бессовестный урод не стыдится уверять меня, будто он - мой сын, мой
Яков.
Тут соседки с шумом поднялись и осыпали Якова отборнейшей бранью:
ведь торговки, как известно, на этот счет мастерицы. Они ругали его за
то, что он смеется над несчастьем бедной женщины, у которой семь лет то-
му назад украли красавца-сына. Они грозили, если он не уйдет, сейчас же
накинуться на него и выцарапать ему глаза.
Бедный Яков не знал, что и подумать обо всем происходящем. Ведь не
далее как сегодня утром он пошел с матерью на рынок, помог ей разложить
товар, потом отправился за старухой, поел у нее супу, вздремнул маленько
и вернулся на рынок, а между тем и мать и соседки толкуют о каких-то се-
ми годах да еще называют его безобразным карликом. Что же такое случи-
лось с ним? Однако, убедившись, что мать не хочет его знать, он с трудом
удержался от слез и печально побрел в лавку, где отец его днем занимался
починкой обуви. "Посмотрим, - подумал он, - может быть, он узнает меня;
я встану у дверей и заговорю с ним".
Дойдя до лавки сапожника, он остановился перед дверью и заглянул ту-
да. Отец был так углублен в работу, что сначала и не заметил его, но
когда случайно взгляд его упал на дверь, он выронил из рук сапог, шило,
дратву и воскликнул с ужасом:
- Господи, помилуй, что я вижу?
- Добрый вечер, хозяин! - сказал карлик, входя в лавку. - Как идут
дела?
- Плохо, очень плохо, маленький господин! - отвечал отец, к великому
изумлению Якова: как видно, он тоже не узнавал сына. - Дело у меня плохо
спорится, я одинок, становлюсь старым, а держать подмастерья мне не по
средствам.
- А разве у вас нет сына, которого вы могли бы мало-помалу приучить к
делу? - продолжал расспрашивать Яков.
- Да, был у меня сын, по имени Яков. Теперь он был бы уже стройным,
ловким двадцатилетним парнем и мог бы стать мне отличным помощником.
То-то была бы жизнь! Когда ему было еще двенадцать лет, он выказывал уже
большое проворство и ловкость и кое-что уже смыслил в ремесле. А какой
был красавчик! Будь он при мне, у меня было бы столько заказчиков, что я
перестал бы чинить старье и шил бы только новые башмаки. Да, видно, это-
му не суждено исполниться!
- Где же теперь ваш сын? - спросил Яков дрожащим голосом.
- Про то знает один Бог! - отвечал сапожник. - Лет семь тому назад
его украли у нас на рынке.
- Семь лет! - воскликнул Яков с ужасом.
- Да, маленький господин, семь лет тому назад. Я еще, как сейчас,
помню, как жена моя вернулась домой с криком и плачем, что мальчик целый
день не возвращался, и что она искала его повсюду и не нашла. Я всегда
опасался, что так случится. Яков был мальчик красивый - жена гордилась
им и была довольна, когда чужие его хвалили. Часто она посылала его с
овощами в богатые дома; положим, это было выгодно, потому что его каждый
раз щедро награждали за это, а все-таки не раз говорил я ей: "Берегись,
город велик, злых людей много, смотри в оба за Яковом!" Так оно и случи-
лось. Однажды пришла на рынок безобразная старуха, накупила столько ово-
щей, что не могла сама снести их домой; у жены моей сердце жалостливое,
вот она и послала с ней мальчика, и с тех пор - только мы его и видели.
- И это случилось семь лет тому назад, говорите вы?
- Да, весной исполнится семь лет. Уж мы искали его, искали, ходили из
дома в дом и везде расспрашивали о нем. Многие знали хорошенького
мальчика, любили его и помогали нам в розысках, но все было напрасно. Да
и старухи, которая купила у нас овощи, также не могли отыскать. Только
одна старая-престарая женщина, прожившая уже на свете девяносто лет,
сказала, что это, вероятно, злая волшебница, которая каждые пять-десять
лет приходит в город, чтобы закупить себе разные травы.
