брал новые деньги и никто не решался расстаться со старыми. В городе
Кортолия начались хлебные бунты и другие беспорядки.
В конце концов король Филомен решил пойти в народ и выяснить, в чем же
его ошибка. Он разговаривал со многими арестантами; все добивался, зачем они
пошли на преступление. Одни врали без зазрения совести. Другие признавались,
что хотели получить пособие. Но один старый негодяй - сплошь покрытый
шрамами, с оторванным ухом, - который убивал и грабил торговцев на большой
дороге, открыл все-таки королю, что за мысли таились в головах ему подобных.
"Видите ли, Ваше Величество, - говорит этот разбойник, - дело не только в
деньгах. Скука смертная сидеть дома и жить на пособие. Я чуть не рехнулся с
тоски". - "Но есть много достойных занятий, - молвит король, - солдат, к
примеру, охотник, гонец; они обеспечивают здоровый образ жизни и к тому же
приносят пользу". - "Вы, сир, не понимаете. Я не желаю приносить пользу, я
желаю приносить вред. Желаю грабить, избивать и убивать людей". - "Боги
милосердные, почему ты этого желаешь?" - спрашивает король. - "Ну, сир, ведь
самое сильное желание человека - возвыситься над ближним, заставить его
признать твое превосходство, правильно?" - "Можно и так выразиться, - с
опаской отвечает король. - Но я стараюсь достигать превосходства с помощью
добродетели". - "Вы - да, а я нет. Ведь живой человек, грубо говоря, выше
мертвого, правильно?" - "Да, пожалуй, что так". - "Значит, ежели я кого
убиваю, он помирает, а я живу себе спокойненько, так я его, ясное дело,
выше, хотя б потому, что остался в живых, правильно?" - "Никогда об этом не
задумывался", - говорит король, а сам чуть не плачет. "То же самое, -
продолжает мерзавец, - можно сказать о нападениях, грабежах и других
занятиях, какие мне по сердцу. Ежели я кому подам, либо он мне что-то
подарит, либо мы с ним сменяемся полюбовно - поди докажи, кто из нас двоих
лучше. А ежели я насильно отберу его собственность, то докажу, что я его
сильнее. Каждый раз, когда я делаю кого-то несчастным, а он мне тем же
отплатить не может, я доказываю свое превосходство". Тут король как завопит:
"Ты, видно, ! рехнулся! В жизни я не слыхивал такой чудовищной философии!" -
"Не-е-т, сир, уверяю вас, я такой же нормальный человек, как и вы". - "Ежели
ты нормальный, тогда я спятил, и наоборот, - говорит король, - потому что
наши взгляды отличаются как день и ночь". - "Ах, но, Ваше Величество, я же
не говорил, что мы похожи! Люди такие неодинаковые, что коль одного назовешь
нормальным, все прочие покажутся сумасшедшими или притворщиками. К тому ж в
большинстве людей уживаются разные стремления, котор
ые заставляют их поступать нынче так, а завтра иначе. Вот у вас, к
примеру, стремление делать добро настолько сильнее стремления делать зло,
что вы творите только добрые дела, тогда как у меня и мне подобных все
наоборот. Но ежели мы возьмем среднего человека, то увидим, что оба этих
побуждения одинаково сильны в нем, и он иногда бывает добрым, а иногда злым.
И когда в ком-либо из ваших подданных стремления заложены от рождения в
определенной пропорции, не думаю, что в зрелом возрасте эту пропорцию можно
изменить, хоть вы в лепешку разбейтесь".
Король упал на трон, как громом пораженный. Сидел он, сидел, а потом и
говорит: "Где же, мой славный убийца, ты выучился так философски
рассуждать?" - "Мальчонкой ходил я в метурскую школу к вашему уважаемому
министру, Цейдару Гован-скому; он тогда, помнится, был не бесплотный дух, а
молоденький учитель. И ежели, значит, вы, сир, велите своему казначею внести
меня в списки на пособие..." - "Не могу, - отвечает король, - потому как ты
меня убедил, что мой проект был ошибкой. И Головоруба не могу позвать, чтоб
укоротил тебя маленько по заслугам, потому как ты мне помог глубже заглянуть
в душу ближнего моего. С другой стороны, я не могу допустить, чтоб ты
по-прежнему творил в Кортолии свои мерзкие дела. Посему тебе дадут лошадь,
немного денег и двадцать четыре часа, чтоб ты убрался из страны и не
возвращался под страхом смерти".
