В связи со случаем, о котором она рассказывает,
следует особо отметить анализ фиксированных пищеварительных слов, которые
разрываются на фонетические частички: например, слово КАРАМЕЛЬКИ, р.22. Особый
интерес также представляет диалектика содержащего и содержимого, открытие
полярной оппозиции и тема воды и огня, которая с этим связана (pp.57-60, 64,
67,70); удивительное обращение к рыбе как к знаку активного бунта и к горячей
воде как к знаку освобождения (pp.74 -79); и различение двух тел -- раскрытого и
разложенного тела человека-цветка и головы без органов, которая служит
дополнением к первому.
Однако, как нам кажется, интерпретация Гизеллы Панков принижает роль головы без
органов. Кроме того, режим знаков, живущий в шизофрении, понимается ею -- на
уровне ниже смысла -- только через различие между знаками-страданиями тела и
телесными знаками-действиями.
128 ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
бесконечным и паническим соскальзыванием означающей серии к означаемой.
Фактически, здесь вообще нет никаких серий -- обе серии исчезли. Нонсенс больше
не дает смысла на поверхности. Он впитывает и поглощает весь смысл -- как на
стороне означающего, так и на стороне означаемого. Арто говорит, что у Бытия,
являющегося нонсенсом, есть зубы. В поверхностной организации, которую мы
назвали вторичной, физические тела и произносимые слова одновременно разделяются
и соединяются бестелесной границей. Эта граница и есть смысл, представляющий, с
одной стороны, чистое выражаемое слов, а с другой -- логический атрибут тел.
Хотя смысл является результатом действий и страданий тел, это результат
совершенно иной, чем они, природы, поскольку он -- ни действие, ни страдание.
Это результат, который защищает звуковой язык от всякого смешения с физическим
телом. Напротив, в первичном порядке шизофрении остается только дуальность между
действием и страданием тела. Язык является обоими ими сразу, будучи полностью
поглощенным зияющей глубиной. Нет больше ничего, что спасло бы предложения от
погружения в тела и от смешения их звуковых элементов с аффектами тела:
обонянием, вкусом или пищеварением. Теперь не только нет какого-либо смысла, но
нет и никакой грамматики или синтаксиса, а в пределе -- вообще никаких
членораздельных слогов, букв или фонетических элементов. Антонин Арто мог бы
озаглавить свое эссе "Опыт антиграмматического выступления против Льюиса
Кэррола". Кэрролу нужна очень строгая грамматика, которая требуется для того,
чтобы сохранить флексии и соединения слов, чтобы отличить их от флексий и
соединений тел -- хотя бы и с помощью зеркала, отражающего их и возвращающего им
смысл". Потому-то мы и
__________
11 .Именно с этой точки зрения новации Кэррола носят, по сути, словесный, а не
синтаксический или грамматический характер. И как следствие, слова-бумажники
допускают бесконечность возможных интерпретаций путем размножения серий: тем не
менее, синтаксическая строгость исключает определенное число этих возможностей.
То же самое справедливо и для Джойса, как показал Жан Пари (Теl Quel, n° 30,
1967, р.64). Случай Арто иного рода, но только потому, что здесь больше нет,
собственно говоря, проблемы смысла.
129
ЛОГИКА СМЫСЛА
можем противопоставлять Арто и Кэррола пункт за пунктом -- как первичный порядок
и вторичную организацию. Поверхностные серии типа "есть-говорить" действительно
не имеют ничего общего с полюсами глубины: сходство здесь только кажущееся. Две
фигуры нонсенса на поверхности, распределяющие смысл между сериями, не имеют
ничего общего с этими двумя продолжениями нонсенса, которые увлекают, поглощают
и вновь впитывают [смысл] (untersinn). Две формы заикания -- клоническая и
тоническая -- лишь грубые аналогии двух языков шизофрении. Разрыв поверхности не
имеет ничего общего с глубинным Spaltung [расщепление, расслоение, трещина --
нем.]. Противоречие, подмеченное в бесконечном разделении прошлого-будущего на