Сказав это, отец Якова снова взял в руки башмак и обеими руками выта-
щил дратву. И тут только Яков, наконец, понял, что то, что казалось ему
сном, произошло в действительности и что он в самом деле под видом белки
прослужил у старухи семь лет. Сердце его преисполнилось горя и гнева:
как, целых семь лет его юности украла у него старуха, и что же он полу-
чил взамен? Разве то, что он может чистить туфли из кокосовых скорлупок,
мести стеклянные полы, или то, что он научился от морских свинок всем
тайнам поварского искусства?
Так простоял он несколько минут, раздумывая о своей судьбе, пока отец
не спросил его.
- Не угодно ли вам заказать мне что-нибудь, молодой господин? Может
быть, пару новых туфель или, - прибавил он, улыбаясь, - футляр для ваше-
го носа?
- Какое вам дело до моего носа? - спросил Яков. - Зачем мне к нему
футляр?
- Ну, - возразил сапожник, - у каждого свой вкус. Что до меня, то,
будь у меня такой ужасный нос, я бы непременно заказал для него футляр
из розовой кожи. Посмотрите, у меня как раз есть хорошенький кусочек.
Правда, для вашего носа потребуется не меньше аршина, но зато, по край-
ней мере, вы будете в безопасности. Ведь вы, наверно, стукаетесь носом о
каждый косяк, о каждую карету, от которой хотите посторониться?
Яков онемел от изумления. Он ощупал свой нос. О, ужас! Нос оказался
необыкновенно толстым, а длиной - чуть ли не в две ладони. Итак, старуха
изуродовала даже его наружность! Вот почему мать не узнала его, вот по-
чему все называли его безобразным карликом!
- Хозяин, - сказал он, чуть не плача, - нет ли у вас маленького зер-
кальца, в которое я мог бы посмотреть на себя?
- Молодой человек, - возразил отец серьезным тоном, - у вас не такая
наружность, чтобы быть тщеславным, и вам, право, не следовало бы поми-
нутно глядеться в зеркало. Постарайтесь отучить себя от этой смешной
привычки.
- Ах, дайте мне все-таки посмотреться в зеркало! - сказал карлик. -
Уверяю вас, что я делаю это не из тщеславия...
- Оставьте меня в покое! У жены моей есть зеркало, но я не знаю, куда
она его запрятала. Если же вам непременно хочется посмотреть на себя, то
вон там, через улицу, живет цирюльник Урбан; у него есть зеркало вдвое
больше вашей головы; отправляйтесь к нему, а пока прощайте!
С этими словами отец тихонько выпроводил его из лавки, запер за ним
дверь на ключ и снова сел за работу. Яков же, глубоко огорченный, отпра-
вился через улицу к цирюльнику Урбану, которого еще помнил по прежнему
времени.
- Здравствуйте, Урбан! - сказал он ему. - Я пришел попросить у вас
маленькой услуги: будьте любезны, позвольте мне посмотреться в ваше зер-
кало.
- С удовольствием, вот оно! - воскликнул цирюльник, смеясь, и все по-
сетители, которым он собирался брить бороды, расхохотались вслед за ним.
- Что и говорить, вы красавец хоть куда, стройный, изящный! Шея у вас,
как у лебедя, ручки, как у королевы, а нос такой, лучше которого и не
найдешь. Правда, вы немного тщеславны, но так и быть, поглядите на себя!
Пусть не говорят добрые люди, что я из зависти не позволил вам полюбо-
ваться собою.
Неудержимый хохот присутствующих сопровождал слова цирюльника. Яков
же между тем подошел к зеркалу и взглянул на себя. Слезы выступили у не-
го на глазах. "Да, конечно, в таком виде ты не могла узнать своего Яко-
ва, милая маменька! - сказал он самому себе. - Не такой он был в те
счастливые дни, когда ты гордилась им перед всеми!"
И действительно, перемена была ужасающая: глаза стали крошечными, как
у свиньи, огромный нос висел ниже подбородка, шея как будто совсем ис-
чезла, так что голова прямо торчала на плечах, и только с трудом он мог
поворачивать ее направо или налево. Ростом он был не выше, чем тогда,
когда ему было двенадцать лет. Но в то время, как другие юноши от две-
надцати до двадцатилетнего возраста растут в вышину, он вырос только в
ширину: спина и грудь у него были широкие и выгнутые и походили на туго
набитые мешки. Это толстое туловище держалось на маленьких, слабых нож-
ках, которым такая тяжесть была не под силу. Зато его руки были такой же
длины, как у обыкновенного взрослого человека. Ладони толстые, коричне-
вые, пальцы длинные, паукообразные, и когда он вытягивал руки, то мог,
не сгибаясь, достать ими до полу. Вот каким безобразным карликом стал
теперь маленький Яков...