Сказано - сделано, хоть Филомен в душе и терзался, потому как винил себя,
что отправил этого прощелыгу в одну из соседних стран. Король рассеял
призрак Цейдара и расплатился с Гло. Ведьма увидала деньги, да как завопит:
"Сир! Меня обманули! Это ж никчемные подделки, что ты давеча начеканил!" -
"Поскольку, - отвечает Филомен, - совет твоего призрака оказался тоже
никчемным, мы в расчете. А теперь убирайся в свою пещеру, и чтоб духу твоего
не было".
Гло удалилась, бормоча проклятия; и кто знает, не сказались ли ее
проклятия, когда спустя несколько лет король погиб, свалившись с лошади?
Филомен назначил новым министром Ойнэкса; дела в Кортолии потихоньку пошли
на поправку. Но тут король Филомен угодил в лапы так называемого святого
Аджимбалина; а что из этого вышло, я вам уже рассказывал.
За разговором Джориан придвинулся к царевне вплотную и теперь сидел,
обхватив рукой ее мощный обнаженный стан. Яргэли запрокинула лицо для
поцелуя и так сдавила Джориана в объятиях, что тому почудилось, будто его
душит огромная змея.
- Благодарю за с-сказку, человече, - проворковала она. - А теперь
поглядим, удается ли тебе обс-с-какать этих мальванских недомерков, у
которых причиндалы не больше зубочис-стки? Поехали!
Три часа спустя царевна Яргэли лежала на боку, повернувшись лицом к окну,
через которое влез Джориан, и мерно дышала во сне. Джориан неслышно
соскользнул с огромной кровати. Он быстро натянул на себя одежду, а башмаки
заткнул за пояс.
Затем он обшарил спальню в поисках Ларца Авлена. Свеча в этой комнате
догорела и погасла, но через открытую дверь гостиной, где по-прежнему горели
две масляных лампы, проникало вполне достаточно света. Джориан обследовал
сундуки, расставленные вдоль стен, но не нашел того, который искал. Да и в
самих стенах, похоже, не было секретных ниш и тайников. Поиски в царевниной
мыльне тоже ничего не дали.
В конце концов Джориан обнаружил Ларец там, где следовало поискать с
самого начала: под кроватью Яргэли. Это оказался потрепанный сундучок
примерно в полтора локтя длиной и в локоть шириной и высотой, закрытый на
латунные замки и перетянутый для прочности старым кожаным ремнем. Ларец
стоял у дальнего - если смотреть от окна - края кровати. Кончив заниматься
любовью с Яргэли, Джориан лежал как раз на этом краю. Разумеется, он должен
был именно с той стороны вытащить сундук, затем на цыпочках обойти кровать,
подкрасться к окну и выбраться наружу.
Осторожно, будто ступая по бритвам, Джориан приблизился к кровати и
опустился на колени. Ухватившись за одну из латунных ручек, он медленно
потянул к себе Ларец. Тот оказался довольно легким. Джориан, почти не дыша,
пядь за пядью тянул сундук из-под кровати. И вот наконец Ларец стоит перед
ним. Джориан взялся за обе ручки, встал с колен и сделал шаг назад.
Тут, к его полнейшему ужасу, царевна Яргэли забормотала во сне и
перевернулась на другой бок. Глаза ее широко распахнулись. Царевна рывком
сбросила покрывало, выставив напоказ свое огромное смуглое тело с неимоверно
большими грудями.
- С-с-с-стой! - сказала она.
Мгновение Джориан, все еще немного пьяный от вина Яргэли, стоял ни жив,
ни мертв. За это мгновение Яргэли разительно изменилась. Тело ее удлинилось,
руки и ноги словно втянулись внутрь. Шоколадную кожу сменила
оливково-зеленая чешуя, покрытая сетчатым узором в терракотовую и желтую
полоску. Лицо вытянулось и превратилось в длинную безобразную морду. В
спальне потянуло мускусом.