Теперь он вспомнил то утро, когда старуха подошла к корзинам его ма-
тери. Все, над чем он тогда смеялся: ее длинный нос, ее безобразные
пальцы - все это она передала ему, за исключением длинной, дрожащей шеи.
- Ну что, достаточно налюбовался собой, мой принц, - сказал ци-
рюльник, подходя к Якову и со смехом рассматривая его. - Право, даже во
сне нельзя вообразить себе ничего более смешного. А знаете, я вам сделаю
предложение, маленький человечек. Хотя моя цирюльня и из лучших, но пос-
леднее время у меня не так много посетителей, как прежде, и в том виной
мой сосед, цирюльник Пенкин, который где-то отыскал великана, заманиваю-
щего к нему публику. Но великан-то - невелика редкость, а вот такой че-
ловек, как вы, - это дело другого рода. Поступайте ко мне на службу, лю-
безный! Вы получите квартиру, стол, одежду - все, что вам нужно, а за
это вы будете каждое утро стоять у дверей и зазывать посетителей. Вы бу-
дете взбивать пену и подавать гостям полотенце, и будьте уверены, что мы
оба не останемся внакладе. У меня будет больше посетителей, чем у соседа
с его великаном, а вам все охотно будут давать на чай.
Яков в глубине души был глубоко возмущен этим предложением. Но - увы!
- он должен был теперь привыкать к подобным оскорблениям. Поэтому он по
возможности спокойно заявил цирюльнику, что у него нет времени для по-
добной службы, и пошел далее.
Но хотя злая старуха придала ему уродливый вид, она все же, как вид-
но, ничего не могла сделать с его умственными способностями. Это он соз-
навал вполне ясно, потому что теперь он думал и чувствовал далеко не
так, как семь лет тому назад. Яков за этот промежуток времени стал и ум-
нее и рассудительнее. И действительно, он не горевал о своей утраченной
красоте, не плакал из-за своего безобразия; его огорчало лишь то, что
его, как собаку, прогнали из родного дома. Однако он решился сделать еще
одну попытку и поговорить с матерью.
Он подошел к ней на рынке и упросил спокойно выслушать его. Он напом-
нил ей о том дне, когда пошел за старухой, напомнил ей разные случаи из
своего детства, рассказал она околдовала его за то, что он посмеялся над
ней на рынке. Жена сапожника не знала, что и подумать. Все, что Яков
рассказывал о своем детстве, было совершенно верно, но когда он загово-
рил о том, как семь лет прослужил белкой, - то она никак не могла предс-
тавить себе, чтобы это было возможно. А когда она при этом еще взгляды-
вала на карлика, то приходила в ужас от его уродства и окончательно от-
казывалась верить, что это ее сын. Однако она сочла более благоразумным
переговорить с мужем. Собрав свои корзины, она велела Якову следовать за
нею, и они отправились в лавку сапожника.
- Послушай, - сказала она мужу, - этот вот человек уверяет, что он
наш пропавший Яков. Он рассказал мне все: как его украли у нас семь лет
тому назад и как он был заколдован волшебницей.
- Вот как! - с гневом прервал ее сапожник. - Так это он тебе расска-
зал! Постой же ты, негодяй! Ведь все это я сам с час тому назад расска-
зал ему, а потом он отправился к тебе, чтобы надуть тебя. Так ты был за-
колдован, сыночек? Погоди же, я сейчас сниму с тебя колдовство!
С этими словами он схватил пучок ремней, которые только что нарезал,
бросился на карлика и так хлестнул его по спине и длинным рукам, что тот
закричал от боли и с плачем побежал прочь.
В городе нелегко было найти человека, который готов был помочь нес-
частному, обладающему такой смешной наружностью. Бедный карлик оставался
весь день без пищи и питья и вечером должен был избрать для ночлега цер-
ковную паперть, несмотря на то, что ступени ее были и жестки и холодны.