Перед Джорианом была змея - в легендах и мифах, которые он слышал в
Новарии, никогда не упоминались змеи такой величины. Над кольцами огромного
тела возвышалась голова размером с лошадиную. В пасти метался раздвоенный
язык. В самой толстой части туловище змеи было обхватом с Джорианову талию.
Разом протрезвев и стряхнув с себя минутное оцепенение, Джориан
лихорадочно соображал. Чтобы добраться до окна, надо обежать вокруг кровати,
то есть оказаться в опасной близости от змеиной головы. Если бы только он
велел Карадуру поместить веревку У одного из окон гостиной, можно было бы
улизнуть, но сейчас путь к отступлению был отрезан. Слишком поздно вспомнил
Джориан предостережение Гоании об окнах в спальне. Если он попытается
выбраться через окна гостиной, то наверняка грохнется с высоты на мраморные
плиты террасы и свернет себе шею либо сломает ногу. Наружная стена была
абсолютно гладкой, и не было ни плюща, чтобы, уцепившись за него, спуститься
на землю, ни дерева, на ветки которого он мог бы перепрыгнуть.
Когда змея соскользнула с кровати, затрещавшей под ее тяжестью, и
устремилась к Джориану, тот опрометью бросился в гостиную. У этого зала было
два выхода. Первая дверь, как решил Джориан, вела на третий этаж соседнего
чертога; за ней скорее всего стояла охрана. Вторая - приотворенная -
открывала ведущую на первый этаж лестницу, по которой Яргэли в начале
празднества спускалась из своих покоев в бальный зал.
Джориан промчался через гостиную и выскочил на лестницу. Он побежал вниз;
следом, шипя, как гигантский чайник, и извиваясь всем своим непомерным - в
сорок локтей длиной - телом, ползла Яргэли. Хорошо еще, промелькнуло в
голове Джориана, что, приняв змеиное обличье, царевна лишилась способности
звать на помощь.
В бальном зале царил полумрак; горела лишь небольшая масляная лампа,
подвешенная к стене. Царские слуга раскатали огромный ковер, который
покрывал мраморный пол в промежутках между балами.
Джориан подскочил к ближайшему из окон, выходивших на террасу. Однако
оказалось, что окно не только закрыто, но и заперто. Джориан почти на ощупь
отыскал замочную скважину. В дверном проеме у подножия лестницы показалась
змеиная голова Яргэли.
Будь у него в запасе хоть пара минут, Джориану, разумеется, не составило
бы труда отомкнуть любое из продолговатых окон. Будь у него время и не
опасайся он помехи, Джориан мог бы просто выдавить стеклянные квадратики и
вырваться из западни. Но стеклышки были маленькие, а переплет частый и
прочный, и, чтобы высадит окно, пришлось бы колотить по нему каким-нибудь
тяжелым предметом - стулом, к примеру; шум привлек бы внимание стражи,
стоящей на часах по ту сторону парадных дверей бального зала.
Если он попытается открыть оконный запор отмычкой, Яргэли нападет сзади,
обовьется кольцом, сожмет в своих змеиных объятиях и, начав с головы,
мало-помалу заглотнет его, как лягушку. Теперь Джориану стало ясно, почему
за пять столетий никому не удалось стащить Ларец из-под ее, казалось бы,
такой ненадежной охраны.
Совсем рядом вынырнула голова Яргэли, в ее пасти метался раздвоенный
язык. Джориан опустил Ларец Авлена на ковер. Ухватившись за край, он с
натугой, рывками потащил ковер за собой к дальней стене бального зала,
подальше от продолговатых окон. Ковер сбился в складки, и тянуть его стало
неимоверно трудно, ведь весил он в несколько раз больше, чем сам Джориан,
Окажись на его месте человек пониже ростом и послабее, ему бы нипочем не
сдвинуть такую тяжесть. Но Джориан, мышцы которого готовы были лопнуть от
напряжения, обливаясь потом, ценой неимоверных усилий сумел оттащить ковер в
дальний угол бального зала, где тот и остался лежать беспорядочной грудой.
Затем Джориан подхватил Ларец - который ехал вместе с ковром - и вернулся
к одному из продолговатых окон. К этому времени Яргэли уже преодолела
лестницу, и теперь все ее тело распласталось на голом мраморном полу. Но тут
